Защитники города или покорители? Роль башкир в падении Казанского ханства

Завоевание Казанского ханства войсками царя Ивана IV является одним из ключевых событий российской истории, которое по своему значению было сродни падению мусульманской Андалусии и последующему завоеванию испанцами Америки. Московская Русь, зажатая со всех сторон, взятием Казани пробила брешь в рядах враждебного окружения и вырвалась на просторы Евразии. Пружина русского государственного организма, много веков испытывавшая давление извне, наконец, выпрямилась, и русские в кратчайшие сроки достигли Урала, Сибири и Дальнего Востока. Так возникла огромная Русская империя еще до своего официального провозглашения в 1721 году. Падение Казанского ханства радикально изменило историю Евразии и всех населявших ее народов.

История и национальная мифология

Сразу следует оговориться, что понятие национальной мифологии не несет в себе негативной коннотации. Национальный миф формируется в виде идеального образа о собственном прошлом, который затем прочно укореняется в коллективном сознании народа, играя важную роль в процессе формирования народа. При этом он не всегда соответствует исторической действительности. Например, русский миф, выраженный в стихах А. Блока:

«Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!»

невольно порождает ряд вопросов. Настолько ли враждебными были названные расы по отношению к России? Или Европа была не столько враждебна, сколько эгоцентрична? Не потому ли приглашение А. Блока прийти «на братский мир труда и мира» всегда воспринималось Европой навязчивостью парвеню? Тем не менее вряд ли можно поспорить с тем, что Россия с ее «особым путем» воспринимается западным миром как нечто чуждое и вторичное. Высокомерное отношение оскорбляло русскую элиту, всегда страстно желавшую быть признанной европейцами. Следствием этого ресентимента стала презумпция враждебности Запада по отношению к России, а влияние «расы монголов» было объявлено причиной ее социально-экономического отставания.

Аналогичным образом взятие Казани в татарском национальном дискурсе, сформулированном в конце XIX — начале XX веков Ш. Марджани, М. Рамзи и другими историками, стало краеугольным моментом национальной истории, который стал водоразделом между «золотым веком» независимого существования и периодом угнетения под русским владычеством. В советской и постсоветской татарской историографии противопоставление двух периодов истории было усилено, достигнув манихейского дуализма («время света» и «время тьмы»). Поэтому ресентимент в татарском национальном дискурсе и мифологии фокусировался на образе «русских колонизаторов» и, как ни странно, на башкирах — за то, что они «не помогали татарам защищать Казань», «добровольно приняли русское подданство», «не хотят быть частью единой и неделимой татарской нации» и т. д. и т. п.

Что касается башкирского взгляда на указанные события, то он менялся с течением времени и обстоятельств. В башкирских хрониках и шежере XVII—XIX веков, а также в башкирском национальном дискурсе конца XIX — начала XX веков падение Казанского ханства описывалось нейтрально, т. е. без каких-либо оценочных суждений. Однако в советской историографии уже прямо утверждалось, что завоевания Ивана IV и других царей имели прогрессивное историческое значение. Например, утверждалось, что башкирский народ, разделенный на части четырьмя постордынскими образованиями (Казанским, Сибирским и Астраханским ханствами, а также Ногайской Ордой), изнывал под игом «татарских феодалов». Поэтому известие о падении Казани в 1552 году было воспринято башкирами якобы с огромной радостью, а уже в 1557 году все башкирские бии присягнули на верность Ивану IV, следствием чего стало добровольное присоединение Башкирии к Московскому царству. Надо ли говорить, что официальная идеология, как и национальная мифология, всегда противоречат реальной истории? Итак, что в истории «Казанского взятия» и последующих событий соответствует исторической действительности, а что нет?

