Казанский дом на углу Дамбы: первый строительный гипермаркет и пункт приема крысиных шкурок

Дом на углу Дамбы

Казанский купец В.Н. Никитин скончался внезапно 1 октября 1880 года в городе Цивильске одноименного уезда, сильно простудившись в ходе работ по капитальной реконструкции (на собственные средства) Цивильского Тихвинского монастыря. Недолго после него жила и супруга его Дарья Ивановна. Похоронены они были там же, в Цивильске, возле возрожденного ими Тихвинского храма. После этого некогда обширное купеческое домовладение сменило множество хозяев. Три двухэтажных строения на Успенской (понятно, за исключением иешивы) попали в новые руки и, несмотря на то, что числились доходными домами, потихоньку превратились в заурядные ночлежки. Известно, что представители еврейской общины буквально завалили Казанского губернатора жалобами на своих беспокойных соседей, но ни городские власти, ни полиция ничего с этим поделать не могли — на соседней Мокрой площади положение с криминалом было еще хуже.

Гораздо спокойнее дела обстояли на соседней Триумфальной улице. По смерти Василия Никитича бывшие складские корпуса на углу Дамбы отошли купчихе Пелагее Ивановне Ульяновой, но уже в следующем, 1881 году они стали собственностью некоего М.Я. Рама. Мельхиор Яковлевич Рам представлял в Казани Воткинский казенный механический завод, были у него дела и с известной фирмой братьев Роберта и Томаса Эльворти в Елисаветграде Херсонской губернии, одним из крупнейших производителей сельхозмашин и сельхозинструментов в Российской империи. Новый хозяин надстроил старый купеческий склад дополнительным вторым этажом, а спустя еще год в обновленном здании открылся филиал Воткинского предприятия — «Волжско-Камский склад земледельческих машин и орудий в Казани, угол Дамбы, собственный дом Мельхиора Рама».

Это первое в нашем городе торговое предприятие подобного рода по существу явилось прообразом всех современных строительных супермаркетов наподобие «Мегастроя» или того же «Леруа Мерлен», которые ныне встретишь едва ли не в каждом районе Казани. Тема настолько интересная, что не будем торопиться и для начала разберемся с головной конторой — Воткинским казенным заводом. Это существующее и поныне градообразующее предприятие города Воткинска (Удмуртская Республика) является одним из старейших в России. В 1757 году граф П.И. Шувалов получил разрешение императрицы Елизаветы Петровны на строительство Воткинского железоделательного завода, его строительство началось в 1758 году по указу государственной Берг-коллегии. Первое железо на Воткинском железоделательном заводе было получено 21 сентября (2 октября) 1759 года.

С 1837 по 1848 годы начальником Воткинского железоделательного завода был горный начальник Камско-Воткинского округа Илья Петрович Чайковский (1795—1880), отец будущего композитора Петра Ильича Чайковского. В течение XVIII—XX веков на Воткинском заводе выпускались железо, якоря, железнодорожная техника и мосты, морские и речные суда, паровозы, экскаваторы, золотодобывающие драги, различное вооружение, всякого рода гражданское и промышленное оборудование. В настоящее время одно из предприятий на основе Воткинского завода выпускает межконтинентальные ракеты стратегического назначения «Тополь-М», являющиеся основой ядерного щита России, и ряд других изделий военного назначения. Среди гражданской продукции — оборудование для нефтяной, газовой промышленности, сельскохозяйственная техника, а также металло- и деревообрабатывающие станки.

Ассортимент товаров, предлагаемых в начале ХХ столетия Волжско-Камским складом Мельхиора Рама, своей широтой мог поразить любого, даже самого взыскательного посетителя современного строительного супермаркета. Тут можно было приобрести оптом и в розницу практически любое промышленное и сельскохозяйственное оборудование, были бы только деньги. Сельскохозяйственный отдел предлагал огромный выбор земледельческих орудий — всякого рода борон, сенокосилок, жатвенных машин, молотилок, сеялок, веялок, мельниц, жерновов и пр. Здесь же можно было купить и специальную технику — пожарные насосы, молочные сепараторы, электрические двигатели, электрогенераторы, а также прочую сопутствующую мелочевку.

Не менее солидным ассортиментом мог похвастаться и промышленный отдел. Думаю, для полноты картины следует привести хотя бы неполный перечень предлагаемых промышленных товаров. Поехали: автомобили — паровые и бензиновые, пароходные запчасти, трубы дымогарные, водопроводные и газовые, форсунки газовые и паровые, водопроводные и газовые краны, инжекторы; ремни кожаные одинарные и двойные; ремни резиновые и пеньковые; ремни Балата и ремни из верблюжьей шерсти; станки токарные и сверлильные; станки деревообрабатывающие и металлорежущие; американские электродрели, тиски, наковальни, асбест, резиновые изделия, измерительные приборы — манометры, барометры и термометры; этот список можно продолжать еще очень долго.

