​Екатерина Винокурова, Znak: «Считаю, что Медведев — это очень недооцененный президент»

Недооцененный Медведев и «ху из мистер Навальный»

— Екатерина, вы в своей работе особое внимание уделяете именно политической тематике, поэтому хочу спросить вас о президентских выборах, которые, в принципе, уже не за горами. Ждете их с нетерпением?

— Знаете, я уже сейчас с интересом про все это пишу, потому что у меня, если честно, есть сомнение: принято ли решение о том, что Владимир Путин идет на новый и, вероятно, последний срок, — тут тоже возможны сюрпризы. Я жду этого с большим интересом, потому что интересуюсь российской политикой, пытаюсь ее «понять и простить».

Возвращаясь назад, в 2011 год, я вспоминаю разговор с одной моей более взрослой коллегой. Тогда журналисты постарше говорили нам: «Зачем вы, как больные, пишете каждый день упоенно о все новых и новых нарушениях? Мы пишем об этом много лет, и никогда это не вызывает в обществе никакой реакции». Но тогда реакция вдруг пошла. То есть перемены могут начаться вообще в любой момент.

— Есть ли, вообще, преемник у Путина и кто им может быть, на ваш взгляд? Многие говорят про Медведева, кстати.

— Скажу, наверное, ужасную вещь: я считаю, что Медведев — это очень недооцененный президент. Я понимаю, что мы все смеемся над его страстью к айфонам, над его фразами про «денег нет, но вы держитесь», однако я помню, что при Медведеве была принята либерализация Уголовного кодекса. Я думаю, может быть, лет через 100 в каких-то будущих учебниках истории будет написано именно об этом.

«Я считаю, что Медведев — это очень недооцененный президент. Я понимаю, что мы все смеемся над его страстью к айфонам, над его фразами про «денег нет, но вы держитесь», однако я помню, что при Медведеве была принята либерализация Уголовного кодекса». Фото kremlin.ru

Что могу сказать о том, если вдруг идет не Владимир Владимирович: могу с высокой долей вероятности сказать, что, может быть, выдвинут Медведева на тот период, пока все будут думать, что делать дальше. Потому что проблема России сегодняшней в том, что у нас нет никакого инструмента спокойного перехода власти и нет такого инструмента, который гарантирует безопасность и соблюдение интересов всех властных группировок. При этом группировки эти рискуют тем, что они забывают про общественные настроения, которые могут поменяться в любой момент. А с другой стороны, у этих людей очень сложная жизнь: они живут в параноидальном мире, в котором все воюют против всех, в котором ни одна публикация не выходит просто так (это обязательно чей-то заказ). И возможно, что Медведев (фигура не самая сильная на данном этапе) мог бы оказаться каким-то переходным вариантом. Но тут я боюсь, конечно, гадать — может быть, я чего-то не вижу или не знаю.

Кстати говоря, один мой знакомый, который обычно дает мне очень хорошие прогнозы, которые почти всегда сбываются, считает, что есть еще возможность сценария, что Путин избирается в 2018 году, но не сидит полный срок. И так может быть.

— А как вы отнеслись к тому, что Навальный выдвинул свою кандидатуру? И все-таки — «ху из мистер Навальный»?

— Я с Навальным знакома, наверное, с 2006 года, и я брала у него свое первое в жизни интервью для студенческого издания, в котором он объяснял, что счастье не в кокаине… Но это все лирика, конечно.

Что же касается того, кто же такой мистер Навальный: я к нему очень сложно отношусь, потому что, с одной стороны, человека преследуют, у него сидит брат, и он сейчас сам под уголовными обвинениями. Когда человек находится в такой ситуации, про него сложно говорить плохо. С другой стороны, Навальный не является демократическим политиком — он абсолютно авторитарный лидер. В этом плане он похож, скорее, на Путина. Он очень жестко расстается с теми людьми, которые не проявляют достаточно лояльности, и это огромная проблема.