Башкир. Худ. В.Д. Орловский

Социальное устройство Казанского ханства

К середине XV века некогда единое государство Джучидов (Улус Джучи или Золотая Орда) распалось на ряд самостоятельных владений — Сарайское (Тахт-эли или «Тронное царство»), Крымское, Сибирское, Казанское ханства и Ногайскую Орду. Основателем Казанского ханства был бывший золотоордынский хан Улуг-Мухаммед, который, потерпев поражение в политической борьбе, в 1438 году отступил на Среднюю Волгу и занял город Казань. На этой территории обитали оседло-земледельческие народности — черемисы (марийцы), мордва, удмурты, чуваши-язычники правой или Горной стороны Волги, о которых Андрей Курбский писал: «Черемиса Горняя, а по их, Чуваша зовомые…». Наконец, на левой стороне Волги и в Прикамье жили чуваши-мусульмане, наследники Волжской Болгарии. Собственно, болгары к этому времени полностью исчезли со страниц летописей, а сувары (чуваши), составлявшие в составе болгарского объединения отдельный Суварский эмират, напротив, увеличились и стали численно доминирующей группой населения. От других групп болгарского объединения — берсилов, эсегелов, баранджаров — также не осталось следа.

Согласно идеологии чингизизма, для образования нового ханства достаточно лишь одной фигуры потомка Чингисхана. Поэтому под знамена Улуг-Мухаммеда, объявившего себя ханом, в краткие сроки собралась новая орда. «Казанский летописец» сообщает: «И начаша збиратися ко царю мнози варвари от различных стран, ото Златыя Орды и от Асторохани, от Азуева и от Крыма». Так возникло Казанское ханство, в котором четко выделялись две страты — господствующий слой в лице кочевых тюрко-монгольских племен Улуса Джучи (Ширин, Барын, Аргын, Кыпчак, Мангыт, Тама и др.) и податное оседло-земледельческое население (обе группы чувашей, марийцы, удмурты, мордва). Как установил В.В. Трепавлов, в XV—XVI веках среди племен бывшего Улуса Джучи стал закрепляться единый интегрирующий этноним «узбек», принятый в качестве самоназвания по имени последнего великого хана Узбека (1313—1341). Например, последний хан Сарайского ханства Шейх-Ахмед (1495—1502) говорил «о нашем узбекском народе» (бiзниң өзбег тайфасы). «Узбеки» Казанского ханства в разное время составляли от 15 до 20 тысяч воинов. Всего же в Казанском ханстве, по мнению современных исследователей, проживали около 500 тысяч человек, хотя один из первых исследователей Казанского ханства историк М. Худяков писал о 2,5 миллиона человек, что было явным преувеличением.

Таким образом, в этническом отношении Казанское ханство, выражаясь в терминологии Л.Н. Гумилева, представляло собой этническую химеру, где аристократия и служилые классы не только отличались в лингвистическом и даже религиозном отношении от многократно превосходящего податного населения, но также имели совсем иной хозяйственно-культурный тип. Кочевниковед Н.Н. Крадин называл такую систему ксенократической (греч. хenos 'чужой' + krateo 'управляю') и выделял три типа владычества «ксенократов»:

• дистанционная эксплуатация путем организации набегов, вымогания «подарков» и неэквивалентной торговли, к которой прибегали хунну, сяньби, тюрки, уйгуры, скифы;
• данничество оседлого населения по отношению к кочевникам (например, Русь и Золотая Орда); завоевание, при котором номады сами переселяются на завоеванные территории, после чего на смену грабежам и данническим отношениям приходит регулярное налогообложение земледельцев и горожан (парфяне, турки-сельджуки, дунайские болгары и др.).

Словом, в Казанском ханстве с одной стороны «узбеки», а с другой — остальное оседлое население в первую очередь чуваши-мусульмане, предки современных казанских татар, представлявшие собой разные и нередко враждебные друг другу стихии. Об этом свидетельствуют, например, многократно цитировавшиеся стихи поэта XVI века Мухамедъяра.

