«Если карантин продлят еще на две недели, от голода здесь умрет больше людей, чем от вируса»

«Последние три года живу без одного дома»

— Яна, расскажите немного о себе.

— Мне 30 лет, я работаю директором по международному сотрудничеству Ассоциации индустриальных парков России, это некоммерческий бизнес-союз. Моя основная рабочая задача — находить в разных странах производителей или обладателей технологий, которые нужны друг другу для промышленной кооперации на территории России. Особенно это стало актуально с момента эмбарго и запуска программы импортозамещения в России, когда выяснилось, что в нашей стране невозможно отыскать поставщиков оборудования и деталей нужного класса. Моя работа в основном сосредоточена в Японии, Южной Корее, Италии, Германии, начали в этом году сотрудничество с США и Канадой, но пока из-за коронавируса деятельность перешла в онлайн, а некоторые проекты перенеслись.

Эта работа нравится мне соединением технической, творческой мысли и дипломатии, необходимостью изобретать способы B2B-коммуникации на различных уровнях деловых и политических организаций. У меня потрясающая команда, с которой мы уже семь лет в небольшом составе творим чудеса. Они же с начала перуанского карантина всеми способами пытаются меня спасти.

Культурная и языковая адаптация очень тренирует голову. Интересно наблюдать различия и сходства жизни в разных ее аспектах. Где-то это помогает разобраться с бизнес-этикетом, где-то это нужно для личных открытий, для простого и свободного общения с местными

— Чему научились за время этой работы, путешествуя по разным странам? Какой опыт приобрели?

— В 2015 году я отправилась жить в Италию и двигать свой инженерный мозг дизайн-мышлением на магистерской программе миланского политеха, с тех пор я работаю в основном дистанционно. Потом я переехала в Токио, но каждый месяц возвращалась в Европу. Культурная и языковая адаптация очень тренирует голову. Интересно наблюдать различия и сходства жизни в разных ее аспектах. Где-то это помогает разобраться с бизнес-этикетом, где-то это нужно для личных открытий, для простого и свободного общения с местными.

Последние три года я живу без одного дома. Сегодня в моем арсенале, помимо русского, свободный английский, итальянский, за последние три месяца в Латинской Америке я заговорила на испанском. Урывками, как уже сказала, жила в Японии — 4-5 раз в год по 1-2 месяца, и научилась общаться на японском, но читать и писать пока не могу.

Я с детства люблю изучать языки, наверное, у меня есть лингвистическая предрасположенность. Через языки открывается огромный пласт знаний о других народах, культурах, временах, философия разных территорий и стран. И пусть на этом языке я свободно не заговорю, но его конструкция, произношение, звучание таких слов, как «мама», «любовь», «земля», «свобода», дают уже много.

— А сами вы откуда родом?

— Мои корни в Белоруссии. Во время распада СССР мои родители, военнослужащие, оказались в Москве, там и остались, поэтому гражданство я получила в России. Вся моя семья из одной местности: где родились, там и прожили всю жизнь. Пожалуй, я первый такой кочевник, причем сразу в превосходной степени.

Меня вырастила простая военная семья с довольно строгими правилами и принципами, например говорить правду в любом случае. Папа и его сестра всегда увлекались географией, увлекли и меня — в свободное время мы загадывали друг другу и разыскивали на атласах города, реки, озера. Моя тетя могла путешествовать, рассказывала прекрасные истории и помогала учить английский. Я окончила Московский авиационный институт в 2011 году. Инженер из меня технически не вышел, работала вначале и переводчиком в пакистанском посольстве, и парикмахером, и продакт-менеджером текстильного производства, благодаря чему много бывала в Китае, Пакистане, Турции и Сирии.

Об общине ашанинка Анаро я узнала случайно в Куско, услышала в автобусе рассказ одного доктора-перуанца, который до этого там побывал. Он сказал, что община хотела бы изучать английский язык, у них есть свои проекты по развитию и большое желание дружить с людьми из других стран

«Община оказалась приветливой, но крайне бедной, на 63 семьи — от силы 3 холодильника»

— Какое событие во время ваших путешествий повлияло на вас сильнее других?

