«Адмирал Колчак заслуживает от нас, потомков, самой доброй памяти»
Егор Холмогоров призывает ставить памятники руководителю белого движения как символу борьбы за неделимую Россию
Недавно ФСБ сняла гриф «совершенно секретно» с дела адмирала Колчака. Однако документы пока недоступны для исследователей. Убитый без суда верховный правитель — это не только яркий герой нашей истории, но и символ российской государственности, который необходимо реабилитировать, считает публицист Егор Холмогоров. Своими мыслями он делится в авторской колонке.
«ФСБ России рассекретила уголовное дело адмирала Александра Колчака. Но исследователи не смогут ознакомиться с ним, так как адмирал, расстрелянный без суда, не был реабилитирован. Правозащитная группа «Команда 29» намерена через суд получить доступ к материалам дела. Обнародование документов поднимет в обществе дискуссию о том, на каких основаниях адмирал был отправлен на смерть, говорит добившийся решения от ФСБ житель Санкт-Петербурга Дмитрий Остряков», — сообщает газета «Коммерсант».
Имя и память выдающегося полярного исследователя, флотоводца и верховного правителя России в 1918—1920 годах попали в ту же ловушку, что и память царственных мучеников, злодейски убитых в Екатеринбурге. Колчак никогда не был осужден — ни легитимным судом России, ни даже советским судом. Решение предать его смерти принял «Иркутский военно-революционный комитет», то есть группа самозванцев, не имевшая никакого юридического статуса даже в рамках конституции РСФСР, принятой большевиками в 1918 году. Не было комедии суда, наподобие той, какую разыграли полутора годами позднее в отношении барона Унгерна. Колчаку не был зачитан приговор, которого и не было. Его вместе с премьером В.Н. Пепеляевым просто убили на берегу Ангары и сбросили тела под лед.
Колчак, строго говоря, и не мог быть расстрелян официально, по советскому закону, так как на тот момент в Советской республике была отменена смертная казнь. По этой причине Ленин отдал приказ Склянскому об убийстве Колчака, которое надлежало свалить на никому не подчиняющиеся местные власти.
Пошлите Смирнову (РВС-5) шифровку: (шифром). Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. Подпись тоже шифром. Беретесь ли сделать архинадежно?
Иными словами, Ленин предпочел свалить убийство официального главы Российского государства, признанного де-юре Королевством сербов, хорватов и словенцев и де-факто всеми бывшими союзниками России в Первой мировой войне и рядом других стран, на криминальную группу самозванцев, именуемую «Иркутским ВРК». Лишь бы у этой расправы не было никаких юридических концов и все вышло «архинадежно».
То есть со стороны самого большевистского руководства дело выступало именно в качестве «архинадежного» убийства руками третьих лиц, без всяких признаков законности. Председатель Совнаркома относился к вопросу вполне цинично.
Это означает, что по закону Российской Федерации Колчак должен числиться убитым. В отношении его смерти, так же, как и в отношении смерти царской семьи и убитых с нею лиц, должно быть начато расследование об убийстве, установлена группа лиц, к нему причастных, и вынесена правовая оценка. Собственно, это единственный законный способ исследования данного вопроса.
Однако вместо этого российское правосудие пошло по другому пути. Под давлением лоббистских групп коммунистических активистов оно начало «отказывать в реабилитации» А.В. Колчаку, который в ней с юридической стороны не нуждается. Мало того, российские по форме и коммунистические по содержанию суды начали выносить антиправовые решения о мнимой виновности Колчака в репрессиях. А потому другие суды, как Смоленский суд в Санкт-Петербурге, начали выносить другие антиправовые решения, постановляя убрать мемориальную доску в честь выдающегося полярника именно на основании его «нереабилитированности». И на том же основании дело об убийстве Колчака попало в категорию дел «нереабилитированных жертв политических репрессий», доступ к которым исследователям закрыт.
Эта абсурдная и антиправовая коллизия может быть устранена только одним способом. Необходимо, чтобы Следственный комитет возбудил дело об убийстве А.В. Колчака, установил обстоятельства и круг причастных к преступлению и закрыл на этом вопрос, поскольку привлечь виновных к уголовной ответственности, увы, невозможно. Но возможно дать убийству надлежащую правовую оценку: Колчак не был убит в ходе боевых действий, не был репрессирован даже по советскому закону. Единственный вопрос, который следовало бы выяснить, — идет речь просто об убийстве, совершенном группой лиц по предварительному сговору, или же об убийстве военнопленного (то есть довольно тяжелом военном преступлении).
