«Женщины не хотят Хиллари Клинтон. Женщины хотят Дональда Трампа»

«Женщины поколения Катрин Денев не понимают, за что борются феминистки сегодняшнего дня»

— Если в европейских странах и США постоянно что-то происходит под феминистическими лозунгами, то Россия, кажется, все еще сохраняет патриархальный уклад на большей части своей территории. Есть такая статистика, что только 6 процентов женщин в нашей стране знают, что такое феминизм. Так ли это?

— Вы знаете, тут проблема с уровнем образованности. Думаю, 6 процентов — это преувеличение. Общее представление о феминизме, я думаю, есть у всех пользователей интернета, а их 30—40 процентов населения нашей страны. Другое дело, что люди плохо понимают и отличают разные аспекты феминизма. И часто это связано со сложностью самого предмета. Он меняется на глазах, трансформируется, его суть, очевидно, уже не та, какой была в 1950-е годы, и уж точно не та, какой была в 1930-е. Феминизм очень протеичен. Он меняет свой образ и даже месседж очень быстро. На уровне поколений мы имеем уже другой феминизм. Более того, иногда предыдущий феминизм воспринимается даже как что-то враждебное по отношению к тому феминизму, который сейчас является наиболее распространенным.

Поэтому сложно схватить суть этого явления. Я не так уж искушен в его различных оттенках, но понимаю, что это сильнейшее политическое оружие, и каждое поколение это оружие применяет по-своему. Допустим, последнее движение #MeToo, которое охватило Голливуд, и представители которого стали лицами 2018 года журнала «Тайм». Катрин Денев и люди ее генерации были просто обескуражены этим. Женщины ее генерации не понимают репрессий нового феминизма, этого «движения разрывателей молчания», как они себя называют. Женщины поколения Денев не понимают, за что борются феминистки сегодняшнего дня. Если молодежь в их время боролась за сексуальную раскрепощенность, откуда эта сексуальная закрепощенность сегодняшнего дня и в чем смысл этой борьбы?

«Самый первый и главный — это движение суфражисток и борьба за равные избирательные права, за то, что женщина такая же, как мужчина, она имеет право избирать, быть избранной, занимать те же политические позиции». Фото wikipedia.org

Если суммировать, можно, наверное, выделить шесть разных феминизмов. Самый первый и главный — это движение суфражисток и борьба за равные избирательные права, за то, что женщина такая же, как мужчина, она имеет право избирать, быть избранной, занимать те же политические позиции. Это феминизм номер один.

Второй тип говорит о том, что мы не только дадим женщине политические права, но и признаем, что она может быть во всех отношениях равна мужчине, поэтому в семье муж и жена должны делить между собой обязанности по зарабатыванию денег, воспитанию детей и прочее.

Затем, в шестидесятые годы, появился феминизм номер три. Он связан с именем Бетти Фридан, которая заявила: «Мы не такие, как мужчины, мы имеем право и должны быть не такими, как мужчины. Наша нетождественность мужскому, наша особость по отношению к мужскому, наша особая женская идентичность, женская магия должна быть признана, но она, к сожалению, не признана в современном мужском мире». Это совпало с постмодернистской борьбой за идентичность и так далее.

Наконец, четвертый этап — феминизм начинает сплетаться с борьбой за лесбийскую любовь и однополые браки, и происходит слияние этих двух течений. Женщины не просто не хотят быть похожими на мужчин, отличаться от них по культуре, мировоззрению, менталитету и так далее, но и иметь право на гомосексуальные отношения в своей среде, и чтобы это было признано обществом.

Пятый тип — это то, что мы сейчас имеем в виде движения #MeToo. Женщины не хотят быть объектом сексуального удовлетворения, они не хотят, чтобы за ними ухаживали, чтобы на них обращали внимание. Сама по себе сексуальность мужчин воспринимается ими как агрессия, как посягательство на их свободу, и вообще половые отношения — это, с их точки зрения, неприятно, а мужской детородный орган — это источник зла на Земле. Я описываю крайнюю форму.

И, наконец, шестой вариант, который существует, но не имеет такого большого политического представительства, часто выражается не столько женщинами, сколько мужчинами, которые испытывают определенные перверсивные чувства по отношению к женщинам. Это желание генархии (правления женщин, — прим. ред.), чтобы женщина везде доминировала, всем командовала и управляла — и в семье, и на работе, тогда как мужчина играл бы подчиненные роли. Поскольку какое-то количество женщин в это втягиваются и какие-то блага от этого, видимо, намерены получить, такое явление существует. Это также называется женским супрематизмом. Особенно оно было популярно в эпоху надежд на приход к власти Хилари Клинтон.