Опять же, меня пугают поклонники Навального, которые себя ведут вот точно так же, как радикальные поклонники Путина, и для которых Навальный является просто иконой. Я хочу менять не человека — я хочу менять саму систему, а система «Если не он, то кто?» — это сохранение прежнего режима с абсолютно персональными предпочтениями, с недоговариванием или искажением фактов.

«Я к нему очень сложно отношусь, потому что, с одной стороны, человека преследуют, у него сидит брат, и он сейчас сам под уголовными обвинениями. Когда человек находится в такой ситуации, про него сложно говорить плохо. С другой стороны, Навальный не является демократическим политиком – он абсолютно авторитарный лидер». Фото vistanews.ru

— Каковы его шансы вообще вступить в предвыборную гонку, если учесть тот ад, который сейчас происходит с «делом по «Кировлесу»?

— По моей информации, команды прям его сажать пока нет. И если мы посмотрим на всякие прокремлевские СМИ, мы увидим, что в них пока нет отработки и подготовительной работы к обвинительному приговору. Думаю, есть указание на то, чтобы разрешить эту ситуацию как можно скорее — и не более. Я склонна прогнозировать подтверждение условного срока. И я думаю, что Навальный не будет баллотироваться на этих выборах, — это чисто интуитивно.

Никакой либерализации системы сейчас, как мы видим, не происходит — нет этого тренда. Тренд, возможно, был в головах у кого-то, когда пришел Кириенко…

«Избранный» Шаймиев и ответ федералов Минниханову

— К слову, о Кириенко: как вы думаете, почему он взял Шаймиева в советники?

— Во-первых, Шаймиев является одним из основателей «Единой России». С другой стороны, я склонна разделять мнение, что Шаймиев будет его консультировать по поводу общения с губернаторским корпусом.

Почему был выбран именно он, я, честно говоря, затрудняюсь ответить, но я думаю, что Шаймиев, как фигура, которая находится сейчас наряду с такими экс-губернаторами-титанами типа Росселя, был выбран, как некая надфигура, которую более молодые губернаторы просто будут воспринимать серьезно.

— Вы наверняка знакомы с недавно прозвучавшим заявлением Рустама Минниханова о том, что, грубо говоря, регионы доят, а денег не дают. Как думаете, какие последствия это высказывание может за собой повлечь?

— Признаюсь в огромной любви к вашему региону. Когда приезжаешь к вам, то сразу… Дороги, например, намного лучшего качества, чем в соседнем Башкортостане. У вас регион гораздо более ухоженный, чем в среднем по России. Я думаю, вы и сами это знаете.

Что могу сказать про заявление: понятное дело, что назрело недовольство в губернаторском корпусе у обеспеченных регионов, таких как ваш, как ХМАО, как Тюмень. Денег стало меньше, а федеральный центр все отбирает и направляет это в том числе на какие-то странные проекты. К примеру, в кавказских республиках иногда реализуются какие-то гигантские, очень сомнительной эффективности прожекты.

Это было заявление, прозвучавшее совершенно логично, но я, например, опасаюсь, что будет какой-то жесткий ответ вашему главе. Просто это может дойти до каких-то опаснейших историй, когда в том числе может пойти жесткий ответ через заигрывание с экстремистским, радикальным фактором, чтобы его осадить.

Вообще, в последние годы я очень много разъезжаю по России и наблюдаю такой ползучий вектор децентрализации. Я наблюдаю рост неприязни к Москве, и есть запрос на бОльшую самостоятельность, на то, чтобы страна у нас была федеративной, потому что сейчас она, скорее, унитарная.

Садишься так, чтобы «первое лицо» могло видеть тебя, и пытаешься привлечь внимание: я на него смотрю, машу рукой, и если он обращает внимание, то пытаюсь беззвучно объяснить, что мне надо больше всех

Чуткий Сидякин и потеря управляемости системы

— Екатерина, не могу как журналист не спросить вас о том, как вам удается регулярно задавать вопросы Путину на пресс-конференциях. Есть какой-то личный рецепт успеха в этом деле?