При этом никакие политические оценки Колчака ни за, ни против в контексте данной процедуры привлекаться или выноситься не должны. Их следует оставить общественному мнению и свободной дискуссии в СМИ, общественных движениях, на законодательных собраниях и т. д. Навязывание наследниками Ленина всему российскому обществу негативной оценки Колчака только потому, что эта оценка была прописана в учебниках, по которым училось старшее поколение, совершенно недопустимо.
Особенно цинично в данном контексте звучат попытки необольшевиков указывать на «белый террор», в котором якобы был виновен Колчак, как на причину его посмертной политической диффамации. Даже некоторые российские суды в этом контексте постановляли, что памятники могут сооружаться только людям с «безупречной репутацией», к каковым Колчак (в отличие, к примеру, от Дзержинского, не говоря уж о Ленине и Сталине) не относится.
Прежде всего понятие «белого террора» является пропагандистской фикцией. Этим термином большевистская печать начала называть любые действия любых противников большевизма, будь то индивидуальные убийства, совершенные эсерами, массовые восстания против красной власти, репрессии в белом тылу и т. д. Эти действия не объединяет в «белый террор» ни субъект, ни объект, ни общая идеология. В то время как красный террор был вполне ясной и открыто провозглашаемой большевиками политикой, суть которой состояла в уничтожении «классового врага», тем или иным путем сопротивляющегося или могущего сопротивляться большевизму.
Красный террор, проводившийся первые месяцы большевизма на деле (вспомним цареубийство, расправу над ярославским восстанием и т. д.), был провозглашен большевиками в официальных документах. 2 сентября 1918 года Яковом Свердловым было подписано обращение ВЦИК: «Рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов». Это решение было закреплено постановлением СНК от 5 сентября 1918 года, подписанным наркомюстом Курским, наркомвнудел Петровским и управделами СНК Бонч-Бруевичем. Постановление так и называлось «О красном терроре» и содержало декларацию: «Обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью».
Иными словами, красный террор существовал как провозглашенный факт, а вот «белый террор» был вычитан из советских газет.
При этом существенно разнилась не только форма, но и суть репрессивной политики, проводившейся красными и белыми. Репрессии белых были направлены на конкретных лиц, которые рассматривались как красные активисты или сочувствующие. Несомненно, среди этих репрессий были и выходившие за строгие правовые рамки, и, возможно, несправедливые по сути. Но белая репрессивная политика, в том числе проводившаяся правительством Колчака, была направлена против конкретных лиц, групп лиц, в крайнем случае, малых групп (если верить распространяемым советской печатью утверждениям о том, как белые «сплошь перепороли» ту или иную деревню, а каждое такое утверждение нуждается в проверке).
Красный террор с самого начала лежал вне контекста индивидуальной или даже групповой вины. В его основе лежал концепт классовой борьбы. Репрессиям — расстрелу, взятию в заложники, принудительному труду — должны были быть подвергнуты все представители «эксплуататорских классов», независимо не только от своих конкретных контрреволюционных действий, но даже и от отношения к советской власти. Ни нейтралитет, ни даже лояльность «классового врага» от расправы не спасали. Белым, разумеется, не могло бы прийти в голову взять в заложники всех рабочих какого-то города. Красные применяли этот прием сплошь и рядом. Именно из-за классовой природы красного террора соотношение жертв двух репрессивных политик, красной и белой, по подсчетам современных демографов, оказалось 4:1. То есть на одного убитого не на поле боя белыми приходятся четверо убитых не на поле боя красными.
Именно поэтому сравнение провозглашенной политики красного террора, направленного против классов, и сочиненного советскими газетами «белого террора» против конкретных лиц попросту аморально. Это все равно что сравнивать пустившего в дело нож в ходе уличной драки с серийным маньяком-убийцей.
Ну и, разумеется, совершенно абсурдны указания на «белый террор» со стороны политической силы, которая никогда так и не осудила красного террора. Если коммунисты на самом деле осуждают любой террор, то они сами же и должны возглавить ленинопад, первыми потребовать вынести мумию своего лидера из Мавзолея, переименовать многочисленные улицы, названные в честь знаменитых инициаторов и участников этого террора — Ленина, Свердлова, Дзержинского, не проводить никаких постыдных акций вроде «двух гвоздик товарищу Сталину» и т. д. Но нет, террор они считают политически оправданным интересами «самозащиты» народной власти.
Тем самым из лицемерной постановки необольшевиками вопроса о «терроре», за который якобы ответственен Колчак (но получаются не ответственны ни Ленин, ни Свердлов), мы приходим к подлинному вопросу — о политической оценке той или другой стороны в Гражданской войне.