Башкиры и Ногайская Орда

После образования Золотой Орды Башкирия была отдана в управление Шибану, брату Бату-хана. Однако башкиры непосредственно не входили в состав его улуса и потому не были разверстаны по крыльям и десятичной системе. Они составляли вассальное владение с собственным правителем, который платил дань Шибанидам. Аналогичным политическим статусом обладали русские князья, правители Армении, Грузии, Мордовии, Алании, Волжской Болгарии и других стран. Все они сохранили известную степень автономии при условии выплаты дани и поставки в случае надобности воинских контингентов. Как писал М.Г. Сафаргалиев, исторические сведения «в достаточной мере подтверждают факты сохранения монголами представителей прежней династии у русских, черкесов, алан, мордвы, башкир в период образования Золотой Орды». Вывод исследователя подтверждается также тем, что католический миссионер Иоганка Венгр, прибывший в начале XIV века в Башкирию, обнаружил здесь «государя всей Баскардии», который «совершенно заражен сарацинским заблуждением», то есть исламом.

В конце XV века Ногайская Орда, которой правили князья (улубии) Едигеевичи из племени Мангыт, распространили свою власть на большую часть территории Башкирии. С этого времени «государь всей Баскардии» более не упоминается, а вместо него появляются ногайские наместники, назначавшиеся из числа мангытских мурз и зависимых от них Чингизидов, правление которых, по мнению В.В. Трепавлова, «трактуется как управленческая тренировка, приобретение административных навыков будущими ханами; Башкирия выступала в роли опытного полигона для них». Проблема Ногайской Орды заключалась в дефиците легитимности ее правящей династии: согласно идеологии чингизизма, ногайские Едигеевичи, так же как сибирские Тайбугиды, русские Рюриковичи и среднеазиатские Тимуриды, считались узурпаторами, если с определенного момента начинали править от своего имени, а не под, пусть даже формальным, сюзеренитетом какого-нибудь Чингизида.

Башкир. Худ. Гораций Верне. XIX в.

Башкиры в Казанском и Касимовском ханствах

После образования Казанского ханства часть башкир признала над собой сюзеренитет Улуг-Мухаммеда или его преемников, поэтому они массово раздавали башкирам тарханские ярлыки, желая привлечь их на военную службу. Например, в архивных документах сохранились выдержки из ярлыка казанского хана Ибрагима (1467—1479), выданного башкирам Гирейской волости. А уже в 1467 году казанский хан Ибрагим напал на великое княжество Московское «со всею своею землею с Камскою и с Сыплинскою и с Костяцкою и з Беловоложскою и Вотяцкою и з Башкирскою». Предки башкирского тархана и старшины Надыровой волости Надира Уразметова получили тарханский ярлык от ханов Мухаммад-Амина и Сафа-Гирея. Также известен текст ярлыка хана Сахиб-Гирея (1524—1531), данный башкирам Иректинской волости. Вдоль реки Ик возникло множество тарханских волостей, являвшихся своеобразными дубликатами одноименных волостей Восточной, Юго-Восточной и Северной Башкирии — Табынская, Иректинская, Бурзянская, Кыпчакская, Тангаурская, Тамъянская, Гайнинская, Мингская, Айлинская, Сынгрянская и другие.

Переселенцев влекла перспектива службы казанскому хану, сулившая награды, жалованье и добычу в ходе многочисленных походов на Русь. Хан, испытывавший дефицит конных воинов, охотно принимал на службу башкирских тарханов. Последние органично вписывались в структуру господствующего класса, так как принадлежали к одной всаднической культуре. Некоторые правящие кланы Казанского ханства, например, Барын и Кыпчак номинально совпадали с такими же башкирскими родами. Напротив, Ногайская Орда абсолютно не нуждалась в привлечении башкирской кавалерии, так как в избытке хватало собственной. Поэтому она не сопротивлялась перетеканию военных кадров в соседнее ханство. Тем более, что ногайские правители, не будучи Чингизидами, не имели права инвеституры тарханства. В русской летописи под 1551 годом среди прочих категорий населения Казанского ханства упоминаются тарханы, которые по общему заключению исследователей, были башкирами по происхождению. Кроме того, в архивных источниках имеются указания, что в числе казанских мурз, владевших поместьями на основе суюргала (лена), также имелось определенное число представителей башкирской знати.