— В первый раз у меня вышло сгенерировать рецепт в конце 2012 года, когда я еще работала в Газете.ру и когда мой редактор, отправляя меня, четко обозначил: «Иди просто поприсутствуй — шансов у тебя никаких, потому что у ряда журналистов есть предварительная договоренность, а у нас ее в этом году нет». Понимаете, когда мне говорят, что шансов нет, я автоматически решаю попробовать.

Что я сделала: я надела яркое платье (так как пресс-конференция в декабре проходит, то большинство участников были в черном и сером), также я решила не брать никаких плакатов — вместо этого я взяла яркий красный платок. А дальше такая система, когда ты ставишь себе задачу, что в ближайшие два часа у тебя нет вообще никакой другой цели, кроме как задать вопрос. Садишься так, чтобы «первое лицо» могло видеть тебя, и пытаешься привлечь внимание: я на него смотрю, машу рукой, и если он обращает внимание, то пытаюсь беззвучно объяснить, что мне надо больше всех.

— Был ли какой-то эффект от заданных в прежние годы вопросов?

— Вы знаете, всегда эффект был, причем он всегда был очень быстрым. Я помню, как я спрашивала, по-моему, в 2013 году про дело политического активиста Даниила Константинова: его обвиняли в совершении убийства, но проблема была в том, что ровно в этот момент он находился в другом месте — на дне рождения своей мамы в ресторане. Это подтверждалось, чеками, биллингом — всем на свете. На следующий день после того, как об этом был задан вопрос Владимиру Владимировичу, суд вернул дело в прокуратуру, и в итоге Даниил вышел.

Были еще случаи. Каждый раз, когда я упоминала какие-то конкретные прецеденты, то вопрос решался, причем в считаные дни, потому что, насколько я знаю, по итогам пресс-конференции пишутся поручения — все это документируется, а затем поступает в работу.

Вообще, пресс-конференция является действенным средством для решения конкретных проблем или для постановки глобальных вопросов. К примеру, я который год ставлю глобальный вопрос о том, что у нашего правосудия обвинительный уклон и что необходима его серьезная реформа.

«Каждый раз, когда я упоминала какие-то конкретные прецеденты, то вопрос решался, причем в считаные дни, потому что, насколько я знаю, по итогам пресс-конференции пишутся поручения — все это документируется, а затем поступает в работу». Фото kremlin.ru

— Остались ли вы довольны ответом президента в 2016 году?

— И да, и нет. Как всегда, кстати говоря. Ну, смотрите, я задала ему вопрос о том, что он на самом деле говорит вещи, с которыми сложно спорить. Например, в последнем послании для меня было очень важно, что прозвучали слова о необходимости национального примирения и согласия. Я считаю, что это та идея, которая нам необходима сейчас.

Также прозвучали слова о том, что чиновникам надо быть скромнее (вопрос о главе «Роснефти» Игоре Сечине, — прим. ред.), но проблема в том, что творится ровно противоположное, и особенную опасность представляют так называемые радикальные патриоты, так называемые радикальные верующие, которые на самом деле делают все, чтобы верующих стало меньше, и делают все, чтобы исказить понятие «патриотизм», потому что они призывают к репрессиям на идеологической основе, — я считаю, что это недопустимо, особенно в такой прекрасной стране, как наша, в стране с такой сложной историей. Чиновники уже просто захлебываются в роскоши, несмотря на то, что население за последние годы стало жить хуже, и это не секрет — это Росстат. С одной стороны, мне было важно, что он еще раз четко проартикулировал, что надо быть скромнее, а с другой стороны, он не дал ответ на проблему потери управляемости системы. В огромном количестве случаев он говорит одно, а люди делают противоположное.

Я также обратилась к нему с просьбой по двум конкретным уголовным делам. Первое — это дело журналиста РБК Александра Соколова, которого обвиняют в экстремизме, хотя то, что мы видим из материалов дела, — обвинение просто бредовое. Его журналистские расследования причиняли беспокойство чиновникам, в том числе силового блока. Второе — дело Евгении Чудновец, причем я покопалась в этом деле — по нему есть трое людей, которые сейчас сидят в тюрьме, и из них невиновна не только Евгения, но и вожатый Даниил Безбородов. Я изучила все материалы, в них просто нет никаких доказательств.