Все притязания необольшевиков на принятие обществом их точки зрения строятся прежде всего на предположении, что раз они выиграли Гражданскую войну, то все государственные учреждения современной России числятся восходящими к большевистским. Доходит до смешного: не так давно ухитрились отметить «Столетие российской археологии», разом перечеркнув все потрясающие достижения русских археологов в XVIII, XIX и начале XX столетий (так же как были перечеркнуты и забыты достижения Колчака-полярника).
Однако институциональная зависимость современной России от советов — это болезнь, которую нужно вылечить, восстановив тысячелетнюю традицию русской государственности, а не гордиться ею. И в этом смысле Александр Васильевич Колчак, международно признанный верховный правитель России, остается, конечно, крайне неудобной для красного мифа фигурой.
Российское государство, возглавлявшееся Колчаком, было признано де-юре Королевством сербов, хорватов и словенцев и де-факто — странами Антанты. Для сравнения, советская власть впервые была юридически признана Латвией (ранее признававшей де-факто Колчака) 11 августа 1920 года. В советский период факт признания Латвией, вошедшей позднее в состав СССР, по понятным причинам был не слишком удобен, поэтому цепочка признаний начиналась с Афганистана, сделавшего это в 1921 году (будучи, однако, по сути, непризнанным государством).
Иными словами, причина «особой» ненависти необольшевиков именно к адмиралу Колчаку, выделяющая его даже сравнительно с другими вождями белых, состоит в том, что он был правителем максимально легитимного в возможных тогда условиях государственного образования на территории разрушенной революцией и изменой Российской империи. Если Л.Г. Корнилов, А.И. Деникин (так и не вступивший официально в должность верховного правителя), Н.Н. Юденич, П.Н. Врангель были лидерами движения сопротивления большевизму, то А.В. Колчак был именно официальным главой Российского государства.
Приняв власть лишь после убийства законного государя, Колчак не был ни узурпатором, ни самозванцем, но хранителем государственного суверенитета России и был достаточно деятелен в этом качестве, последовательно отстаивая принцип единой и неделимой России, уважения ее прав в качестве правопреемницы Российской империи и в роли страны-победительницы в Первой мировой войне. Именно это создавало то неудобство в его отношениях с внешними силами, которое и привело к предательской выдаче его красным в январе 1920 года. Слишком многие силы в мире были заинтересованы в том, чтобы Российское государство вовсе прекратило свое существование.
Именно из этого предательства очевидна ложь красной пропаганды, пытавшейся представить адмирала в качестве «ставленника интервентов». Та напористость, с которой большевизм внедрял в сознание последующих поколений частушки про «правителя Омского» в «мундире английском», связана была с необходимостью тотальной фальсификации общей картины хода Гражданской войны в России. Эта фальсификация, признаем честно, удалась — до сих пор слишком многие наши современники искренне уверены в том, что Гражданская война в России была обороной большевиками суверенитета молодой советской республики от натиска интервентов — «комбинированных походов Антанты».
В реальности большевики пришли в качестве ставленников военного противника России в Первой мировой войне — Германии, подписали позорный Брестский мир, переуступая врагу едва ли не треть европейской России, и до самого поражения немцев в ноябре 1918 года выступали в роли их фактических союзников. Ленин (сын немки, напомним) был чрезвычайно лоялен к Германии и аккуратен в исполнении обязательств вопреки даже недовольству проамериканской группы большевиков и эсеров, пытавшихся свергнуть его 6 июля 1918 года. Именно немцы и были действительными интервентами в ходе Гражданской войны, действовавшими в согласии с большевиками.
Так называемая «интервенция» стран Антанты была точечным вмешательством союзников России в Первой мировой войне с целью недопущения захвата немцами и пронемецкими силами стратегических материалов в российских портах. Всерьез заниматься свержением большевизма страны Антанты не были намерены, и их помощь белым, особенно после ноября 1918 года, была крайне ограниченной. Напротив, в 1919 году они пытались усадить Колчака за стол переговоров с большевиками на Принцевых островах.
Соответственно, никакими защитниками суверенитета России большевики не были, они были сателлитами Германии, сумевшими удержаться и после ее падения (представим для сравнения, что режиму Виши во Франции удалось удержаться после падения гитлеровской Германии). И Колчак не был никаким пособником интервентов, напротив, он был защитником суверенитета и целостности Российского государства как члена международной антигерманской коалиции. Защитником, увы, проданным и преданным, принявшим мученическую смерть за единую и неделимую национальную Россию.
Адмирал Колчак заслуживает от нас, потомков, самой доброй памяти.
