«Страх объединил Сальвадора и Галу, помогая ослабить силу его давления посредством творчества»

Возможно, первоисточником страхов Сальвадора Дали стали семья и отец, обладавший «чудовищной энергией», о чем одновременно с восхищением и ужасом говорил сам гений [1]. О необузданном характере отца Сальвадора Дали ходили в Фигерасе многочисленные легенды. При этом отец с момента рождения второго сына «жил в постоянном страхе произнести какое-нибудь неосторожное слово, способное спровоцировать у сына вспышку ярости»[1]. Он «испытывал панический страх перед тем, что касалось будущего, перед тем, что касалось денег» [1], что передалось и сыну.

В семье было много тайн и недоговоренностей. Именно это и стало «исходной точкой, вокруг которой все вертится и выстраивается» [1]. Дело в том, что даже день своего рождения — 11 мая 1904 года — художник называет «ужасной травмой». Детство маленького Сальвадора, родившегося через девять месяцев и десять дней после смерти своего старшего брата, умершего в один год и девять месяцев, протекало в атмосфере «тревоги и напряженности, царившей в доме» [1]. Несмотря на протесты матери Фелипы, гения назвали тем же именем, что и умершего брата. Сальвадор родился «на той самой кровати, на которой он (брат, — прим. Е. Я.) умер, носил его одежду, играл в его игрушки и, в довершение всего, бывая на кладбище, читал свое имя на могиле и склонялся перед ней вместе с матерью» [1]. Обратим внимание на один интересный факт. Идеи о смерти и образ кладбища будут заложены не только в сознание, но и подсознание гения. После ссоры с отцом он построит новый дом для себя и Галы в маленькой бухте Порт-Льигат, недалеко от Кадакеса и местного кладбища. Последнее будет всегда на глазах и на пути Сальвадора Дали.

Мать Сальвадора, по национальности еврейка, постоянно испытывала страх за жизнь своего мальчика, излишне опекая его и выполняя все желания. Будучи подростком, Сальвадор узнал об измене отца с младшей сестрой матери, на которой Дали-старший в итоге женился после смерти Фелипы. Это страшное открытие нанесло еще один удар по психике подростка. Но в целом семья, обожавшая Сальвадора и идущая на поводу всех его прихотей, сделала из него человека довольно капризного, робкого, инфантильного и беспомощного. Он «никогда не был независимым и никогда не был самостоятельным» [1].

Возвращаясь к характеристике Сальвадора и Галы Дали, отметим, что страх был психотоникой, главенствующим аккордом пары. Его мощность была усилена их природной сущностью и жизненными ситуациями, колоссальной энергией и интуицией, воображением и творчеством. Даже само их соединение друг с другом было продиктовано страхом. Гала боялась одиночества и бедности, на которые ее обрекал бесконечно развлекающийся Поль Элюар, почувствовавший вкус славы и свободы.

Более того, Гала боялась смерти в одиночестве. Терзаемая муками, она поведала о своих страхах встретившемуся на ее пути Сальвадору Дали, что сделало ее в его глазах «еще прекрасней, еще величественней и горделивей» [2]. В свою очередь, гений, заметивший: «Гала сумела удачливо посягнуть на мое одиночество и нарушить его», боялся жизни вдвоем. Появившиеся «внезапные уколы страха» подтолкнули его к созданию клятвы, скрепившей их союз: «...Не терзайте меня и не причиняйте зла! Я тем более не сделаю вам ничего плохого и не обижу вас. Каждый из нас должен пообещать, что мы никогда не станем вредить или причинять боль друг другу» [2].

Страх объединил Сальвадора и Галу, помогая ослабить силу его давления посредством творчества, эпатажных действий, бросающих хлесткий вызов ему. Как заметил Жан Шарль Гато, это была «встреча двух тревог, счастливо дополняющих друг друга, которые отныне шли плечо к плечу» [3]. Возможно, в молодости оба до конца не осознавали страха и его подавляющей силы. Но в старости страх одержал победу над гением и его музой. Многочисленные экзистенциальные страхи объединились в один — страх перед старостью и смертью, который постепенно сломил обоих. Жизнь в пожилом возрасте была растрачена на пустые занятия, постепенно сделавшие их творчески бездейственными и постоянно развлекающимися, но не получающими удовлетворения.

