На месте «Пирамиды»: возрождаемый из пепла Успенский собор Казани

Местоположение Успенского собора

Если театр начинается с вешалки, то старая Казань начиналась с Успенского собора. Именно этот древний собор, стоявший при въезде в город в самом начале Адмиралтейской дамбы, в силу своего расположения являлся наиболее известным казанским храмом и даже своеобразной «визитной карточкой» города. Величественный храм, некогда доминировавший над «въезжим» кварталом Мокрой слободы, представлял собою довольно-таки грандиозное сооружение классического стиля: с юга и севера его венчали восьмиколонные портики, над которыми возвышался широкий барабан с низким, как будто немного приплюснутым куполом. Склонный к романтике Г.В. Фролов угадывал в его силуэте формы корабля, чего я, честно говоря, не замечаю, а посему выношу мнение Георгия Валентиновича на суд непредвзятой читательской аудитории.

Довольно обширная территория храмового комплекса с северо-запада примыкала к складам Мельхиора Рама, с юго-запада церковная ограда шла по красной линии Успенской улицы, с юго-востока она отграничивалась каменным забором уже известной читателю иешивы, а с северо-востока упиралась в задний двор домовладения Жарковых, иными словами, едва не доходила до левого берега Булака. Помимо собственно храмового комплекса с колокольней, на этой небольшой уютной площадке помещались два дома приходского духовенства (причта), часовня и древнее православное кладбище, оставшееся еще со времен существовавшего здесь в XVI—XVII столетиях девичьего монастыря.

А теперь совсем ненадолго возвращаемся в день сегодняшний. Увы, в «дне сегодняшнем» все очень печально: некогда величественный Успенский собор давно снесен, да даже и сама память о нем стерта безжалостным временем. То есть стерта настолько глубоко, что сегодня едва ли хотя бы один из ста казанцев с точностью покажет вам былое местоположение храма.

Чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, предлагаю читателю два снимка, произведенных в разное время. Первый из них сделан известным казанским фотографом Рашитом Загидуллиным в июле 1977 года с площадки за памятником Мусе Джалилю, за считанные дни до сноса Успенского собора. Второе фото со звонницы Спасской башни Андрей Останин сделал по моей просьбе совсем недавно — осенью 2018 года.

Сравнение этих двух снимков дает нам искомое местоположение собора — его территория частично перекрывала южную половину КРК «Пирамида» и доходила до северной стороны нынешнего отеля «Мираж».

Успенский храм: история длиной в четыре века

…И бегом — назад, в век шестнадцатый. В ту пору Забулачье еще не считалось никакой Мокрой слободой, а являло собою огромный заливной луг, протянувшийся от крепостных стен до берега Волги. То были поистине благословенные места (недаром же они принадлежали Казанскому и Свияжскому архиепископу) — на много верст простирались цветущие или скошенные луга, перелески, пойменные озера, заросшие ивняком, стога, пахнувшие сухим и теплым сеном. Посреди этого травяного моря петляли узкими лентами две полноводные и рыбные речки — Булак и Казанка. Была в этих краях и еще одна протока, представлявшая собой древнее русло Казанки. Она тянулась по лугам на много километров в сторону Волги. Ее звали Ичка. То была заглохшая, глубокая и неподвижная река с крутыми берегами, сплошь заросшими высокой густой травой. По свидетельствам современников (которые относятся к более позднему времени, но это не меняет сути), густота трав в пойме Казанки была такой, что с лодки трудно было высадиться на берег — травы стояли непроходимой упругой стеной.

Как уже, наверное, догадался читатель, понятия «Мокрая слобода» в ту пору не знали, и практически все Забулачье в «широком понимании» считалось Ямской слободой, которая старше нашей Мокрой по меньшей мере на полтора столетия. Оно и понятно, ведь еще в XVI столетии отсюда начиналась почтовая дорога на Москву. Между прочим, «ям» — слово татарское. В своем изначальном понимании оно означает селение, станцию, где жили ямщики и содержались лошади для почтовой связи. Русские переняли устройство почтовой службы у татар, и даже ямщиками в первое время служили преимущественно татары. Их освобождали от подушных податей, а они за это должны были держать лошадей, обеспечивать бесперебойную связь и доставлять чиновников разного ранга во все концы необъятной России. Ямская слобода упоминается в писцовых книгах за 1566 год: «За Булаком в остроге государева царя и великого князя слобода Ямская. И всего в Ямской слободе охотничьих 62 двора...». А пока возвращаемся к теме, заявленной в заголовке, — к Успенскому собору.