— Пожалуй, одним из самых ошеломляющих событий и моментов взросления стала война в Сирии. Она застала меня в самой Сирии в июле 2011 года, когда мне чудом удалось вылететь из страны. Через несколько месяцев я уже получала известия о смерти моих сирийских коллег, с ужасом узнавала в видеосюжетах руины древних строений и домов моих друзей.

Тогда я поняла, что самое страшное, что может случиться, — это война. Потому что одни люди без особых личных причин, без больших раздумий и внутреннего сопротивления вдруг ожесточаются против других и убивают друг друга. Очень больно, что люди повинуются приказам, отданным неизвестно с какой мотивацией, и предают себя и других. Я думаю, это от недостатка образования, критического мышления, от недостатка чувства свободы и благодарности быть человеком с такими огромными силами и способностями.

— Как вы оказались в Перу?

— Начну с того, что свой первый зарубежный вояж в Берлин в 2010 году я осуществила, пропустив первый же рейс Рига — Бремен из-за сложной схемы пересадок. Продолжила путь автостопом в состоянии аффекта, и с тех пор меня мало пугают неудобства путешественника. А в Перу, через Ушуайю (официальный край света), Патагонию, пустыню Атакама, деревни Чили и села Боливии, меня привели интерес к философиям и жизненным укладам разных культур, особенно древних и необъяснимо витальных, быстро выученный испанский и смелый подход к выбору средств перемещения.

До этого на юге Перу я уже знакомилась с общиной Аймара, и мне было любопытно продолжить знакомства с представителями еще доинковских культур, которые продолжают сохранять свою идентичность, культуру и традиции, хотя цивилизация обступает их со всех сторон. Об общине ашанинка Анаро я узнала случайно в Куско, услышала в автобусе рассказ одного доктора-перуанца, который до этого там побывал. Он сказал, что община хотела бы изучать английский язык, у них есть свои проекты по развитию и большое желание дружить с людьми из других стран. Как позже выяснилось, перуанцам они не доверяют, имея печальный опыт и дискриминации, и личного обогащения отдельных людей за счет общины.

Самое желанное здесь — получить шанс учиться. Ашанинка не могут платить за университет. Образование бесплатное только до 18 лет, но школ мало, и они далеко. Я никогда не видела, чтобы дети были так заинтересованы в том, чтобы учиться

Заранее мы созвонились с секретарем и подтвердили мой приезд. Община оказалась приветливой, но крайне бедной, на всю общину из 63 семей — от силы 3 холодильника. Дети с мачете добывают еду и сладости на деревьях и в земле. Основная пища — юка (маниока), из нее же готовят странный ферментированный целебный напиток масато. Сейчас он мне уже нравится. Также тут есть рис, дикая фасоль, бананы, цветы бананов, рыба и гусеницы. Каждый день едят то, что земля пошлет. Нет никаких запасов еды и денег. Люди в общине еще до рассвета идут на плантации собирать какао, но продают его за бесценок. Их мечты и проекты, в которых они ждут помощи от меня: собственное производство какао и шоколада, швейная и столярная мастерские, музыкальные инструменты, уроки английского. И организация собственного университета исконных наук (conocimiento ancestral). Я о таком нигде не слышала, перевод вольный.

Самое желанное здесь — получить шанс учиться. Ашанинка не могут платить за университет. Образование бесплатное только до 18 лет, но школ мало, и они далеко. Я никогда не видела, чтобы дети были так заинтересованы в том, чтобы учиться.

«Медицина практически отсутствует, цены на продукты выросли в 4-5 раз. И к нам резко перестали быть дружелюбными»

— Как в Перу относятся к эпидемии коронавируса?

— Я здесь с начала марта, все было прелестно и спокойно. Доносились тревожные вести из Китая, а потом все более тревожные от друзей в Италии.

После введения чрезвычайного положения в стране чрезвычайно трудно стало всем иностранцам. К нам резко перестали быть дружелюбными. Перу — туристическая страна, поэтому шоком стало известие о том, что закрыли для посещения Мачу Пикчу и все границы страны — внешние и внутренние, между районами и поселениями. Это случилось, когда я уже приехала в общину Анаро.