Вплоть до самой революции склады Мельхиора Яковлевича Рама были полны публики, состоявшей по большей части из полчищ разнообразных клерков, подрядчиков, представителей пароходных обществ и приказчиков строительных контор, а вдоль улицы Триумфальной день-деньской стояли под погрузкой десятки запряжек — разного рода грузовые экипажи, телеги, а случалось, что и автомобили, которые в начале ХХ столетия уже начали появляться на казанских улицах. Почтенная же публика всегда старалась обходить эти нехорошие места стороной — она предпочитала отовариваться в фирменных хозяйственных магазинах того же М.Я. Рама, помещавшихся в фешенебельных районах центральной части города — на Большой Проломной и Воскресенской улицах.

Особой популярностью среди казанского высшего общества пользовался Магазин домашнего хозяйства и часов в собственном доме М.Я. Рама на Воскресенской улице. Уже в 1908 году он не только продавал часы, сантехнику и мебель, но и предлагал на выбор разного рода осветительную аппаратуру и даже пылесосы, кофеварки, электрополотеры и прочие вещи, о которых почему-то принято думать, что появились они чуть ли не вчера.

Между прочим, дедова швейная машинка «Зингер» куплена еще до революции в хозяйственном магазине М.Я. Рама на Воскресенской улице, о чем можно понять по овальной фиолетовой печати, чудесным образом сохранившейся на тыльной стороне деревянного кожуха. По всей видимости, дед приобрел ее с рук на толкучке, возможно, что и в той же Мокрой слободе.

Теперь о самом М.Я. Раме. К сожалению, о нем не сохранилось практически никаких сведений. Все, что мне удалось раскопать, относится скорее к области предположений и догадок. В общем, примерно так: жило в Казани некое семейство Рам, выходцев из Швейцарии. Было в этой семье два брата-предпринимателя с инженерным образованием. Один из братьев, некий Альберт Рам, женившийся на дочери известного казанского купца Молоткова — Марии Осиповне, в годы революции эмигрировал из России и закончил свои дни в Женеве уже после Второй мировой войны в возрасте 92 лет. О брате же Альберта, Мельхиоре Раме, который нас, собственно, и интересует, сведений и вовсе «кот наплакал».

Но в этой связи представляют интерес похождения многочисленных потомков Мельхиора Яковлевича, достойные сюжета авантюрного романа. Сведения о них собрал, обобщил и любезно предоставил мне Л.М. Жаржевский, за что я ему премного благодарен. Передаю слово Льву Моисеевичу:

«Интересны и необычны послереволюционные связи некоторых членов семейства Рам. Начнем по старшинству — с дочери Мельхиора Яковлевича Рама Эммы. Она еще до Первой мировой вышла замуж за офицера 236 Лаишевского батальона Михаила Николаевича Штранге. Чета проживала на Третьей Горе в доме, принадлежавшем сначала М.Я. Раму, затем С.К. Гейст (София Кондратьевна была родственницей Мельхиора Яковлевича), потом этот же дом уже числился за самим М.Н. Штранге. После Февральской революции Штранге, к тому времени уже полковник, был отстранен от командования своим полком, а еще через некоторое время, уже после войны, супруги Штранге обнаруживаются во Франции: там они арендуют под курортный пансион замок д’Арсен в Верхней Савойе. Пансион был одним из гнезд советского ГПУ-НКВД во Франции, там подолгу останавливался известный чекист С.Я. Эфрон, бывала там, естественно, и Марина Цветаева. Сын Михаила Николаевича и Эммы Мельхиоровны Штранге Михаил был агентом НКВД, участвовал, как пишут, во французском Сопротивлении, в 1947 году переехал в Москву, где стал серьезным ученым-историком, специалистом по французской революции 1789—1794 годов.

Интересна и фигура внучки М.Я. Рама, дочери одного из пяти его сыновей Альберта — Валерии. Она тоже одно время жила в замке д’Арсен вместе со своей теткой Эммой Мельхиоровной. Там на Валерию (или Lery, как она звалась в то время) положил глаз неутомимый чекист Эфрон. Но, по воспоминаниям Д.С. Святополк-Мирского, его соперником оказался племянник сиамского короля принц Чула Чакрабонгсе. Мало того, тот же Мирский пишет, что «брат Валерии Рам Александр стал близким другом и постоянным спутником принца Чулы Чакрабонгсе, в то время как его русская мать (урожденная Десницкая) была другом семьи миссис Рам». Заметим в заключение, что принц Чула, друг Валерии Рам и Александра Рама, был отчаянным автогонщиком и автором книг по истории тайской монархии».

Возвращаемся к нашему знакомому Мельхиору Яковлевичу. Не факт, конечно, но возможно, что он каким-то неведомым образом ухитрился уцелеть после всех социальных потрясений Гражданской войны. Это «возможно» объясняется весьма просто: когда в 1922 году объявили НЭП, на облупленном фасаде старого дома (под крышей которого еще сохранялась выведенная аршинными буквами дореволюционная надпись: «Волжско-Камскiй складъ земледѣльческихъ орудiй и машинъ. М. Рамъ») вдруг появилась скромная небольшая вывеска: «Оборудование для сельского хозяйства и всевозможные изделия из металла. М. Рам».