Бетти Фридан (вторая слева) заявила: «Мы не такие, как мужчины, мы имеем право и должны быть не такими, как мужчины. Наша нетождественность мужскому, наша особость по отношению к мужскому, наша особая женская идентичность, женская магия должна быть признана, но она, к сожалению, не признана в современном мужском мире». Фото wikipedia.org

Часто все эти шесть феминизмов, которые я в общих чертах описал, перемежаются между собой, они связаны друг с другом. И из этого бульона получается то, что мы сегодня имеем. И, конечно, обычной нормальной женщине разобраться в хитросплетениях этих шести явлений, одним из которых является законная часть борьбы за гражданские права, а другим — борьба извращения за свои права, очень сложно. Это целая огромная культура, которая действительно определяет современный западный мир. На Западе, конечно, есть и маскулинное контрдвижение за традиционность во всех отношениях, но левое течение европейской западной мысли очень сильно окрашено всеми вышеперечисленными вариациями феминизма. Плюс они еще имеют тенденцию к внешней экспансии. Все эти шесть течений являются составной частью распространения демократии и свобод на внешний мир, что создает целый ряд трудностей и проблем.

— Каких?

— Например, в западном обществе возмущаются: «Что же это такое, почему женщины в Саудовской Аравии не имеют права водить машину?» А представители консервативных кругов мусульманских стран говорят: «Мы, конечно, не против, чтобы женщина села за руль автомобиля. Но вы посмотрите, даже просто в интернете, что у вас происходит в этой теме, какие там сюжеты. И необязательно заходить на порносайты. Почитайте ваши собственные книги, что вы пишете о собственных религиозных святынях во вполне академических изданиях и как вы в этих гендерных феминистических исследованиях оцениваете собственную религиозную культуру. Тогда вы поймете, по какой причине мы не хотим пускать женщин за руль автомобиля — потому что начинается с одного, а кончается совсем другим».

«У нас женщина имеет гражданские права, но в семье играет традиционную роль матери и жены»

— А какие из описанных вами элементов феминизма неосознанно или осознанно присутствуют в нашей повседневной жизни в России?

— Я думаю, что присутствуют все, хотя и не в равной степени. Женщина в России уже давно завоевала гражданские права в политическом смысле слова. Но вот второй тип феминизма, когда женщина становится как мужчина, у нас не прижился. Это то, что всячески пытались пропагандировать в нашей стране международные фонды в 90-е годы: «Пусть женщина выходит на работу, семья — это не главное, главное — личная самореализация». У нас женщина имеет гражданские права, но в семье играет традиционную роль матери и жены. Причем мужчина тоже играет традиционную роль — добытчика и главы семьи. Россия не хочет отнимать у женщины политические права, но при этом семейная мораль сохраняется примерно прежней. Этого хочет большая часть мужчин, редкие мужчины этого не хотят. И этого же хочет женщина: я не вижу большого желания у женщин в нашей стране соперничать с мужчиной за роль добытчика средств. Когда мужчина зарабатывает заметно меньше женщины — это, как правило, источник напряжения в семье. Проблема возникает не только по «вине» мужчин и их самцовых качеств, но и из-за неприятия ситуации женщиной: если мужчина начинает проигрывать женщине в семейной конкуренции, как правило, это приводит если не к разводу, то к разладу в семье.

Феминизм номер три распространен в России в узких академических кругах. Кто-то получает на этом докторские степени, это становится паролем в определенных леволиберальных политических кругах. Это, напомню, идея очарования женственности, идея Эрика Фромма, что чем больше мы будем тяготеть от отца к матерям и чем более значимые позиции женщины будут занимать в обществе, чем менее авторитарен отец, тем более общество будет добрым, хорошим и благополучным.

«Это, напомню, идея очарования женственности, идея Эрика Фромма, что чем больше мы будем тяготеть от отца к матерям и чем более значимые позиции женщины будут занимать в обществе, чем менее авторитарен отец, тем более общество будет добрым, хорошим и благополучным». Фото Verlagsgruppe Random House / wikipedia.org

Также в нашей стране есть четкое агрессивное (говорю это в нейтральном смысле) неприятие лесбийской идеи в рамках общего неприятия однополой культуры. Это в России очень сильно развито, и мне сложно представить, что что-то здесь может измениться.

