Как девушка из Апатитов в беседе с Путиным поставила диагноз российским онкологам

«Хотелось бы, чтобы отечественное здравоохранение развивалось не от одной пиар-акции до другой»

Эксперты, опрошенные «Реальным временем», в разных формулировках — кто-то более осторожных, кто-то менее, но сошлись во мнении, что случай, хоть и был показан как исключительный, на самом деле, характеризует всю российскую медицину. Очевидно, что девушка не случайно попала на «прямую линию». Версий множество, включая конспирологические. Возможно, это станет инструментом для политической борьбы — снятия с должности главврача больницы, министра здравоохранения области или губернатора, или для того чтобы построить в городе новую больницу. В конце концов, пациентов с подобными историями в регионах России — тысячи.

Медицинский журналист Алла Астахова предполагает, что Дарья Старикова попала в эфир как иллюстрация к Национальной стратегии по борьбе с онкологическими заболеваниями, которая сейчас готовится в стенах Минздрава.

— В России сейчас разрабатывается национальная стратегия борьбы с онкологическими заболеваниями, поэтому история Даши Стариковой оказалась уместна на «прямой линии». Не могу сказать, что для самой Даши это плохо. Надеюсь, это поможет ей получить самое современное лечение и в конечном итоге спасет жизнь. Однако хотелось бы, чтобы отечественное здравоохранение развивалось не от одной пиар-акции до другой, — такой комментарий дала Астахова «Реальному времени».

По ее словам, то, что произошло с Дарьей Стариковой, — это исключение, которое лишь подтверждает правило.

«Учиться никто из них не хочет. Специально спрашивал. Все хотят работать и деньги зарабатывать»

По словам директора сети клиник «Семейная» Павла Бранда, ситуация несколько сложнее, чем было представлено в истории на «прямой линии». Трагедии, подобные этой, связаны не столько с нехваткой узких специалистов, сколько с качеством медицинского образования в целом.

— Терапевт, который ее смотрел, должен был выявить так называемые красные флаги при болях в нижней части спины и отправить на обследование. Он этого не сделал, что говорит о том, что он не очень хорошо знает эту патологию. Это дефект образования, а не дефект специалиста, — считает Павел Бранд.

Пост Бранда в «Фейсбуке» о собеседованиях с врачами вызвал бурное обсуждение среди его коллег. «Первая — молодая доктор из региона. Приехала покорять Москву. Невролог. За плечами три года работы в поликлинике и в больнице районного значения. Знаний не просто нет, их никогда не было. Препараты аспирина — антикоагулянты; внутримышечное введение НПВС предпочтительнее перорально из-за меньшего воздействия на желудок; головных болей всего пять вариантов и так далее; пять типов инсульта вспоминали минут 15, но вспомнили только один. Она не виновата. Ее так учили. Сначала в вузе, потом в больнице».

«На работу взять некого… А самое главное, что учиться никто из них не хочет. Специально спрашивал. Все хотят работать и деньги зарабатывать», — заключил Павел Бранд, а большинство коллег согласились с его выводами. Собеседник «Реального времени» считает, что уровень медицинского образования в России не падает, он просто остался на том же уровне, что и 30 лет назад.

— Может быть, стало чуть похуже, но по объективным причинам. Это тоже широкая проблема, она связана не столько с тем, что студенты стали плохие, а с тем, что знаний стало больше. Условно говоря, 50 лет назад врачу нужно было знать 20 МБ информации, чтобы хорошо понимать профессию, а сейчас — 200 МБ. И современный врач не может всю эту информацию держать у себя в голове. При этом подходы и методики обучения остались те же самые, что 30— 40 лет назад, — говорит Бранд в интервью «Реальному времени».

«Нигде в мире российских препаратов, продающихся как лекарство, вы не увидите»

Вторая причина отсталости российской медицины — в том, что она не перешла на концепцию доказательной медицины, что случилось во всем мире 15 лет назад. «Мы работаем по концепции научных школ, а она просто морально устарела», — говорит собеседник «Реального времени».

— Пока мы не проведем реформу, мы не догоним и будем с каждым годом сильнее отставать, это 100 процентов. Реформа предполагает полную замену преподавательского состава, или отправку за рубеж, или приглашение зарубежных специалистов с целью обучения нашего профессорско-преподавательского состава. Те, кто у нас есть сейчас, в массе никого ничему научить не смогут никогда. Они отстали на десятилетия. Но заниматься этим особо никто не хочет, потому что это дорого, сложно и политически невыгодно. Надо менять всю структуру медицинского образования, надо применять концепцию доказательной медицины, что не будет у нас сделано в ближайшие годы, а может быть, и никогда, потому что это приведет к экономической катастрофе — нам придется полностью закрыть все российское фармацевтическое производство, потому что оно не отвечает концепции доказательной медицины, — говорит Павел Бранд.

По словам Бранда, в России, чтобы утвердить лекарственный препарат, достаточно проверить его безопасность на мышах. Решение о вводе лекарства в продажу принимается на основании мнения экспертов. Так в аптеках появляются препараты, которых нигде в мире нет.

— Если вы зайдете в аптеку и посмотрите на российские препараты, продающиеся как лекарства, то таких лекарств вы нигде в мире не увидите. Почему? Они никогда не пройдут клинические испытания. Пример — препарат «Кагоцел». Во всем мире появление такого препарата в аптеках было бы физически невозможно, если только не в результате фатальной ошибки или случайности. У нас это откровенная история. Вся российская фармацевтическая промышленность, которая выпускает не лицензированные иностранные препараты, а собственные, будет вынуждена прекратить свое существование при введении концепции доказательной медицины. Потому что ни один из этих препаратов не проходил клинических испытаний, а те, которые проходили — некачественные и не могут быть приняты как руководство к действию, — говорит Бранд.