Это был один из величайших полярных исследователей ХХ века. Результаты экспедиций на шхуне «Заря» в 1900—1902 годах. и Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана (1910–1915 гг.), в которых Колчак был ключевой фигурой, главным гляциологом, имели огромное научное и геополитическое значение: исследование и перевод под суверенитет России арктических островов, исследование ледового режима Северного морского пути, отработка ледокольных плаваний. Результаты экспедиций могли бы быть еще более значительными, если бы не систематическое их забвение вследствие слепой ненависти к Колчаку. В частности, катастрофы парохода «Челюскин» в 1933 году могло бы не быть, если бы были своевременно учтены исследования Колчаком ледового режима арктических морей.
Это был отважный и умелый воин, великолепный артиллерист и настоящий ас минной войны, проявивший себя и на море, и на суше во время Русско-японской войны в ходе обороны Порт-Артура и нанесший немалый урон германскому флоту на Балтике во главе минной дивизии Балтфлота. Соотношение немецких и русских потерь на Балтике благодаря минной войне Колчака было 3,4:1. Приняв командование Черноморским флотом, Колчак сразу же загнал столь досаждавшие доселе немецкие крейсеры «Бреслау» и «Гёбен» за Босфор, затем смог заминировать сам пролив и начал готовиться к десантной операции по занятию Константинополя, сорванной революцией. «Ни одно неприятельское судно больше не появлялось на Черном море». Не обошлось, впрочем, и без трагедии — стал жертвой взрыва (вероятнее всего, немецкой, не без соучастия революционеров, диверсии) флагман «Императрица Мария», эта трагедия была как бы предвестием дальнейших ужасов революции.
Это был верный слуга России и престола, при известиях о мятеже в столице разославший своим подчиненным телеграмму:
«Приказываю всем чинам Черноморского флота и вверенных мне сухопутных войск продолжать твердо и непоколебимо выполнять свой долг перед Государем Императором и Родиной».
Удалось ему и сбить накал революционных страстей на флоте. Фактически Колчак единственный из первостатейных русских военачальников не соблазнился в феврале-марте 1917-го прямым или косвенным соучастием в военном заговоре против монархии. И именно незапятнанность его «грехом февраля» сделала для него возможным с чистой совестью принять служение верховного правителя России.
Это был мужественный защитник идеи русской государственности, в дни революционного распада призывавший к восстановлению дисциплины (именно за это ставший неугодным временному правительству), и во время Гражданской войны, когда он предпринял попытку восстановления русской государственности. О том, что эта попытка была во многом успешной, говорил сам Ленин, когда он выступал «без пропаганды»:
«Довольно неумно порицать Колчака только за то, что он насильничал над рабочими и даже порол учительниц за то, что они сочувствовали большевикам. Это вульгарная защита демократии, это глупые обвинения Колчака. Колчак действует теми способами, которые он находит… Колчак держится тем, что, взявши богатую хлебом местность, — называется ли он Колчак или Деникин, мундиры разные, сущность одна, — он там разрешает свободу торговли хлебом и свободу восстановления капитализма», — говорил вождь большевиков в мае 1919 года.
Иными словами, Колчак был занят восстановлением законности, нормальной экономики и государственности.
К сожалению, несмотря на крупные успехи, одержать победу Колчаку не удалось. Слишком сильны были центростремительные силы (например, прорыв колчаковского фронта большевиками предопределил мятеж Украинского куреня им. Тараса Шевченко), слишком слаба была дисциплина. При этом Колчаку приходилось опираться на менее населенные и транспортно менее связанные регионы Сибири, Урала и Заволжья, причем население вело себя как пассивный потребитель колчаковской нормализации, не стремясь жертвовать собой ради Отечества. Были, конечно, и исключения — достаточно вспомнить рабочие Ижевскую и Воткинскую дивизии или корпус Каппеля. Противостояли же Колчаку большевики, железом и кровью сковавшие перенаселенную центральную Россию. Однако даже в этих условиях воины Колчака совершили немало славных подвигов и несли знамя белого движения с той же честью, что и Добровольческая армия (вспомним Великий Сибирский Ледяной поход).
Предательство и убийство адмирала Колчака были не просто предательством и убийством частного лица или вождя одной из групп в Гражданской войне. Это было именно осознанным уничтожением символа российской государственности, попыткой уничтожить суверенитет исторической России. И потому память о Колчаке — это не только память об ученом, воине, герое, но и вопрос государственного значения. И памятники ему должны стоять не только как борцу и жертве, но и как символу борьбы за единую и неделимую Россию, если мы и в самом деле хотим, чтобы она осталась единой и неделимой.