Наконец, пятый феминизм, который мы назвали #MeToo, в России вызывает просто бешеную злобу.

А вот шестой феминизм — перверсивный, скорее, мужской, чем женский, с идеей, что женщины должны всем командовать, очень распространен у нас в разных кругах. Но, как правило, в виде проституции.

«Появился тип городской альфа-самки, которая успешно все контролирует и имеет больше, чем одного партнера»

— Наверное, этот вид феминизма встречается по большей части в столичных кругах, не в провинции?

— Да, это городские круги. БДСМ, связанная с этим идея женского превосходства — это, как правило, такая вытесненная форма проституции, очень широко распространяющаяся по городским кругам, но, разумеется, не приобретающая никакого идеологического оттенка. Наоборот, я знаю очень много таких людей, и чем в большей степени они в это все погружены, тем больше в них развивается идеологическая маскулинность. И это станет источником противоречий и сложностей. Это теневая сторона маскулинной культуры: чем больше она маскулинная, тем больше мужчины испытывают тяготение к вытесненной стороне жизни. Так что шестой феминизм у нас есть, и он усиливается, но не приобретает идеологического характера и оказывает влияние на общество в теневой стороне.

— И женщины соглашаются играть эти главные роли, управлять и контролировать?

— Да, это вторая сторона этого вида феминизма. Потому что усиление субмиссивных (подчиненных, зависимых, ведомых, — прим. ред.) качеств мужчины с идеологической маскулинностью приводит к особому типу московской (в Питере и тем более в Казани этого меньше) городской женщины, которая играет в альфа-самку: «Я зарабатываю деньги, я все могу, у меня должен быть мужчина, муж, любовник». Набор, обычно характерный для преуспевающего бизнесмена. Это такая преуспевающая бизнесвумен, которая всем должна командовать и при этом у нее все должно быть хорошо, и количество ее половых партнеров должно быть больше, чем один, и она совсем не собирается соблюдать никакие скрепы, ей даже смешно это обсуждать.

Этот тип не имеет четкой идеологической коннотации, но он есть, и когда-нибудь он вылезет наружу в лице какого-нибудь персонажа массовой культуры, фильма и так далее. Это не смогла использовать Собчак, хотя в своей политической деятельности могла бы это отыграть. Но поскольку этот тип еще не прижился, и у большинства населения реакция на него довольно агрессивная, она не смогла. Тем более что она все-таки замужем и у нее явно консервативная семья. Но бесконечные сайты и фильмы на тему, как стать оторвой — ведут именно к этому. Такой тип женского поведения был более развит в нулевые годы. Но потом началась обратная реакция, причем даже не мужчин, а женщин. Я хорошо помню: началось бравирование количеством детей: «У меня столько, а у меня столько». Не понимаю, откуда вырвался этот традиционализм. Для сторонников феминизма номер два это был вызов, и традиционное желание женщины быть матерью победило. Тем не менее вот такая игра в альфа-самку была, чуть-чуть ушла, но рано или поздно появится, конечно.

Если резюмировать, гендерная тема, определяющая современную эпоху, представляет собой некую кашу. И большая часть текстов на эту тему, которая не учитывает вот эту самую кашу, как правило, носит идеологический характер — или в ту, или в другую сторону.

«На самом деле движение суфражисток не имело своей причиной расширение рынка труда. Более существенным фактором было мальтузианство, страх перед увеличением количества населения, желание, чтобы женщина стала меньше рожать и количество бедного населения уменьшилось». Фото wikipedia.org

«Феминизм наносит удар по традиционной культуре, христианству и исламу»

— Вы сказали, что феминизм является политическим инструментом. Есть известная теория, что идеи феминизма в XXвеке продвигались в общество капиталистами. То есть идейно настроенные женщины-суфражистки были просто инструментами в руках тех, кому экономически выгодно было загнать женщин на работу и удешевить рабочую силу. Кому сегодня политически выгоден феминизм?