К сожалению, в этот раз я, честно говоря, потрясена, потому что система начала делать ровно противоположное тому, о чем я просила президента. А ведь президент сказал, что разберется, что, если все так, как я говорю, то случай чудовищный. Но вместо этого людей начали жестоко додавливать. Бросить женщину в 30-градусный мороз в карцер, который называют «ямой», издеваться над ней — это, извините, значит начать ее убивать по принципу «нет человека — нет проблемы». Я не теряю надежды, что все-таки люди из окружения президента сейчас увидят, что они его просто подставляют, что они выставляют его человеком, который не держит своего слова. Это потеря управляемости системы. В принципе, именно с этого начинается то, что называется распадом государства. Это опаснейшая ситуация.

«Я знакома с Сидякиным еще с прошлого созыва, и я хочу сказать, что партии «Единая Россия» не чуждо ничто человеческое. Они на самом деле точечно умеют проявлять и гуманизм, и человечность». Фото Максима Платонова

— Как вы думаете, почему единороссс Александр Сидякин подключился к делу Чудновец? Пиар или благие намерения?

— Знаете, я знакома с Сидякиным еще с прошлого созыва, и я хочу сказать, что партии «Единая Россия» не чуждо ничто человеческое. Они на самом деле точечно умеют проявлять и гуманизм, и человечность. Сидякину это не чуждо, потому что, помните, когда был закон о запрете иностранным гражданам на усыновление, он написал в «Твиттере», что нельзя прикрываться детьми, и вышел из зала. За это он лишился должности куратора ОНФ по Поволжью. Поэтому я вполне допускаю, что Сидякин обратил внимание на публикации, и ситуация, когда молодая женщина, не совершившая никакого преступления, брошена в ледяную яму, его, просто как мужчину, как человека, не оставила равнодушным. Я верю в лучшее в людях, честно говоря.

Срок за «лайк», воровские выборы и другая реальность российских политиков

— Как вы относитесь к практике вынесения приговоров за всякие репосты, сохраненные картинки, комментарии? Для чего вообще это делается? К чему все это скатится в долгосрочной перспективе?

— Я отвратительно к этому отношусь, помимо всего прочего, потому что у нас сейчас система очень сильно перекошена в обвинительную сторону. Проблема в том, что добиться в суде справедливости сейчас почти невозможно. Благодаря той палочной системе, которая есть, суд, как правило, действует, как единый механизм с обвинением и следователем. Во-первых, необходимо полное разрушение данной системы.

Когда начинаешь что-то говорить суду, писать обращения, суд начинает визжать, что он независимый, но, простите, «независимый» не означает «безответственный». Сейчас суд у нас абсолютно безответственный, как и прокуратура, как и Следственный комитет. Необходима цельная реформа, и необходимо ломать эту палочную систему и вводить ответственность в том числе для судей за заведомо неправосудные решения.

Что касается дел за «лайки» и репосты, я считаю, что, во-первых, статья 282 должна быть отменена, потому что она допускает слишком расширительное толкование закона. Во-вторых, конечно же, это система, в которой наказание несоразмерно преступлениям. Часто люди ставят «лайк» не как «мне нравится», а как «я видел» или «я прочитал». Это практику надо пересматривать, и надо как-то останавливаться.

— А в победу в борьбе с коррупцией вы верите? Сейчас же идут аресты силовиков, губернаторов…

— Знаете, и да, и нет. С одной стороны, конечно же, она идет. Высшее руководство страны в какой-то момент осознало, что проблемой является не так называемая коррупция в низшем звене, про которую говорили в начале 10-х годов примерно.