Данное обстоятельство, связанное с неудачными попытками личного побега от страхов, заставляет осознать их сущность. Экзистенциальные страхи «наглядно иллюстрируют слияние чувствующего (эмоционального) и ощущаемого (сенсуального) Я», объединяя в себе черты психических (ужас) и физических (сердцебиение, головокружение, удушье и пр.) состояний личности [4].

Необходимо заметить: как само бытие оказывается страхогенным, так и индивид порождает страхи, увеличивая и нагнетая их из Ничто. На протяжении жизни каждый человек испытывает множество страхов, способных проявляться по одному и одновременно по несколько. Погруженность личности в состояние страха вызывает разную, порой непредсказуемую и неожиданную реакцию: в одних случаях человек способен собраться и мобилизовать свои силы, в других — оказывается растерянным и даже парализованным, неспособным принимать решения и действовать («страх прячет меня от меня самого», в итоге переизбыток страданий «разрушает в себе все, что разрушению противится», низвергая в пустоту [5). В последнем случае страх, воздействуя на духовную и материальную стороны жизни, оказывается помехой, разрушая индивида. Подчеркнем, что экзистенциальные страхи на протяжении всего бытия личности выстраивают (осознаваемую/неосознаваемую) генерализированную линию, подчиняющую себе жизнедеятельность.

Страх обладает чувственно-эмоциональной природой, заставляя индивида в предчувствии неизвестного, грозящего (реальными/мнимыми) опасностями, подвергаться негативному напряжению, испытывая тревогу, беспокойство, панику, ужас, испуг. Давление довольно негативных чувств подавляет личность, делая в некоторых ситуациях беспомощной, неспособной мыслить и действовать. Другое дело, что в силу субъективных особенностей психики страхи и сопряженные с ними чувства могут увеличиваться, уменьшаться, подавляться или вуалироваться в зависимости от обстоятельств и жизненных ситуаций. Приступы страха «накатывают внезапно; бывает, даже во время отдыха или сна… человек просыпается в страхе, сердце колотится так, будто готово выскочить из груди, чувства находятся в состоянии хаоса, и человек бежит к окну, готовый выброситься из него. Он не управляет собой, пребывает в отчаянии и не понимает, что делает… Помочь ему невозможно, кажется, он обезумел и может вот-вот сойти с ума, выбежать из дому, учинить что-то над собой или над кем-то из ближних. Потом он скажет, что понять ужас, который его охватил, не дано никому. По окончании приступа он дрожит всем телом, обливается потом и испытывает страшную слабость» [4]. Но столь развернутую рефлексивную характеристику субъективного восприятия переживания страха способен выразить не каждый человек. Более того, личность скрывает от окружающих собственные страхи, боясь обнажить Я и оказаться уязвимым перед Другими. Тем не менее приведенное описание феноменологического состояния страха наглядно иллюстрирует, как личность посредством него погружается в пространство сюрреалистичности, связанное с (пре)быванием в над(под)реальности.

Как было отмечено, Гала и Сальвадор Дали жили в огромном количестве страхов, эмоционально воспринимая их. Особенность психотоники обоих была такова, что страстное их переживание задействовало ресурсы воображения, иррациональные химеры которого привели к мифотворчеству, а Сальвадора Дали еще и к сюрреализму. Последний стал их стихией жизни, помогая визуализировать страхи и тем самым ослаблять их действенность в жизни, ненадолго снимая напряжение, а затем ввергая в новую пучину тревог, кошмаров и ужасов.

Возвращаясь к страху, отметим следующее. Еще А. Бергсон и М. М. Бахтин подчеркивали, что страх и смех являются ключевыми характеристиками бытия и его форм сознания, подчиняя всю жизнедеятельность личности. При этом страх, подчеркивает Паскаль Киньяр, «охраняет лишь бессилие или в крайнем случае ущербность, усугубляя боязнь», то есть страх стоит на защите Ничто, оберегая не-жизнь [6].

Изучая феномен, М. Хайдеггер заметил, что именно онтологический страх становится отправной точкой для подлинного существования. Ничто страшит и пугает, являясь источником страха. Последний сопровождает здесь-бытие личности, погружающейся в повседневности в бытие-с-другими. Отдаваясь диктатуре публичности, бытие-для-себя отворачивается от себейности. В свою очередь, страх поворачивает индивида к Я, себейности, пробуждая здесь-бытие к подлинному существованию, а значит — к бытию-к-смерти. Осознание смертности Я оказывается своеобразной точкой сборки, активизируя внутренние ресурсы личности [7].

