Иван Гущин: «В Чистополе есть объекты за рубль и нет покупателя»

Об изменениях работы с археологами

— Иван Николаевич, какие основные вызовы стояли перед комитетом в этом году, как справлялись?

— Хотелось бы сначала поговорить о трансформации госполитики, которую мы сейчас наблюдаем в России, о тех инициативах, которые идут на уровне федерального центра с разных сторон: из Москвы, Московской области, Санкт-Петербурга, субъектов Российской Федерации.

Сегодня на рассмотрении — новый законопроект по изменению нашего главного федерального закона №73 «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации». В нем трансформируется административная часть работы по линии реставрации. Законодатель сегодня понимает, что процессы выстроенные в 2002 году, очень сильно бюрократизированы. И это отчасти мешает развитию отрасли, не решает вопросы с привлечением внебюджетных инвестиций на объекты культурного развития.

В работе также законопроект по изменению подхода в сфере археологического наследия. Несколько лет назад Российская академия наук вышла с инициативой: давайте перед тем, как строительная техника зайдет на участок, мы будем получать заключение археолога. И это спасет археологическое наследие. Мы исполняем эту норму закона, но в 90% случаев это — отсутствие каких-либо объектов.

Заинтересованное лицо задается, наверное, правильным и болезненным вопросом: зачем я это делаю, если я ничего не нашел, но потратил 8-9 месяцев, получил открытый лист Минкульта России, нашел археолога-специалиста в этой сфере, а таких людей у нас не так много, дождался летнего сезона, чтобы сделать шурфы и изучить местность, сделал заключение, прошел экспертизу, она появилась на сайте.

А потом госорган выдал положительную бумагу, что там копать можно, потому что там нет объектов археологии.

Инвестиционное лобби застройщиков сегодня проявляется с разных сторон, на уровне Москвы, Московской области. Все время выходят с инициативой вернуться к старому формату работы, который практикуют многие страны: если застройщик, начав осваивать земельный участок, что-то находит, то сообщает об этом государству. Потому что он в любом случае остановит этот процесс, сейчас все контролируется и правоохранительными органами, и ФСБ.

Ведь все это не бесплатный труд археологов. Девелоперы говорят, что они заложат затраты в квадратный метр. Но есть еще временные ресурсы, кредиты.

Это создает не очень хороший имидж отрасли в плане того, что культурное наследие — это всегда дорого, долго и куча документов.

— При этом инвестор не в состоянии сам решить эти вопросы.

— Да, его нужно в этой части сопровождать, появляются какие-то люди, которые сами не всегда компетентны. Приходит риелтор, мол, я сопровождаю сделку, а ты понимаешь, что он не знает специфики, нюансов.

К примеру, сейчас мы добились того, что при любой хозяйственной деятельности: проектной, строительной, любой, которую ты ведешь в границах территории памятника либо на смежном земельном участке, ты должен разработать раздел либо проектную документацию обеспечительных мер по сохранению наследия.

Допустим, рядом с нашим домом Дротоевского будет возводиться новое здание, будут котлован, башенный кран. Здесь мы потребуем геотехнический прогноз — это моя принципиальная позиция. Если начнут забивать шпунты, это здание может дать осадку, может пострадать. Поэтому делается анализ грунтов, геологии и так далее.

Я знаю, что в нашем знаменитом Мергасовском доме проектная организация занимается изучением геологии. Они скважину делают, если не ошибаюсь, больше 100 метров, потому что территория — наисложнейшая.

При этом если я хочу поставить скамейку или положить брусчатку, то, что разрешается в границах территории, то я тоже должен за этот документ заплатить деньги, пройти экспертизу и все остальное. Но глупость же! Но законодатель эти процессы не разграничивает. Сейчас мы получили разъяснение Минкультуры России, что если нет воздействия и нет мероприятий, то экспертизу не надо проводить. Это снижает серьезные финансовые потери для правообладателей земельных участков.

Как привлекать инвесторов

— То есть сейчас идет некая оптимизация законодательства.

— Да, потому что мы пришли к тому, что закон сейчас говорит больше «нельзя», чем «можно». Поэтому появилось понятие «капитальный ремонт объекта культурного наследия», если это касается многоквартирного дома. Появился упрощенный порядок по содержанию объекта, который вступает в силу 1 марта 2026 года.

Если сейчас посмотреть наш отдел реставрации, то они буквально обложены коробками с материалами, которые им приносят на согласование.

И все это делается и для того, чтобы мы начали активную работу по привлечению инвесторов. У нас такой посыл появился в связи с поручением Владимира Владимировича Путина и пилотной программой по восстановлению более 1000 объектов культурного наследия.

Живые деньги на реставрацию государство не дает, но есть очень интересный и привлекательный льготный кредит в 9%. Есть пилотные регионы с 4%.

Мы готовим материалы для глав районов и для коллегии. Первое полугодие 2026 года будет посвящено активной приватизации этих объектов в разных уголках республики. Это Кайбицы, Бугульма, Чистополь.