Парадоксальность ситуации заключалась в том, что башкирские тарханы служили и в вассальном по отношению к Москве Касимовском ханстве, которое сыграло роль тарана в ходе военных кампаний царя Ивана IV, направленных на завоевание Казани. Именно Касимов стал тем местом, где возникло сословие служилых татар и мурз. В грамоте, выданной темниковскому князю Еникею в 1539 году, говорится: «…татар из [числа] тарханов и башкирцев и можерянов (мишарей, — прим. С.Х.), которые живут в Темникове, судить и ведать их по старине…». Как видим, сословие служилых татар формировалось из различных элементов, среди которых были также рядовые башкиры и тарханы. Среди беляков (владений) Касимовского ханства упоминаются Каршинский и Иректинский, в названии которых читаются башкирские родовые подразделения Иректы и Каршин. Таким образом, накануне «Казанской войны» башкирские тарханы, мурзы и рядовые башкиры (казаки) служили как в войсках Казанского, так и Касимовского ханства.

Падение Казанского ханства

В последние годы своего существования Казанское ханство было раздираемо внутренними противоречиями, причины которых, по всей видимости, крылись с одной стороны в антагонизме между кочевой («узбекской») знатью и автохтонными оседлым населением, а с другой — в дестабилизирующем влиянии Ногайской Орды. Ногайские правители, тяготившиеся сеньориальными притязаниями со стороны крымских, казахских и казанских Чингизидов, взяли курс на сближение с русским царем. К этому их вынуждало прибегать не столько могущество и богатство Московского царства, сколько дефицит легитимности. Выход из ситуации они нашли в легитимации своего главного союзника Ивана IV, такого же с точки зрения чингизизма узурпатора, как и они, представляя его преемником политической традиции Чингисхана.

В 1551 году один из старейших и влиятельных представителей династии Едигеевичей ногайский мирза Белек-Булат писал русскому царю: «Белек-Булат мирза христианскому государю Белому царю много много поклон (…). В тои земле он (царь, — прим. С.Х.) сказывается Чингизовым прямым сыном и прямым царем называется. А в сеи земле яз Идигеевым сыном зовуся». Столь высокому титулованию предшествовало то, что в 1547 году Иван IV провозгласил себя царем, т. е. равным по статусу хану правителем. Таким образом новоиспеченный московский царь неспешно, но неуклонно готовил почву для покорения Казанского ханства.

Используя упорное стремление ногайского улубия Юсуфа и его брата нурадына (соправителя улубия) Исмаила свергнуть ненавистных крымских Гиреев, приглашенных «на царство» правящей элитой Казанского ханства, и их желание получить место мангытского бека при казанском дворе, Иван IV перешел к решительным действиям. Этому также способствовало то, что внутри самого Казанского ханства резко обострились отношения между крымцами и местным населением: «приходили Чаваша Арская з боем на Крымцов: «о чем де не бьете челом государю?», т. е. чуваши Арской дороги потребовали смены внешнеполитического курса и признания власти царя. В 1551 году накануне решающих сражений представители Горной стороны ханства Мухаммед Бозубов и Аккубек Тогаев «с товарищи» били челом царю «от князей и мурз и сотных князей и десятных и Чювашей и Черемисы и казаков…». Таким образом, чуваши различных частей ханства — Горной, Арской — требовали от своего правительства покорения Ивану IV.

Воцарение в Казани Ядыгар-Мухаммеда, ногайского ставленника из числа астраханских Чингизидов, окончательно убедило царя в необходимости немедленно брать власть в свои руки. В 1552 году 150-тысячное русское войско, треть которого составляли мурзы и служилые татары Касимовского ханства, осадили Казань, в которой затворились 30 тысяч воинов, т. е. почти вся «казанская орда». Юсуф-бий еще до начала казанской операции получил письма, в которых царь требовал не вмешиваться в события. Улубий внял внушениям Ивана IV, поэтому Казань оказалась в полной изоляции и вскоре пала.

Башкирский воин. Худ. Б. Филлипс, 1809 г.

