Борьба за язык — 3: нужен ли татарский в Болгаре?

Иногда нам может казаться, что мир вокруг нас имеет четкие правила, раз и навсегда установившиеся и легко узнаваемые. Однако это узнавание часто подменяет быстро меняющееся содержание явлений, в том числе и языков. Сами того не осознавая, мы можем говорить на языке, ставшем очень непохожим на то, что когда-то изучали в школе. Название осталось, а язык уже поменялся.

В предыдущих обзорах языковой ситуации на постсоветском пространстве (часть 1 и часть 2) я специально обращал внимание на тенденции усиления позиций национальных языков за пределами России и масштабной русификации внутри страны. На этот раз я бы хотел подробнее остановиться на судьбе языков народов России, традиционно исповедующих ислам, и поговорить об особом феномене религиозного языка.

«Стандартизирующим текстом, формировавшим язык религии, у татар была поэма с кораническим сюжетом «Кысса-йи Йосыф» Кол Гали, созданная в XIII веке». Фото photokzn.ru

Имперская идеология в текстах

Советская языковая политика оказала разрушительное воздействие на религиозные традиции, изложенные на национальных языках — будь то татарский для внутренней России, аварский, кумыкский, казахский — для Кавказа и Средней Азии. Некоторые из этих традиций только начали формироваться на рубеже XIX-XX веков, а иные имеют длительную богатую историю религиозной книжности, уходящей корнями в эпоху Золотой Орды. Но если главным языком ислама в Дагестане на протяжении столетий был классический арабский, то как минимум с XVIII века мы знаем объемные тексты по мусульманскому праву, написанные в России. Что это значит? Это значит, что благодаря артикуляции религиозной терминологии и символики на местных языках, складывался особый язык со своими образами, терминами и фразеологизмами. Язык этот, для того времени книжный априори, заметно отличался от разговорного, хотя и влиял на его развитие через образование и проповеди.

В своей статье о роли Корана в культуре мусульман России я уже обращал внимание на то, как священные тексты прямо или опосредованно проникали в речь образованных людей. Центральную роль в формировании конфессионального языка играли стандартизирующие тексты, фактически легшие в основу литературных языков. С известной степенью упрощения для арабского — это Коран, для персидского — «Шах-наме» Фирдауси. На мой взгляд, таким стандартизирующим текстом, формировавшим язык религии, у татар была поэма с кораническим сюжетом «Кысса-йи Йосыф» Кол Гали, созданная в XIII веке. Эта поэма — лакмусовая бумажка для татарской идентичности: везде, где есть рукописи «Кысса-й Йосыф», татары проживают испокон века. Другим таким стандартизирующим текстом во второй половине XIX века стала османская поэма «Мухаммадия», ставшая излюбленным текстом для женских собраний.

Мусульмане в России на протяжении веков не только «говорили Кораном», но и говорили стихами: любой мало-мальски образованный человек наизусть знал этическую поэзию и мог даже кое-что писать. Поэтому многие богословы и ученые оставили после себя сборники стихов, зачастую автобиографических — поэзия формировала их взгляд на мир и на самих себя. Нередко большие объемы рифмованных текстов передавались изустно и служили надежным источником групповой идентичности: наиболее полный вариант золотоордынского эпоса «Едигей» был записан в 1940-х годах у одного старика в селении Уленкуль на севере Омской области. Ни одной рукописи с этим эпосом я никогда не видел — на протяжении столетий память о великой империи передавалась от поколения в поколение в разных уголках нашей страны. Партия запретила золотоордынский эпос в 1944 году, а советская этнография свела эти тексты на уровень беззубого народного фольклора, однако в реальности это были живые матрицы имперской идеологии и базовый источник для религиозного мировоззрения и языка.

Советский татарский

Современные исследователи считают, что долгое время партия не придавала большого значения вопросу о переходе исламских народов на латиницу, но когда четко выкристаллизовались две позиции: латинистов (Баку) и реформаторов арабского шрифта (Казань) — Москва решила поддержать латинский вариант, чтобы подорвать мощное идеологическое влияние Казани, основанное на арабографической типографии. Второй удар был нанесен в 1930-е годы, когда произошел «прогрессивный» выбор кириллицы. Нокаут последовал с публикацией словарей и грамматик национальных языков в Советском Союзе, в которых тщательно вымарывалась лексика и символика, связанная с исламом. Взамен предлагались кальки или прямые заимствования из русского языка. Чтобы наглядно убедиться в качестве такой языковой работы, достаточно открыть художественные произведения на татарском языке, написанные в жанре соцреализма, или трехтомное собрание татарских пословиц Накый Исанбета, наполненное антирелигиозным духом.