Итак, уже в 1566—1568 годах в заливных сенокосных лугах за Булаком появляется Успенский приход: «За Булаком, в остроге, государева царя и великого князя Слобода Ямская, а в Слободе церковь Успения Пресвятой Богородицы, да в приделе церковь Фрол и Лавр поставленные и все церковное строение мирское, а у церкви двор попа Тихона, во дворе проскурница, да 11 келий старцев и стариц нищих».

Как можно понять из разрозненных обрывков сведений, содержащихся в писцовых книгах второй половины XVI столетия, первоначальная церковь имела богадельню и совсем небольшой приход в несколько дворов, расположенных по левому берегу Булака. Отец Тихон, ее первый настоятель, получал государево жалованье, как было положено предстоятелям приходских церквей, в размере трех рублей, шести четвертей ржи, большой меры овса и пуда соли. Жалованье выдавалось два раза в год на Пасху и Михайлов день, и годовой оклад в размере трех рублей был очень неплохим доходом, ибо в те времена на три рубля можно было купить либо трех лошадей, либо шесть коров, либо тридцать баранов.

Вероятно, в XVI столетии Успенский храм действовал еще как самостоятельный приходской, но издревле существовавшие при нем кельи, по всей видимости, заложили основу будущей монастырской жизни. Не случайно же в писцовых книгах за 1656 год он упоминается именно как Успенский девичий монастырь.

Когда и по каким причинам этот монастырь прекратил свое существование — вопрос открытый. Во всяком случае, в первой половине XVIII столетия он еще точно существовал: в экспликации к плану города Казани, выполненному в 1739 году инженер-поручиком Артамоном Сациперовым, мы находим достаточно подробные о нем сведения: «Монастырь девичий и собор Успения Богородицы за рекою Булаком. При нем церковь теплая Сретения Господня, придел преподобного Михаила Малеина. Напрестольной крест Господень сребреной вызолочен, в нем мощей святых 31 частица. Круг монастыря ограда, и в нем кельи деревянные».

Очень интересно, что на плане Артамона Сациперова уже зафиксированы Мокрая слобода и Мокрая улица, а также на нем четко прослеживается направление улицы Большой Успенской, идущей от крепости мостом через Булак к Мокрым воротам (на плане помечены литерой С). Эта древняя дорога в общих чертах повторяла направление будущих улиц Триумфальной — Кремлевской — Ташаяк, по сути, она являлась их предтечей. Предшественник нынешнего переулка Рустема Яхина назывался Журавлевым переулком и вел к Ямским воротам, помеченным на плане литерой D.

Как уже знает читатель, в Успенском приходе во все времена было совсем мало зажиточных людей, а потому все заботы о содержании храмового комплекса всегда ложились на влиятельных благотворителей. Так, в 1728 году первый казанский олигарх Иван Михляев завещал Успенскому монастырю после своей смерти «…по сту рублей в год, покуда будет жива жена его, Евдокия Ивановна». До революции в Успенском храме хранилось старинное Евангелие, на внутренней стороне обложки которого была сделанная в 1754 году запись, свидетельствовавшая о последних днях монастыря. Из нее можно было понять, что еще и в это время монастырь существовал, но это существование было скорее номинальным, ибо «…в пожаре 1749 года 3 мая церковь Успения Пресвятой Богородицы погорела, а равно и весь девичий монастырь».

После этого были еще пожары, был и пугачевский разгром, после которых монашеская жизнь в обители окончательно угасла, и даже встал вопрос о сносе храмового комплекса, поскольку этот приход был даже не просто бедным, но нищим. От полного уничтожения храм спас наш старый знакомый Иван Степанович Жарков, проживавший в Успенском приходе и, как мы помним, бывший в ту пору городским головой. В 1799 году он ходатайствовал перед руководством епархии, «чтобы Успенского собора не уничтожали, а дозволили ему на его собственный счет возобновить церковь».

Разрешение было дано, и под наблюдением неутомимого Ивана Степановича в 1809—1811 годах храм восстановил губернский архитектор Александр Кириллович Шмидт (1783—1843), придав ему невиданные дотоле в Казани классические формы. Помимо мощных восьмиколонных портиков (к слову, к этому времени появившихся и на фасадах другого отстроенного заново храма — собора Казанской иконы Божией Матери), в обновленном Успенском соборе чаяниями того же И.С. Жаркова был сделан придел «…в честь соименного себе святого преподобного Иоанна Дамаскина», колокольня же первоначально была поставлена отдельно от церкви.