Страх, вызывая колоссальное напряжение, либо активизирует, либо парализует индивида. Как считал А. Бергсон, «напряженность и эластичность — две взаимно дополняющие друг друга силы, которые жизнь приводит в действие» [8]. Более того, состояние тревоги и ее всеохватность провоцируют у личности видение страшного даже в обычном и повседневном [8]. Снять напряжение помогает маска, скрывающая в себе страх и смех/иронию. Демонстрируя многоликость Я и смешливость ситуации, маска снимает напряжение и беспокойство, выступая в качестве регулятора психических процессов. Маска играет роль двойника личности, помогая бороться с экзистенциальными страхами. Именно страх, обнажающий неопределенную неустойчивость бытия, рождает двойника индивида. Постоянная манипуляция с масками приводит к стиранию границ между Я и маской. В итоге в определенных ситуациях маска начинает главенствовать: двойник подавляет хозяина. Неслучайно, проблематизируя ситуацию, сделан вывод: «Появление двойника ставит перед человеком вопрос о конкретности его реального существования» [9].

М. Хайдеггер, пытаясь понять феномен страха, различает в нем три аспекта — состояние перед-чем страха, устрашенности и о-чем страха. Все три грани страха значимы, проявляясь поэтапно в бытии индивида. Так, жизнь личности направлена на овладение близостью, чему всегда угрожает Нечто (перед-чем страх); давая-себя-задеть, страх открывает свою страшность и характеризуется как устрашающее; «то, о-чем страх страшится, есть само страшащееся сущее, присутствие» [11]. Подчеркнем, «угроза, единственно могущая быть «страшной» и открываемая в страхе, приходит всегда от внутримирного сущего» [11].

Бытие-в-мире представляет собой неизвестность (по Ж. Батаю, «спуск в ночь существования», «бесконечное казнение неведением»), а значит — загадку. Делая шаг вперед, личность всегда вступает в неизвестность (она брошена в бытие-в-мире, вверяя себя ему), овладевая близостью и обнажая себя, свою сущность. «Бытие-в-мире есть всегда озаботившееся бытие-при», которому угрожают опасности [11]. Миф, помогая произвести эффектное впечатление и позитивный образ Я, позволяет забыть об опасности, перечеркнуть или приукрасить неприятный жизненный эпизод («я помню только то, что хочу помнить» [10), вуалируя действительность. Миф можно назвать объективной проекцией своего субъективного Я, в которое наряду с реальным вплетаются черты фантазийного. Благодаря этому миф представляет возможную историю бытия-в-мире/бытия-с-другими, играя при интерпретации роль «онтологической загадки подвижности события» [11]. Воплощая в мифе сокровенное подобие себя, личность выплескивает в тексты собственные страхи, тоску, напряженность, (частично) высвобождая их. Миф, ввиду своей чувственно-эмоциональной природы, позволяет сгустить краски, драматизируя/приукрашивая событие/личность, и тем самым уменьшить силу страха.

Осуществим реконструкцию некоторых мифов Сальвадора и Галы Дали, способных пролить свет на экзистенциальные страхи четы и лучше понять их жизнь.

Источники:

1. Нюридсани М. Сальвадор Дали. М.: Молодая гвардия, 2018. 543 с.

2. Дали С. Моя тайная жизнь. Минск: Попурри, 2017. 640 с.

3. Декс П. Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917—1932. М.: Молодая гвардия, 2010. 319 с.

4. Юханнисон К. История меланхолии. О страхе, скуке и печали в прежние времена и теперь. М.: НЛО, 2012. 320 с.

5. Батай Ж. Человек перед страхом смерти и пустоты // Ж. Делюмо, Ж. Батай. Пустота страха. М.: Алгоритм, 2019.

6. Киньяр П. Секс и страх: Эссе.

7. Руткевич A. M. От Фрейда к Хайдеггеру: Критический очерк экзистенциального психоанализа. М.: Политиздат, 1985. 175 с.

8. Бергсон А. Смех. М.: Искусство, 1992. 128 с.

9. Кантор В.К. Любовь к двойнику. Миф и реальность русской культуры. М.: Научно-политическая книга, 2013. 654 с.

10. Дали Г. Жизнь, придуманная ею самой. М.: Яуза-пресс, 2017. 240 с.

11. Хайдеггер М. Экзистенция страха и бытие к смерти // Ж. Делюмо, Ж. Батай. Пустота страха. М.: Алгоритм, 2019.