После падения столицы на территории ханства развернулась освободительная борьба. Князь Андрей Курбский пишет, что русские полки, преследуя «воинство бусурманское», ходили «аж за Уржум и Меш реку за лесы великие, и оттуда аж до Башкирска язык, иже по Каме реке вверх к Сибири протязается…». Коль скоро разбитые отряды казанских войск отступили в Башкирию, значит, в их составе были башкиры, пожелавших укрыться в родных улусах. Как известно, вотчины башкир Гайнинской волости на севере достигали современной Перми, а земли по реки Чусовой, берущей начало на сибирской стороне Уральского хребта, принадлежали башкирам Салжиутской, Сынрянской, Терсяцкой и других волостей. Судебные тяжбы между ними и Строгановыми, незаконно захватившими долину Чусовой, тянулись вплоть до 30-х годов XVIII века.

Казанский летописец также свидетельствует об участии башкир в «Казанской войне». Когда был разбит отряд свияжского воеводы Бориса Салтыкова, повстанцы «заведоша его в Башкирские улусы…». Показательно, что разбитые войска ханства отступали в сторону Башкирии, а не в ногайские степи, где их, по всей вероятности, не ждал теплый прием, поскольку новый улубий Ногайской Орды Исмаил был еще более ревностным сторонником царя Ивана IV.

Как сообщают русские летописи, помимо погибших защитников Казани, русские войска перебили еще около 10 тысяч «бусурман» и взяли в плен 15 тысяч их жен и детей. Исходя из этого, можно заключить, что почти весь правящий класс Казанского ханства, т. е. ордынцы, были истреблены физически. После их гибели полностью прекратились и военные действия. Это указывает на то, что основная масса населения отнеслась довольно равнодушно к гибели Казанского ханства и готова была принять любую власть, поскольку и «узбеки», и русские были для них одинаково чужеземцами. По подсчетам историков, только две-три сотни представителей старой знати вошли в состав служилых татар вновь образованных Казанского и Свияжского уездов. Подавляющее большинство нового класса пополнили служилые татары Касимовского ханства.

Присоединение Башкирии к Московскому царству: вынужденное или добровольное?

Падение Казани стало поворотным моментом в истории всего Урало-Поволжья и Сибири. Подобно падению мусульманского аль-Андалуса, открывшего испанцам путь к завоеванию Америки, взятие Казани стало ключом к обретению Московским царством просторов Урала и Сибири. Уже в 1554 году русские войска, беспрепятственно прошедшие вниз по Волге с разрешения улубия Юсуфа, подошли к стенам Астрахани, изгнали из города Ямгурчи-хана и назначили своего ставленника Дервиш-Али. В 1556 году московское правительство избавилось и от него. Астрахань стала русским городом.

В 1555 году в Москву прибыл посол сибирского князя Тайбугида Едигера, теснимого Шибанидами, и объявил о желании своего государя платить русскому царю ясак. В самой Ногайской Орде разразилась междоусобная война между великим князем (улубеем) Юсуфом и его братом Исмаилом. Первый вскоре был убит, и в 1557 году Исмаил заключил с Иваном IV договор (шарт-нама), фактически, означавший принятие им русского подданства.

Башкирское наместничество, являвшееся частью Ногайской Орды, автоматически стало частью Московского царства. Это стало последним сдерживающим фактором для башкирских биев северо-западной части Башкирии. Они стали оказывать открытое сопротивление ногайцам, правители которых, ставшие вассалами царя, утратили ореол «хакимов Дешт-и Кыпчака». Поэтому башкиры стали устанавливать непосредственные отношения с русским правительством, минуя ногайского улубия, юридический статус которого ничем не отличался от их собственного: ни он, ни они не были представителями «золотого рода», а лишь улусными беками с той лишь разницей, что Исмаил был могущественнее их. В.В. Трепавлов пишет: «После второй Смуты ногаи уже не имели прежней системы улусов на территории Башкирии, хотя некоторые их эли продолжали там кочевать. Пост наместника сохранялся в «номенклатуре» Орды, но теперь наместники должны были снаряжать военные экспедиции для сбора ясака с башкир». Одним словом, ногайские правители утратили в глазах башкир последние остатки своей легитимности.