— Вопрос о выгоде всегда играет роль. Просто в западных странах этот вопрос иначе устроен, мы его себе неправильно представляем. Проблема не в том, что капиталисты решили проплатить суфражисток. Возникшее по разным причинам движение суфражисток искало спонсоров, так происходит на Западе — вы ищете группы интересов, которые могли бы вас поддержать. И они нашли в том числе каких-то капиталистов. Но на самом деле движение суфражисток не имело своей причиной расширение рынка труда. Более существенным фактором было мальтузианство, страх перед увеличением количества населения, желание, чтобы женщина стала меньше рожать и количество бедного населения уменьшилось. Это и произошло во Франции, это сильно педалировалось и распространялось в конце XIX века, ломались католические устои. Но причиной все-таки была не капиталистическая эксплуатация (это все-таки марксистские упрощения), а сокращение населения ради пропитания. На мировом уровне было примерно то же самое. Можно, например, почитать романы на эту тему с мальтузианскими сюжетами у Дэна Брауна. Я думаю, что мальтузианство и феминизм в разных его формах (особенно в первых двух) связаны. И до сих пор мальтузианские сюжеты не исчезли. Обычно с ними связывают семью Рокфеллеров и, по всей видимости, Карнеги, покровителя дарвинизма.

Конечно, разные силы задействуют идеи феминизма. Не в последнюю очередь есть желание с помощью феминизма окончательно подорвать традиционные устои христианства и ислама. Проводится идея: «Традиционное общество опасно, рецидивы традиционализма в виде приапизма и маскулинизма несут угрозу современному миру, поэтому нужно защищаться, в максимальной степени продвигая все варианты феминистического сознания, включая его извращенные формы». Продвижение извращений тоже происходит, и в первую очередь это носит коммерческий оттенок, но, я думаю, не только: есть желание сломать традиционные паттерны поведения мужчин и женщин.

Плюс включенность во всю эту историю гомосексуальной темы усиливает агрессивность этого движения. Сложно сказать, по каким причинам, но женщины с лесбийской наклонностью обычно сильно заявляют о своей идентичности, добиваются ее, с ненавистью относясь при этом к женщинам, которые в своей среде пытаются понравиться мужчинам. Это очень видно по западным кампусам, там это все цветет и пахнет: «Ах, ты выделилась определенным образом, чтобы кому-то там понравиться, ты изменяешь нашей женской солидарности». В московских кампусах такое трудно найти.

Поэтому задействованы разные группы интересов. Но все это в совокупности наносит удар по традиционной культуре. И поскольку он наносится ради разных целей и задач, в том числе политических, конечно, феминизм будет использоваться как орудие для этого удара.

«В какой-то момент этот сценарий с детьми стал сильнее других. Материнский капитал тоже сыграл свою роль. Семьи сохранились. Постепенно при стабилизации экономической ситуации мужчина стал вновь отвоевывать постоянно утрачиваемые позиции, стал основным добытчиком, женщина смогла посвятить себя семье и воспитанию детей». Фото Олега Тихонова

— Как, если посмотреть обзорно, идеи равноправия мужчин и женщин повлияли на институт семьи в нашей стране?

— Пока особо не повлияли. Когда женщины пошли работать в 1990-е годы, очень многие из них стали более успешны, чем многие мужчины. Они более успешно вошли в капиталистическую среду. Это было предсказуемо. Потому что мужчина, как правило, очень сильно привязан к своей наследственной профессии, хочет быть верен династическим корням, «заветам отцов». «Мой отец военный, и я должен быть военным». «Мой отец философ, и я тоже должен быть философом». Женщина, как правило, гораздо легче воспринимает перепады, и поэтому в 90-е годы она предсказуемо обогнала мужчину в конкуренции. Это был огромный вызов семье. Но этот вызов был преодолен, традиционная культура победила. И главным фактором стало деторождение.

Победу традиционной модели обусловило также отсутствие ясных каналов вертикальной мобильности: многие очень успешные женщины достигали к 30—35 годам позиции топ-менеджеров, и дальше не знали, куда расти, дальше начинался дауншифтинг, дальше возникал вопрос, в чем смысл жизни. Удовольствия? Они приедаются. Активный отдых? Тогда рушится семья. Дети? И многие ушли в детей, кто мог успеть, у кого были биологические возможности это сделать. И в какой-то момент этот сценарий с детьми стал сильнее других. Материнский капитал тоже сыграл свою роль. Семьи сохранились. Постепенно при стабилизации экономической ситуации мужчина стал вновь отвоевывать постоянно утрачиваемые позиции, стал основным добытчиком, женщина смогла посвятить себя семье и воспитанию детей.