Был ли это наш знакомый Мельхиор или же нэпманы попросту использовали в рекламных целях «раскрученный» еще до революции бренд, не имею ни малейшего представления, но факт остается фактом — предприятие продолжало функционировать и в 1920-е годы. Правда, в ту пору здесь уже невозможно было приобрести ни «американских паровых локомобилей», ни американских же «молотилок «Малый богатырь», ни даже «стальных плугов Эбергарда», тут уже не мелькали клерки и приказчики пароходных компаний и не дежурили извозчики, но магазин все так же был полон простого люда, приобретавшего самые необходимые в хозяйстве вещи — лопаты, топоры, скобы, гвозди, керосиновые лампы и даже иглы для примуса.

Начиная с 1930 года (после того, как был свернут НЭП) исчезло и это по большей части кажущееся изобилие — и практически все перечисленные предметы домашнего хозяйства вмиг сделались остродефицитным товаром. Этот период хорошо запомнил мой дед: по его словам, в тридцатые годы прошлого века бывшие склады М. Рама превратились в настоящую «Воронью слободку» — верхний этаж заняла контора лесозавода «Красный коммунальщик», а в нижнем нашли пристанище до десятка государственных хозяйственных магазинчиков, разного рода ремонтных мастерских и многочисленных торговых точек, от керосиновой лавки и мастерской по починке примусов до знаменитой на всю Мокрую «тошниловки», входившей в сеть государственных предприятий общественного питания, с весьма говорящим названием, состоявшим из двух взаимоисключающих слов — «Культурный грузчик».

Располагалось это заведение общепита в левом длинном крыле бывшего склада Рама, выходившем на Кремлевскую улицу (ближе к Лево-Булачной и Жарковскому мосту). Дополнял живописную картину находившийся в том же доме приемный пункт треста «Заготпушнина», головное управление которого находилось тут же, поблизости, на небезызвестной читателю улице Сакко и Ванцетти, в строении под номером один, в котором некогда помещались торговые бани купца Ивана Соболева.

Принимали в заготконторе (вход в нее находился буквально в двадцати шагах от столовой «Культурный грузчик» — в соседнем парадном) вовсе не беличьи и собольи меха, как вы могли бы, наверное, подумать, а шкурки несчастных бродячих животных — бездомных собак и кошек. Эти шкурки в огромных количествах свозили сюда со всех концов Казани как работники СОБЖ Казгоркоммунхоза (службы отстрела бездомных животных), так и простые советские граждане. Принимали шкурки и весом, и по счету, а стоили они всего ничего — сущие гроши. Снова приходит на ум бессмертный Булгаков:

«…Было напечатано: «…Предъявитель сего товарищ Полиграф Полиграфович Шариков действительно состоит заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных (котов и пр.) в отделе Московского коммунального хозяйства».

— Позвольте вас спросить, — тяжело молвил Филипп Филиппович, — почему от вас так отвратительно пахнет?

Шариков понюхал куртку озабоченно.

— Ну что ж, пахнет... Известно: по специальности. Вчера котов душили, душили...

…Как-то жалко съежился Филипп Филиппович у притолоки и грыз ноготь, потупив глаза в паркет. Потом вдруг поднял их на Шарикова и спросил, глухо и автоматически:

— Что же вы делаете с этими... С убитыми котами?

— На польты пойдут, — ответил Шариков, — из них белок будут делать на рабочий кредит»…

Ни минуты не сомневаюсь, что мастер писал все это с натуры — подобные сцены являлись непременным атрибутом московского быта ранних советских лет, да и отнюдь не только московского. В Казани, как мы видим, творилось то же самое, если не похуже. Если хотите, могу нагнать еще больше жути. К примеру, как вам понравится постановление Совнаркома Автономной Татарской ССР от 2 января 1932 года №4 «О заготовке шкурок амбарных (домовых) крыс»?! Между прочим, эти самые «шкурки амбарных крыс» принимали в той же заготконторе на Кремлевской улице! Хотя «крысиные шкурки» — это скорее была экзотика — коммунальные службы в основном специализировались именно на отстреле бездомных кошек и собак. К слову, мой дед, которого знали и любили все звери в округе, на дух не переносил работников СОБЖ и всех прочих «охотников за бездомной дичью» (даже не здоровался с ними за руку), а подобные омерзительные заготконторы всегда старался обойти стороной.

Завершая эту главу, поймал себя на мысли, что не могу даже приблизительно вспомнить время сноса бывшего дома Никитина — Рама. Помню только, что в советские годы между старой и новой Кремлевскими улицами существовал какой-то донельзя запущенный треугольный скверик, своим острым углом упиравшийся в левую набережную Булака. В этом скверике была одна-единственная аллея, которой обычно пользовались, чтобы сократить расстояние от Кремля до ЦУМа. Кажется, еще в середине восьмидесятых, проходя по этой аллее, можно было разглядеть за деревьями руины этого сильно утонувшего в земле длинного-предлинного двухэтажного дома, который пережил на своем веку множество социальных передряг и на закате советской эпохи канул в Лету вместе со всеми прочими историческими строениями «парадного» квартала бывшей Мокрой слободы.