Принятие башкирами русского подданства происходило сепаратно, т.е. каждый башкирский клан оформлял отношения самостоятельно. Как пишет Б.А. Азнабаев, «правительство Ивана IV при установлении башкирского подданства воспользовалось традициями и опытом Золотой Орды и других государств, которые придерживались государственно-правовой системы джучидов». То есть за башкирами сохранялись вотчинные права на землю, гарантировались неприкосновенность религии и автономия во внутренних делах в обмен на выплату ясака и несение военной службы.

Одними из первых присягнули русскому царю вожди башкирских родов Уран и Гайна — Айсувак-бий Исанбаев и Урак-бий Маметкулов. В шежере башкир-гайнинцев говорится: «Урак-бий вышел из подчинения Ногай-хану, по причине того, что начальники Ногай-хана при сборе подати совершили над женщинами надругательство. Урак-бай в зимнее время на лыжах пошел вверх по Идели (Каме, — прим. авт.) в Чердынь к падишаху Ивану Васильевичу». И вот в Никоновской летописи под 1557 год появляется запись: «…башкирцы пришли, добив челом, и ясак поплатили». Именно этот год считается официальной датой принятия башкирами русского подданства. Однако здесь нужно учитывать, что в указанном году принесли присягу лишь несколько башкирских волостей северо-запада Башкортостана.

Башкир. Художник В. Адам. 1830-е годы. Эрмитаж

Что касается Южной Башкирии, то она вплоть до начала XVII века продолжала входить в состав Ногайской Орды. По расспросным речам башкирских старшин и уфимских дворян в 1643 году выходило следующее: «…при государе и великом князе Федоре Ивановиче всеа Русии и при царе Борисе и при царе Василье — ногайские мурзы по сполу (т.е. совместно, — прим. С.Х.) з башкирцами от Уфы кочевали днищах в трех и в четырех и меньше по Деме и по Уршаку рекам промеж башкирских волостей (…). А кочевали Большово Ногаю мурзы Иштерек да Шайтерек да Каракельмамет да Аксаккельмамет с товарищи со всеми своими улусными людьми (…). А при государе-де цареве и великом князе Михаиле Федоровиче всеа Русии державе ногайские мурзы по сполу з башкирцами под Уфою не кочевали, потому что их ногайских людей в Смутное время погромили калмацкие люди на Самаре реке и на Току и кочевьями их завладели». Из приведенной цитаты следует, что в самом начале XVII века ногайцы были разбиты прокочевавшими из Западной Монголии калмыками (ойратами), чьи многотысячные орды напомнили всем о временах Чингисхана. Разгром ногайских улусов заставил южных башкир по примеру северо-западных устанавливать непосредственные отношения с русским правительством, поскольку Большая Ногайская Орда перестала существовать, а численно превосходящие калмыки представляли собой реальную угрозу. В начале XVII века Татигач-бий (род Юрматы), Канзафар-бий (род Минг), Шагали Шакман-бий (род Тамъян), Курпеч-бий (род Табын), Кара-Кужак-бий (род Кыпчак), Исеке-бий (род Бурзян), Бикбау-бий (род Усерган) приняли русское подданство.

В отличие от Западной и Южной Башкирии башкиры кланов северо-восточной части края (табынцы, терсяки, катайцы, сынрянцы, бикатинцы, сартовцы, айлинцы, кудейцы, мурзаларцы и др.) оказались в гораздо более сложной и неоднозначной ситуации. Исходя из логики событий, можно заключить, что после принятия в 1555 году русского подданства сибирскими Тайбугидами и особенно северо-западными башкирами в 1557 году, восточные башкиры последовали их примеру. Однако, когда в 1563 году в Сибирском юрте была восстановлена династия Шибанидов, многие из них отказались от русского подданства и присягнули своим старинным сюзеренам — хану Муртазе, а затем его сыну Кучуму, а после гибели последнего его сыну 'Али. Башкиры родов Табын, Сынрян, Бикатин были наиболее ревностными сторонниками хана Кучума, став ядром его вооруженных сил. После смерти последнего и после того, как Кучумовичи сделали ставку в своей борьбе с Москвой на более многочисленных калмыков, зауральские башкиры покинули их лагерь и признали русского царя. Таким образом, лишь к 20-м годам XVII века вся Башкирия вошла в состав Московского царства, а вся ее территория была включена в гигантский Уфимский уезд, начинавшийся от берегов Волги и тянувшийся до Тобола.