С другой стороны, мы видим, что есть каста неприкасаемых, есть каста людей, которым можно все. В связи с этим опять же встает вопрос о том, кто на самом деле управляет страной. Конечно же, я бы хотела, чтобы больше было внимания в том числе самому высшему эшелону, и тут речь не только о господине Улюкаеве, но и о госкорпорациях, о силовиках.

«Для меня, как для человека, который очень любит свою страну, в которой я родилась и в которой я рассчитываю умереть когда-нибудь, это просто ощущение безумного позора. Я считаю, что настоящий патриот должен бороться не с пятыми, шестыми, седьмыми колоннами, не забрасывать зеленкой беззащитных женщин, а бороться с тем, что у нас открыто выбирают вора в законе». Фото ntv.ru

Как мы знаем по чудовищной истории, начавшейся с перестрелки в ресторане «Элементс» и ареста вора в законе Шакро Молодого, высшее руководство силовиков тоже погрязло в коррупции. В связи с этим мы опять возвращаемся к вопросу о том, что с силовым блоком срочно надо что-то делать, потому что в нынешнем его виде он не может полноценно исполнять свои обязанности, если оказалось, что высшее руководство Следственного комитета крышует воров в законе.

— Раз уж заговорили о Шакро: как вы относитесь к тому, что в российских СМИ освещаются выборы главного криминального авторитета страны?

— С одной стороны, я, конечно, по-человечески посмеиваюсь над этим, потому что об этом пишут в тональности, схожей с тем, как пишут о выборах президента. Но это такой смех сквозь слезы, потому что для меня, как для человека, который очень любит свою страну, в которой я родилась и в которой я рассчитываю умереть когда-нибудь, это просто ощущение безумного позора. Я считаю, что настоящий патриот должен бороться не с пятыми, шестыми, седьмыми колоннами, не забрасывать зеленкой беззащитных женщин, а бороться с тем, что у нас открыто выбирают вора в законе.

— Екатерина, как вы думаете, есть ли во власти понимание, что внизу нарастает некое недовольство простого населения? И вы сами чувствуете подобное?

— У меня есть моя любимая фокус-группа — это мои бывшие одноклассники, которые являются обычными представителями среднего класса, они работают в бизнесе, у них семьи, дети, и они, как правило, очень чутко чувствуют все главные тренды. Например, в 2011 году они почти все пошли на Болотную (потом они все разочаровались), в 2014 году они поддержали Крым, но не поддержали Донбасс, и сейчас они находятся в состоянии глубокого недовольства, потому что экономика рушится, жить стало сложно, и при этом никому до этого нет дела. При этом они мне говорят, что проблема в том, что нет политика, которого они могли бы поддержать.

Вообще, у меня есть ощущение некого смутного времени. То есть это еще не смута — это ее предчувствие. И оно есть у очень многих моих друзей и знакомых. Мы не знаем, что произойдет.

По поводу того, чувствует ли это власть: я считаю, что нет. Понимаете, наша система, доставшаяся в том числе от советской России, а еще раньше — от царской, устроена так, что… Я, к примеру, не уверена, что наш президент может ночью спуститься к холодильнику и съесть бутерброд с колбасой, просто потому, что ему есть хочется. Они же живут, не соприкасаясь с реалиями. Они не видят живых денег, они живут в отдельных поселках (я говорю сейчас не только о президенте, а обо всем истеблишменте). Это отдельное Управление делами президента: то есть отдельные химчистки, отдельное ателье, отдельные магазины, отдельное все. Они с нами не соприкасаются, нет точки, в которой они с нами пересекутся.

Их обувь зимой не ест реагент, потому что их дорожки посыпаны гранитной крошкой, они не травятся просроченными продуктами в супермаркетах, потому что продукция от Управделами президента просто прекрасна. Они не могут ночью съесть бутерброд с колбасой без пристальных взглядов сотрудников ФСО. Все это очень сильно меняет личность. Сменяемость власти, на самом деле, нужна в том числе и потому, что, когда человек слишком долго живет в таком мире, он в любом случае теряет ощущение реальности.

Продолжение следует…