Стандартные тексты тоже были изменены: рукописи «Кысса-йи Йосыф» отныне подлежали сдаче в архив, их место занял культ Габдуллы Тукая.

Каков же итог? Государством и местными элитами были сформированы «советские версии» национальных языков, знание которых мало помогало в понимании традиционных религиозных текстов, но зато служило подспорьем в трансляции коммунистических идей на языках нацменьшинств. По сути, произошел тот же процесс, что и при исламизации неарабских народов: языки неофитов трансформировались под влиянием новой идеологии.

Но высокая исламская культура и ее язык не исчезли в советскую пору. Напротив, еженедельные проповеди имамов, получивших еще дореволюционное образование, их многочисленные стихи и даже богословские сочинения донесли богатство исламской литературы народов России вплоть до начала 1990-х годов. Проблема заключается в том, что у этого пласта культуры практически не было каналов для воспроизводства. Официальное поле было заполнено «советским языком» в национальной оболочке (в лучшем случае), исламская литература практически не издавалась, а в среднеазиатских медресе преподавали на русском и узбекском языках, разумеется, тоже под советским соусом.

Где, как не в Исламской академии, должно быть сосредоточено компетентное знание о языках и литературах ислама как религии, а не как светской научной дисциплины?

В чем состоит проблема?

Современные дебаты о кризисе татароведения, выплескивающиеся в политическую плоскость, имеют очевидное приложение в религиозной сфере. Это вопрос о языке проповеди и религиозного образования на национальных языках. Если полностью отказаться от национальных богословских языков, это будет означать окончательную утрату связи с мощным пластом исламской культуры в нашей стране, самым что ни на есть «традиционным» и издревле присущим.

Татарский язык, преподаваемый в современных медресе (если он там вообще преподается), основан на советизированных лекалах и имеет мало общего с исламской литературой даже советского времени, не говоря уже о классических текстах, вроде «Кысса-йи Йосыф». Получается, что имамы будут говорить с минбара языком советской атеистической пропаганды, и это в лучшем случае.

Я могу ошибаться, но в создаваемой Исламской академии в Болгаре не запланировано обучение и исследование национальных богословских языков. Это значит, что выпускники академии не будут в состоянии пользоваться тем набором языковых практик, что сложились в исламской литературе народов России. А где, как не в Исламской академии, должно быть сосредоточено компетентное знание о языках и литературах ислама как религии, а не как светской научной дисциплины? Например, где должна преподаваться исламская поэзия с разбором метрики, символики и религиозной терминологии со скрытыми ссылками на богословские тексты? Если скажете, что в светском вузе, так там это не преподают. Нужно ли это образованным мусульманам? Обязательно, если мы всерьез и искренне говорим о наследии, а не нацелены только развивать новояз — русский язык ислама.

Приведу пример. Таджики в Перми преподают религиозные тексты, включая поэзию, прямо на базаре по пятницам. Они считают, что эти знания составляют сердцевину их самосознания, поэтому намерены их сохранять и передавать в любых условиях, даже вдали от родины и без удобных аудиторий. Результат прост и ошеломляющ: местный дамулла прочитал мне по памяти стихи Тукая «Туган тел» по-татарски и затем дал построчный исламский комментарий на персидском языке со ссылками на классику (тоже по памяти). Кто-нибудь так может? Я точно нет.

Уровень магистратуры и докторантуры в Болгарской академии, как мне видится, предполагает серьезную текстологическую работу с первоисточниками (то есть оригиналами рукописей XVII-XX веков) на арабском, персидском и тюркских языках, созданными в России и в достаточном количестве представленными в архивах. Чтение своих рукописей культивируется и в дагестанских медресе, зачем же заранее отказываться от богатейшего потенциала исламской богословской мысли народов России? Тем более что студенты-магистранты, выпускники РИУ, обучающиеся сейчас за границей, все равно обращаются ко мне с вопросами о сочинениях татарских богословов. Студентов из России просят писать магистерские о своих традициях.

Светское татароведение в университете не сохранит татарский язык в мечети, нужны целенаправленные занятия и скрупулезное изучение исламских текстов с религиозных позиций, нацеленные на практику. Болгарская исламская академия — лучшее место для таких занятий. Уверен, что на красивую татарскую речь, изобилующую метафорами и цитатами из классики, в мечети будут стекаться толпы народа и смахивать слезы счастья со своих розовых щек.