Опять о национальной мифологии

Как видим, история Золотой Орды, обстоятельства падения Казанского ханства и последовавшие за ним события не укладываются в распространенные в массовом сознании представления и во многом противоречат национальным мифам — татарскому, русскому и башкирскому. Если освященная патриотической традицией Куликовская битва сегодня объявлена символом борьбы русского народа против «татарского ига», то реальная Куликовская битва была лишь следствием банальной междоусобицы, во время которой князь Дмитрий Донской разбил темника Мамая — взбунтовавшегося вассала своего сюзерена хана Тохтамыша. В истории взятия Казани также реальное переплетено с мифологическим. Как и в случае с Куликовской битвой московско-казанская война 1552—1556 годов в восприятии современников вряд ли имела ту же эмоциональную окраску, каковую сегодня ей придают татарские национальные организации. Например, в 1794 году мишарские старшины Уфимского наместничества писали в генерал-прокурору А.Н. Самойлову: «Мещярский наш народ прежде других иноверцев по собственному желанию, переселившись из Золотой Орды в Россию 6991 (1482—1483) году за верныя и беспорочныя предков наших российскому скипетру службы как при взятье Казани, так и при других многих тогдашнего времени случаях жалованы были в разных местах на Горной стороне реки Волги поместными дачами…». Как видим, касимовских мурз и служилых татар переполняла гордость за участие во взятие Казани, а сегодня их потомки, возможно, участвуют в Дне памяти взятия Казани, оплакивая ее защитников. Таковы парадоксы истории. Так или иначе, события пятисотлетней давности является центральным событием национального мифа татарского народа и консолидирующим элементом его исторической памяти.

Что касается башкир, то для них падение Казани также стало одним из ключевых моментов истории. Как было показано выше, процесс вхождения Башкирии в состав Московского царства имел постепенный и противоречивый характер. Нет сомнения в том, что башкиры приняли русское подданство добровольно, о чем они неоднократно указывали в своих челобитных царю, гордясь тем, что не являются покоренным народом. Один из лидеров башкирского восстания 1735—1740 годов мулла Юлдаш Суярымбетов заявлял правительству: «…деды де и отцы их от предков мусульманских и нагайских ханов владели вотчинными землями и водами и, сыскав великих князей-государей, пришли под протекцию их величества сами собою, а не так, как другие государства — силою и войною приведены в подданство». Однако в этой браваде есть известная доля лукавства. На самом деле в условиях калмыцкого нашествия начала XVII века разобщенные башкирские кланы, одни из которых уже присягнули московскому царю, а другие еще сражались на стороне Кучумовичей или ногайских биев, были вынуждены признать русское подданство и тем самым заполнить внезапно образовавшийся вакуум власти.

Почему в момент полного безвластия они не восстановили собственное княжество, существовавшее вплоть до XIV века? Этот вопрос всегда возникает при изучении вопроса о добровольном присоединении Башкирии к России. Ответ очевиден: представления о том, что народ является источником власти, появляются лишь в Новое время, а в описываемый период власть могла исходить лишь от представителя легитимной в глазах большинства населения династии. Таковой в то время могла быть только сакральная фигура принца крови, т. е. Чингизида. Именно поэтому башкиры не смогли выдвинуть правителя из собственной среды. Чтобы решиться на подобный шаг, им нужно было обладать такой несокрушимой военной мощью, которая могла бы подавить любые попытки оспорить их претензии. Такой силой обладали лишь Тамерлан и Иван IV, презревшие законы чингизизма. Примечательно, что в начале XVIII века предводитель башкирского восстания 1704—1711 годов тархан Алдар Исекеев сумел провозгласить башкирское ханство, объявив ханом одного из Кучумовичей. После этого он начал реконкисту, предприняв поход в Казанский уезд с целью реставрации Чингизидов в Казани. Однако это уже совсем другая история…

Редакция может не разделять мнение колумнистов.