Зная о бедственном финансовом положении Успенского прихода, И.С. Жарков взял на себя все заботы о его благополучии — обеспечивал функционирование хозяйственных служб, снабжал храм всем необходимым, не оставлял священнослужителей, а на церковные праздники раздавал щедрые благотворительные дары всем без исключения прихожанам. Так что его кончина в канун праздника Пасхи 1813 года была для жителей Мокрой слободы тяжелым ударом.

По смерти И.С. Жаркова все заботы о сохранении храма легли на его вдову Марию Матвеевну и сестру ее Прасковью Матвеевну Крашенинникову, которых читатель, вероятно, тоже еще помнит. Когда в страшном городском пожаре вместе с разводным Жарковским мостом сгорел дотла и Успенский собор, последний как несостоятельный приход во второй уж раз решено было закрыть. Удивительно, но сестры-купчихи Мария и Прасковья вновь сумели отстоять его. Несколько раз они обращались в епархию с просьбой «…о дозволении им выстроить Успенский собор на свой счет вновь, так как возобновлять его, по причине появившихся на стенах собора значительных седин, было невозможно».

В конце концов сестры получили-таки соответствующее разрешение. Снова был призван на помощь архитектор А.К. Шмидт, и к 1822 году собор возобновили в прежних формах. М.М. Жаркова и П.М. Крашенинникова, как могли, украсили собор: наняли местных художников, которые расписали стены, снабдили храм необходимой церковной утварью, и уже 8 августа 1822 года архиепископ Казанский и Симбирский Амвросий II (Протасов) освятил новую Успенскую церковь. Возобновленный в память о покойном Иване Степановиче Жаркове придел преподобного Иоанна Дамаскина был освящен двумя годами ранее, 4 декабря 1820 года.

Интересные сведения о последствиях разбушевавшейся в 1815 году стихии мы находим в посвященной Успенскому собору главе из «Исторического описания церквей города Казани протоиерея Евфимия Малова», опубликованного в 1884 году: «…От пожара 1815 года были спасены некоторые иконы: Иверской Божией Матери, Образ Успения Божией Матери четвертной, Образ Казанской Божией Матери и др. Спасены также 3 Евангелия, сосуды с прибором, кадило серебряное большое, крест ветхий с мощами, обложенный серебром, несколько вещей из ризницы. После пожара собрано было горелого серебра 1 пуд 5 фунтов. На построение Успенского собора, кроме средств М.М. Жарковой и П.М. Крашенинниковой, после пожара 1815 года выдано было пособие из 100 000 руб. суммы, пожертвованной государем императором в пользу погоревших мест и лиц духовного ведомства, 1588 руб. 85 коп., а 1000 руб. даны были взаимообразно. Кроме того, из комиссии выданы были два потира со всеми приборами серебряные, напрестольный крест серебряный, Евангелие 1785 года и несколько риз».

И в последующие годы сестры Мария и Прасковья не обходили Успенский храм своим вниманием — по существу все относительное благополучие одного из самых нищих казанских приходов держалось исключительно на них. По смерти М.М. Жарковой Прасковья Крашенинникова построила на свои средства дом причта, а прямо на церковной ограде выстроила небольшой двухэтажный домик в четыре окна для себя — «с тем, чтобы после ее смерти этот дом служил средством обеспечения для духовенства же за поминовение ее и ее сродников». Этот дом хорошо виден на снимке, сделанном Георгием Фроловым в 1977 году в последние дни существования Успенского собора с крыши его северного портика.

Вскоре после кончины Прасковьи Матвеевны 14 августа 1848 года оба ее дома основательно погорели в очередном пожаре (который частично затронул и храм), но очень скоро были восстановлены для приходского духовенства на средства новых благотворителей, которых читатель тоже хорошо знает — купца первой гильдии Василия Никитича Никитина и супруги его Дарьи Ивановны (в девичестве Жарковой). В 1854 году на средства четы Никитиных Успенский собор был вновь капитально отремонтирован: подновлена колоннада, сменена кровля, подчищена и подправлена стенопись. Тогда же в храме был устроен вызолоченный деревянный иконостас, за который В.Н. Никитин (занимавший должность церковного старосты) заплатил мастерам-краснодеревщикам 700 рублей собственных средств, прибавив сюда же 300 рублей церковных денег. По свидетельствам современников, иконостас, выполненный «…в стиле рококо хорошего живописного искусства под лепную работу», поражал своею красотой.