Но опять же, мне кажется, это затишье перед бурей. Потому что резкий слом наследственных профессий, патриархальности неизбежно приведет к каким-то переменам в гендерном поведении. В силу развития технологий уйдет большое количество профессий, огромное количество мужчин-водил-бомбил не будут нужны, опять начнутся проблемы поиска ниши для мужчин, и это будет болезненно. Когда мужчина находится в поиске ниши, женщина очень быстро начинает лидировать, тем более что есть опыт 90-х, когда в крупных городах это происходило массово.

«Русская женщина ждет от мужчины, чтобы он все умел, был смелый, ловкий, много зарабатывал»

— В то же время на Западе некоторые женщины, в том числе ученые, начинают выступать против феминизма и его последствий в виде гомосексуализма, падения рождаемости и так далее. У нас есть люди, которые выступают активно против?

— Конечно, есть. У нас президент до недавнего времени так выступал. Он речи на эти темы зачитывал.

Я бы в своем ответе сослался на третью часть сериала «Твин Пикс». Я все пытался понять, в чем ее смысл, и, кажется, понял. Дэвид Линч, который был консерватором, давно отрекся от консерватизма. Первая часть сериала была снята с четкими консервативными паттернами, но с какого-то момента он присягнул на верность господствующим тенденциям культуры. Я думаю, третья часть его сериала — предшественник движения #MeToo, и ради этого и была снята. Другое дело, что она снята так забугористо, что никто не понял. Но смысл там именно в этом: все зло в женщинах, которые не дают мужчине, условно говоря, перестать быть мачо. Виноваты белые женщины, которые хотят, чтобы мужчины были агрессивные, сильные, жестокие добытчики средств, крутые. Весь «Твин Пикс» крутится вокруг вопроса разлада в семье. Первая его часть о том, что мужчина ходил, не получая дома нетрадиционных форм сексуальности, к проституткам. Они начали его шантажировать, он боится позора и убивает свою дочь. Но в третьей части говорится о другом: сам мужчина не виноват, и если бы жена дала ему возможность быть тем, кем он является на самом деле, дочь осталась бы жива. В первой части у героя мужиковатое поведение, он говорит баском и его жене Саре это очень нравится. Но третья часть говорит, что он, оказывается, хочет быть слабым, пассивным. Поэтому в гибели дочери виноват не столько отец, сколько мать, которая хотела, чтобы отец был другим, чтобы он был мачо. Идея такова, что надо изменить женщину, надо сделать так, чтобы она перестала покупаться на Трампов, условно говоря, на самцов.

«Либеральный мир и порядок, либеральная утопия уже сломалась, мы ее уже потеряли. Сломалась она на том, что женщины не хотят Хиллари Клинтон. Женщина хочет Дональда Трампа. Она хочет здорового, может быть, даже сексуально агрессивного мужчину, который может добиться своей цели». Фото facebook.com/WhiteHouse

Основной культурный удар будет приходиться на поведение женщин: что это стыдно, позорно, что это зло и омерзение — когда женщина требует от мужчины брутального боксерско-маскулинного поведения.

И эта тема будет звучать и дальше. И она есть в России. Русская женщина такая, как эта Сара. Она, как правило, ждет от мужчины, чтобы он все умел, был смелый, ловкий, много зарабатывал, чтобы детей любил, «был в компании не скушен» и так далее. Чтобы он немножко походил на русского крестьянина, но только в современных постиндустриальных условиях. Все умел, чинил, делал, крутой и с машиной. За кого будет голосовать такая женщина? За Явлинского? Нет. За Собчак? Нет. Даже если ей безумно не нравится Путин и Трамп, она будет голосовать в лучшем случае за Ройзмана.

Эту психологию хотят изменить. И будут предприниматься огромнейшие усилия, чтобы сменить поведение женщин. Удастся это или нет, я не знаю. Но в этом есть политическая задача. Потому что глобальные элиты не хотят появления сильных мужчин во главе своих стран по понятным причинам. Либеральный мир и порядок, либеральная утопия уже сломалась, мы ее уже потеряли. Сломалась она на том, что женщины не хотят Хиллари Клинтон. Женщина хочет Дональда Трампа. Она хочет здорового, может быть, даже сексуально агрессивного мужчину, который может добиться своей цели.

Это считается неправильным, это хотят изменить, изменив культуру, образование, чтобы реставрировать либеральный миропорядок. А феминизм — это важная часть, инструмент строительства этого миропорядка.