Всего 57 объектов в муниципальной собственности, по которым необходимо принять решение. Либо мы их приватизируем, либо оставляем в муниципальной казне, но тогда нужно понимать, что мы будем с ними делать. Потому что государство сегодня не всегда готово потратить 100-150 миллионов рублей на очередной музей.

— Наверняка, у некоторых уже есть владельцы?

— У нас был совместный селектор с прокуратурой республики. Мы начали работу с частными собственниками по понуждению их к проведению реставрационных работ.

Вчера говорили с прокурором Кайбицкого района, он сообщил, что у него есть такой собственник. Я предложил сначала узнать его намерения, финансовое состояние, можем ли мы его вовлечь в хозяйственный оборот и отреставрировать объекты.

А если мы здание изымем, найдем ли мы инвестора на этот объект? В Чистополе есть объекты, которые мы выставляем за рубль в девятый раз — и нет покупателя. При этом — первая линия, туристический маршрут, но низкий инвестиционный потенциал территории. Недавно Госкомитет РТ по туризму сообщил, что Чистополь сейчас — это 80 тысяч туристов в год, почти ничего. Если сравнивать с Елабугой — у нее в 10 раз больше.

При этом по количеству объектов культурного наследия средовой застройки, я считаю, они похожи. В Чистополь были вложения в период саммита БРИКС, появилась пристань, много было вложено в коммунальную инфраструктуру.

Сейчас внутренний туризм у нас на пике — это будет продолжаться и в 2026 году году, нас ждут пиковые нагрузки. Куда поедет турист? В Петрозаводск, Карелию, Крым, Чистополь, Алтай, Дагестан? Возникает вопрос конкуренции, вопрос качественного туристического продукта.

Государство сегодня ставит задачу приватизации за рубль по льготной цене, с выкупом в дальнейшем земельного участка, тоже не по рыночной цене — определенный процент от кадастровой стоимости в зависимости от сделки 20-25%.

Нам же поставили задачу разработать региональную программу до 2045 года, утвержденную на уровне премьер-министра, — по сохранению объектов культурного наследия. С учетом нашей специфики.

Здесь у нас два блока вопросов. Это сохранение объектов культурного наследия, реставрация. И государственная охрана объектов культурного наследия, решение всех имущественно-градостроительных территориальных вопросов.

Вопрос с границами территорий у нас был решен еще в 2023 году, ключевые города закрыты: Казань, Болгар, Свияжск, Елабуга, Чистополь, Бугульма, Пестрецы, а также все объекты ЮНЕСКО. Если взять Казань — это не наш документ, а Минкультуры России. Ансамбль Казанского Кремля сегодня держит весь исторический центр по регулированию и охватывает 500 объектов.

Мы продолжаем оказывать госуслуги и свою работу вплоть до 30 декабря. У нас 15 госуслуг. И это все связано с сопровождением процессов на объектах. При этом в 2025 году мы утвердили 14 постановлений Кабмина по зонам охраны, поставили на дополнительную защиту 330 объектов. Сегодня у нас на государственной охране почти 6000 объектов. Цифра каждый день меняется, мы что-то включаем, что-то исключаем из выявленных, есть утраченные объекты.

Долгий процесс — это восстановление религиозных святынь. 46 объектов находятся в неудовлетворительном состоянии. Порой едешь и видишь руины в чистом поле, потому что деревня ушла, а храм остался. Эта задача решается за счет благотворительных средств. Землячества погружаются в эту тему, выходят с инициативами, приезжают группами и говорят: давайте спасать.

Есть программа Кабинета министров РТ по спасению деревянного зодчества. Мы взяли обязательство — потихонечку деревянное зодчество выводить из аварийного состояния. В планах — Шали Пестречинский район, Асан-Елга Кукморский район. В конце зимы, я надеюсь, мы закончим наши святыни в Айбаше в Высокогорском районе и Багряже в Заинском.

Главы поселения порой говорят — давайте ускоримся, надо открыться. Но я считаю, что на объекте нужно соблюдать все реставрационные каноны, дерево дает усадку, чем больше оно простоит до отделки, тем легче будет его потом эксплуатировать. У нас, кстати, здесь второй этаж деревянный, я вижу, как здание живет.

Об искусственном интеллекте

— Какие важные события произошли в цифровизации культурного наследия?

— Несколько лет назад нашей главной обязанностью было наполнение единого госреестра памятников. Это федеральная информационная система с полным доступом по объекту, адресу, есть привязка к геолокации. Я попросил руководство республики не увеличивать мне штат в этой части, а задачу поручить подведомственному учреждению — Центру культурного наследия Татарстана. Там есть отдел цифровизации, два человека работают. Их работа полностью связана с координированием — это проверка каталогов координат, археологических шурфов, границ территории, потому что могут быть ошибки в кадастрах.

Понимаете, проблема в том, что мы постоянно работаем с межведомственными запросами: «Иван Николаевич, проинформируйте, что у вас там..». Представляете, сколько затрачивается бюрократического труда, который можно оптимизировать и продолжать заниматься конкретными отраслевыми задачами. Просто слово «дай» перевести в «возьми». Я над этой задачей работаю, мы систему сделали, загоняем в нее материал.