«Минздрав США насчитывает 80 человек, в отличие от нескольких тысяч нашего»

«Кагоцел» и «Арбидол» (также российский препарат) запомнились активной рекламой как в СМИ, так и в учреждениях здравоохранения. В частности, продвижением препарата занималась Татьяна Голикова во время нахождения на должности министра здравоохранения.

То, что сферу медицины регулирует государство, а не профессиональное сообщество, — одна из главных проблем.

— Нигде в развитом мире этого нет. Это функция здравоохранения стран третьего мира, там происходит регуляция за счет государства. Во всем мире регуляция находится в руках профессионального сообщества. Решение о том, кто будет врачом, а кто нет, принимает профессиональное сообщество. Оно же определяет стандарты работы врачей, протоколы и алгоритмы. Минздрав США насчитывает 80—90 человек суммарно, в отличие от нескольких тысяч нашего. Чиновники в здравоохранении постиндустриального мира не нужны. Все делает профессиональное сообщество. В России нет и в ближайшее время не будет профессионального сообщества. Это проблема — самая актуальная. Если бы регуляция перешла в руки качественного профессионального сообщества, то многое удалось бы изменить. Но сейчас это почти невозможно, потому что во главе медицинского мира России стоят люди, живущие в концепции научных школ, которая морально устарела. В итоге замкнутый круг. Для того, чтобы его разомкнуть, нужна мощнейшая политическая воля, огромные деньги. Хотя примеры разрыва этого порочного круга существуют, это удалось сделать Турции и Южной Корее, — говорит Павел Бранд.

Если из потока выходит два хороших врача — это уже счастье

Возвращаясь к теме онкологии, основатель благотворительного фонда имени Анжелы Вавиловой Владимир Вавилов считает, что провал в российской медицине начался с введения платного образования.

— Это не я так сказал, это сказал один великий торакальный хирург. Он сказал, что когда ввели платное медицинское образование, погубили медицину. Когда студенты идут за деньги учиться — это не врачи, это менеджеры, которым надо отбить деньги, затраченные на обучение. Сейчас, если из потока выходит два хороших врача, — это уже счастье. Раньше люди шли по зову сердца в медицину. Почему сейчас столько людей получают дипломы, а врачей не хватает? И «ломоносовых» мало стало, и реформа образования все обрушила. И зарплата у врачей маленькая, желательно им больше платить, но тут надо начинать разговор о том, какая зарплата у главврачей — разница огромная, — говорит Вавилов.

Вавилов — основатель детского хосписа, а теперь еще и взрослого, и об истории болезни пациентов знает из первых уст. Он считает, что первичное звено в медицине часто допускает ошибки — не проявляет онкологической настороженности. Впрочем, и с пациентов ответственности не снимает.

— К сожалению, к врачам обращаются запоздало. Люди привыкли на ногах все переносить, занимаются самолечением. К нам попадает много пациентов с четвертой стадией, особенно молодых, когда слишком поздно обратились к врачам. Причем большинство с раком груди попадают — медики. Знакомая, с детства ее знал. Говорю: «Ну как же так, ты же сама врач?!» «Ну вот, не обращала внимания..» Сначала побаливало и только когда запах уже стал невыносимый, обратилась к врачу. Боятся люди, авось пронесет… Но все равно первичное звено — они должны обращать внимание на рак. А у нас еще, к сожалению, этому плохо учат, — говорит Владимир Вавилов «Реальному времени».

«Да ничего у нас не хорошо! Лишь бы статистику не испортить. И это доведет до роковой черты»

Ежегодно от онкологических заболеваний в Татарстане умирает 6 тысяч человек. Причем рак молодеет, замечает Вавилов, как бы чиновники ни пытались убедить в обратном. Все 17 детских коек в хосписе заняты.

— Взрослых у нас 18, но на данный момент 19 — молодую девушку привезли с адскими болями. Рак — такая зараза, которая каждый год растет, и молодеет рак. У нас в хосписе недавно ушел ребенок, которому едва исполнился годик, а сколько в деревне таких умирает, сколько лечится? Начиная с 1—3 месяцев у детей обнаруживается онкология — это же страшно. И, к сожалению, заболеваемость увеличивается, как бы синдром страуса не работал, что у нас все хорошо. Да ничего у нас не хорошо! У нас увеличивается все. Инвалидности сейчас добиться — я не знаю, через какие надо препоны пройти, без обеих ног прийти? Лишь бы статистику не испортить. И это доведет нас до роковой черты. Мы боимся себе признаться, что что-то происходит не так. Да рождаемость повысилась, да продолжительность жизни повышается, но мы никогда не говорим, насколько инвалидность увеличилась, сколько от онкологии смертей, — говорит Владимир Вавилов.

Сейчас Владимир Вавилов и благотворительный фонд организуют отдельный хоспис для взрослых в 13 километрах от Казани. Есть недостроенное здание санатория, идет экспертиза на предмет возможности его перепрофилирования под другие задачи.

— Но если нет, мы его все равно обязательно построим, потому что такие заведения очень востребованы, и с каждым годом все больше нужны, — заключает Владимир Вавилов.