В 1859 году Успенский собор вновь сильно обгорел снаружи, и после очередной перестройки на средства все того же В.Н. Никитина он к 1863-му году приобрел тот вид, который мы с вами уже запомнили по нескольким дореволюционным фотографиям. Отдельно стоявшую колокольню тогда разобрали, заменив ее встроенной в основной объем храма. Вскоре по рисунку, утвержденному архиепископом Казанским и Свияжским Антонием II (Амфитеатровым), был еще раз подновлен иконостас. План и фасад церкви составил архитектор Федор Соколовский. Теперь собор получил три престола: главный, как и прежде — Успения Пресвятой Богородицы, приделы в трапезной части — Сретения Господня и преподобного Иоанна Дамаскина.

После внезапной кончины Василия Никитича Никитина (1880 год) новым церковным старостой был назначен проживавший в Успенском приходе казанский купец Николай Федорович Овчинников, а приходским священником в 1882 году стал выпускник Казанской духовной семинарии Михаил Иосифович Акрамовский. А двумя годами позже вышло в свет «Историческое описание церквей города Казани протоиерея Евфимия Малова», в котором Успенскому собору посвящена целая статья. Помимо краткой исторической справки, в этой статье приведены подробные данные, характеризующие положение дел в церковном хозяйстве по состоянию на 1884 год. Думаю, для полноты картины небезынтересно будет их привести:

«…Иконы в иконостасе остались частью прежние, а частью вновь написаны. Из икон трапезы можно указать на икону Божией Матери Страстная, икону Нерукотворенного образа малого размера с надписью на серебряном окладе: «Иждивением казанского купца Ивана Жаркова. Написан 1799 г.». В приделе преподобного Иоанна Дамаскина в числе других икон в киоте икона св. Иннокентия Иркутского, поставленная в церкви сибирскими купцами, чайными торговцами, которые в прежние времена имели свои склады на ограде Успенского собора; перед сею иконою сибиряки служили молебны. Из икон холодной церкви обращает внимание чудотворная икона Печерской Божией Матери, оклад на ней серебряный вызолоченный, устроен в 1822 году, а наголовник жемчужный с разными камнями, венцы на Божией Матери и Спасителе стразовые; эта икона поступила в Успенский собор из церкви Печерской Божией Матери.

При церкви, на лицевой стороне ограды, имеется каменная часовня, возобновленная после пожара 1859 года на церковную сумму. При часовне две квартиры — для псаломщика и церковного сторожа. План и фасад Успенского собора с колокольнею имеются и хранятся в ризнице. План составлен архитектором Сокольским. План церковного погоста обозначен на церковном плане, хранящемся в церкви.

Земли сенокосной при Волге 15 десятин, из коих удобной только 7 десятин; земля находится во владении причта приходского. На сию землю план и межевая книга, составленные в 1795 году, имеются и хранятся в ризнице. Церковный дом каменный, двухэтажный, рядом с оградою, по лицевой стороне. В нем живут священнослужители».

На рубеже XIX—ХХ столетий хозяйство безнадежно убыточного Успенского прихода продолжало поддерживаться в сносном состоянии благодаря пожертвованиям новых поколений казанских предпринимателей — купеческих семейств Ульяновых, Соболевых, Кутьиных, Свечниковых, и даже небезызвестных Щетинкиных, владельцев Казанского подворья, в советские годы приобретшего популярность как гостиница «Казань».

Начиная с шестидесятых годов позапрошлого века криминогенная обстановка в и без того неспокойной Мокрой слободе резко ухудшилась. После отмены крепостного права и прочих послаблений в законодательстве в город хлынули многотысячные потоки крестьян, и притом, заметьте, отнюдь не все из них нашли себя в новых обстоятельствах и стали, к примеру, купцами — нет, конечно: очень и очень многие оказались выброшенными на обочину жизни. Их-то и приютила видавшая виды Мокрая. Так волею судеб наш Успенский храм наряду с близлежащим Владимирским собором и Ильинской церковью оказались в самом эпицентре района официально разрешенного разврата, приобретшего недобрую славу благодаря локализованным здесь многочисленным явным и тайным притонам проституции и прочим увеселительным заведениям сомнительного качества, которые цвели тут буйным цветом начиная с 1880-х годов и вплоть до самой революции. В этой связи Успенский собор мелькает только в сводках криминальной хроники конца XIX — начала ХХ века да в многочисленных жалобах прихожан казанским властям на бесчинства, творимые «беспокойными обитателями Мокрой» буквально под храмовыми стенами, невзирая на законы и всякие прочие запретительные меры.

На этом завершается первый акт «зубчатой» истории Успенского храма Мокрой слободы и начинается второй, относящийся уже к советскому периоду, полный невосполнимых и горьких утрат, с трагическим финалом 16 августа 1978 года.

Продолжение следует