— Поясните, пожалуйста, также известную сегодня гендерную теорию, когда утверждается, что каждый человек рождается без маскулинных или феминных характеристик и только воспитание и его личный выбор обуславливают то, какую роль он будет играть в обществе — мужскую или женскую.

— Это, на мой взгляд, все тот же четвертый вариант феминизма с пропагандой гомосексуальных отношений. «Третий пол». Отсюда этот бесконечный трансгуманизм с идеей смены пола. Это элемент гей-культуры. Часть лесбиянок воспринимают себя активно-агрессивными, чувствуя в себе мужскую природу. Часть лесбиянок чувствуют в себе более женственную природу. У них есть какое-то известное разделение. И это во многом продукт внутренней мифологии движения за права однополых браков: «Мы можем быть такими или такими, никто не имеет права нас ограничивать, все эти роли навязал социум, женщина может выбирать другие роли, как и мужчина». Это, безусловно, элемент квир-культуры.

Конечно же, гендер — это биологическая вещь. Есть попытки его поменять. Но проблема заключается в том, что, как мы знаем от Юнга, в женщине есть мужские гормоны, в мужчине есть женские, в определенных обстоятельствах мужчина может тяготеть к пассивной роли, а женщина — к активной. И тут можно зайти слишком далеко. Главная загадка человеческого пола — это огромное количество отклонений, которую еще никто не объяснил.

«Я считаю, что Тарантино — это то, чего не должно быть. Он очень талантлив. Но он талантливо педалирует сладость жестокости, удовольствие, получаемое от жестокости. И это продукт тех же самых процессов». Фото wikipedia.org

Лесбийская идея — это левое течение, которое, как правило, социоориентировано, оно говорит, что в биологии ничего нет, все идет от воспитания и среды. Но парадокс в том, что это утверждение работает и на консерваторов типа Елены Мизулиной, которые считают, что если ребенок воспитывается правильно, то он не становится геем или лесбиянкой. Получается, что защитники этой теории, с одной стороны, говорят, что гомосексуальные наклонности — естественны для каких-то людей, что это нельзя переделать. С другой стороны, они говорят, что традиционные роли мужчины и женщины обусловлены социумом. И когда возникает такая теоретическая неувязочка, то появляется теория, которая утверждает, что вообще ничего биологического нет, что человеку все подвластно, нормы нет, кем хочу, тем и стану.

На мой взгляд, это все продукт идеологических манипуляций. Дело в том, как я уже заметил, что определенная часть элиты считает, что продолжение порядка, основанного на маскулинизме — это потенциальный источник войн и конфликтов между странами и классами. А поскольку страх перед большой войной у европейского мира огромен, выдвигается попытка сломать такой традиционный паттерн.

— Но ведь известно, что женщины-лидеры не менее жестоки.Например, премьер Великобритании Тереза Мэй на вопрос, готова ли она использовать ядерное оружие как устрашающую силу, не задумываясь, ответила: «Да».

— Да, безусловно, это верно. Это другой вопрос. Однако желание убрать источник конфликта силен. Я до этого не делал никаких личных высказываний. Но сейчас сделаю, потому что, на мой взгляд, открывается кладезь бездны. Из этого мира начинают идти страшные протуберанцы чего-то ужасного. Самое очевидное, например, то, что открытость к БДСМ-культуре приводит к наслаждению жестокостью. Я считаю, что Тарантино — это то, чего не должно быть. Он очень талантлив. Но он талантливо педалирует сладость жестокости, удовольствие, получаемое от жестокости. И это продукт тех же самых процессов. Человек в себе подавлял любовь к жестокости. Но виртуальная культура позволила ему наслаждаться жестокостью. И он уже не видит в этом ничего плохого. Главное, чтобы эта жестокость была политкорректно оформлена, чтобы, условно говоря, не гестапо мучило несчастного цыгана, а чтобы цыгане мучили гестаповцев. Тогда можно. И на этом весь Тарантино. Давайте так, чтобы не мужчина избивал женщину, что противно смотреть, а как у Тарантино, чтобы женщины, окружившие мужика, его избили и убили. В фильме его было за что лупить, но на какие эмоции ориентирован финал? Отнюдь не на эмоции попранной справедливости. Это кладезь бездны, которая открывается. И это порождает наркотическую зависимость, люди хотят нового фильма Тарантино, где будет еще хлеще, еще больше, еще круче. И вся эта веселенькая культура, которая была создана для подавления всего самого ужасного, на самом деле ведет к еще худшему.