У нас в комитете 27 человек. Моя задача — оптимизировать деятельность так, чтобы они хотя бы начали вовремя уходить домой.

При этом мы не можем прервать процесс оказания госуслуг, есть четкие регламенты. В переписках предлагают сократить некоторые сроки с 15 дней до двух. У нас, например, на трех сотрудников отдела археологии приходится 1500-2000 запросов, приказов, экспертиз. За каждым документом стоит конкретное юридическое действие. Пока у нас не будет автоматизированного приложения — это невозможно. Хорошо, если нам будет помогать еще искусственный интеллект, если мы его правильно обучим, чтобы робот сам анализировал земельный участок и давал полностью расклад, что на нем происходит.

Человек это все аналитически перепроверит. И тогда один документ будет готовиться не 8 часов, а 40-50 минут. Сегодня мы очень активно подключились к Госпромту, проверяем документы, спрашиваем, озадачиваемся. Но не злоупотребляем.

И в этих условиях мы видим серьезные кадровые вызовы в отрасли реставрации. Недостаточно конкуренции, недостаточно развития, есть определенные монополии, которые не дают шанс на развитие, масштабирование. Но мы продолжаем работать. Понятно, что цифры прошлого года дал БРИКС, но в этом году мы освоили около 6 млрд рублей.

Как защитить советское наследие

— Мы же часто пишем про то, что какой-то объект начали реставрировать, либо объект внесли в реестр. И порой думаешь, а разве оно еще не под охраной?

— Когда я сюда пришел, у меня было почти 800 выявленных объектов. Это такая табличка в «Экселе», она размещена на сайте. Сейчас, если не ошибаюсь, их стало 300. Потому что по закону такой объект может находиться в списке год. А он, например, висит уже 25 лет. Это глупость несусветная. Этим реестром надо заниматься. Что такое — вновь выявленный объект? Он на госохране, на него распространяются все законы о реставрации. Но границы охраняемой территории у него, зон охраны нет, ничего нет. В выписке Росреестра его тоже нет. И нам в Москве говорят: скажите, какого он значения, регионального, местного, мы ваш приказ подгрузим и все — он в реестре.

При этом по памятникам архитектуры мы эти проблемы решаем достаточно быстро, мы, к примеру, в прошлом году заказали порядка 180 экспертиз. В этом году — поменьше, более 100.

С археологией другая проблематика. У меня там выявленных — 2800. Чтобы их включить в реестр, надо выехать на объект, определить границы, заказать открытый лист, сделать шурфы, найти точную локацию cеления, городища, кургана, валов, могильника. Экспертизу отправить в Минкульт России, потому что объекты археологии — федерального значения. Этот процесс может длиться достаточно долго, экспертиза стоит от 200 тысяч рублей и выше, мы там заказываем их понемногу, по 10-20 экспертиз, не больше.

Сейчас, я заметил, заявления по выявлению объектов активно пишет наше Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры ВООПИиК.

Лично я считаю, что если, допустим, объект средовой, у него есть статус ИЦГФО, пусть он там остается. Для правообладателя, во-первых, он на госохране, во-вторых, на него не распространяются требования по реставрационным оценкам. Сегодня стоимость реставрации — 250 тысяч рублей за квадратный метр. Представьте, для Чистополя отреставрировать какой-нибудь двухэтажный объект!

Это мое мнение, сугубое личное, моя позиция, что есть объекты в реестре (местного значения преимущественно), которые, я считаю, не должны там находиться. Это может быть такое революционное заявление, но я объясню почему.

Объект культурного наследия — это уникальное творение. У него — особая архитектурная ценность, особая историческая ценность, особая мемориальная ценность. И при этом в данном аспекте, в случае с квартирой композитора Жиганова на Малой Красной, мы охраняем все здание, но предмет охраны, грубо говоря, одна квартира. И когда там приходит управляющая компания, говорит, что капремонт надо сделать, фасад надо утеплить, я отвечаю — утепляйте. От этого мемориальная квартира не пострадает.

К примеру, мы с Любовью Агеевой прошли большой путь и сделали реестр захоронений Арского кладбища. Если включить их в наш реестр ОКН, то процесс реставрации будет одинаковым, что для Мергасовского дома, что для могилы. А потому мы пока что сделали список, чтобы хотя бы понять экспертно, какие достойные имена включить и охранять.

Сейчас возникли примеры с монументальной историей. Пришло заявление — признать панно на ДК химиков объектом культурного наследия. С точки зрения имущественных вопросов у меня в законе нет такого, что я могу охранять панно. Я могу охранять объект капитального строительства, либо объект недвижимости. При этом мы сам вопрос обсуждаем, я не против, я за то, что такие вещи нужно сохранять. У нас есть министерство культуры, которое сопровождает тему, связанную с бюстами, мемориальными досками. И у нас в республике должен быть отдельный реестр, который будет подсвечиваться в росреестре с определенными условиями, а собственник должен понимать, государство берет панно на госохрану, но в каком-то ином статусе.