Медицина тут практически отсутствует, цены на продукты, по крайней мере в нашем районе, выросли с начала эпидемии в 4-5 раз. Если карантин продлят еще на две недели, от голода здесь умрет больше людей, чем от вируса.

Медицина тут практически отсутствует, цены на продукты, по крайней мере в нашем районе, выросли с начала эпидемии в 4-5 раз. Если карантин продлят еще на две недели, от голода здесь умрет больше людей, чем от вируса

Происходящее сейчас в Перу напоминает больше гражданскую войну, о которой я знаю, по счастью, из учебников и документальных фильмов. Правила ЧС ужесточаются каждый день, методы все суровее, расправы все менее гуманные. Военные ни в чем себе не отказывают при наказании неповинующихся режиму: стегают плетьми прямо на улице, пробивают колеса автомобилям, которые перевозят людей без специального разрешения. Перуанцы при этом сильно паникуют и чувствуют отчаяние из-за неспособности преодолеть кордоны. Некоторые идут на крайние меры, уже несколько военных на кордонах погибли под колесами автомобилей.

— А в вашей коммуне как обстоят дела?

— В коммуне ашанинка свои правила, тут оазис. Но со вчерашнего дня сюда приезжает полиция и смотрит, чтобы дети не шатались по улицам. Учитывая, что дома сделаны из досок и тростника с пальмовой крышей, а душ и кухня — это отдельные строения, сложно представить меры и границы контроля и наказаний. Карантин длится уже две недели. Возможно, продлят еще на две недели. Все это время перуанцы в неоплачиваемом отпуске, мелкий хлипкий бизнес рушится. Все люди в общине сидят без работы. Есть какие-то пособия, но они оседают в муниципалитете и до коренных народов почти никогда не доходят. Они даже перестали пытаться что-то изменить. Однако нет никакой злобы и обиды, принимают происходящее со спокойным смирением. При нынешних ценах на еду им будет очень-очень сложно.

К белым людям относятся как к потенциальным дьяволам-носителям вируса. Мне выделили избушку, через щели прекрасно видно звезды, просили не выходить из избушки, сижу здесь уже две недели. Ко мне приходят дети по одному учить английский, в благодарность втыкают охапками цветы в волосы, в щели стен, в подушку. За уроки готовы со мной ходить собирать мусор. Тащат красивые камни, фрукты и кокосы. Мальчик Рикки приносит разные корешки и листики, рассказывает, от какой хвори спасет любой из них. Говорит, есть один специальный от коронавируса. Готовим на костре. Пол — земля. Но душ есть.

Со вчерашнего дня сюда приезжает полиция и смотрит, чтобы дети не шатались по улицам. Учитывая, что дома сделаны из досок и тростника с пальмовой крышей, а душ и кухня — это отдельные строения, сложно представить меры и границы контроля и наказаний

«В диаметре 500 км больше нет россиян и, возможно, даже туристов, кроме меня»

— Есть ли у вас возможность вернуться в Россию?

— Я живу в самом труднодоступном для наземного транспорта районе Kimbiri. Кроме того, оказалось, что в последние десятилетия район VRAEM — это зона антитеррористических действий. Возможно, отсюда и особая суровость и несговорчивость местных военных и гражданской обороны. Я не собиралась добавлять работы посольству России в Перу, но коронавирус внес свои коррективы. Дороги закрыли по всей стране, белых европейцев стали бояться, а меня посадили на карантин в моей тростниковой избушке. Теперь задача посольства — вызволить меня отсюда и доставить к эвакуационному борту в Лиме. На карте эвакуации вертолеты, пожарные машины, волонтеры-доктора. Самое сложное — успеть доехать после получения спецразрешения, которое дадут после подтверждения борта.

Через пару дней должен быть специальный борт, который вернет на родину 250 россиян из Перу. Официального подтверждения нет, но консульство скрестило пальцы, как и многие россияне тут.

Вместе с общиной мы решили, что я вернусь сюда в мирное время, они дали мне также право приглашать с собой других волонтеров. Это большая честь и прогресс. Община закрытая, и каждый внешний человек, кто ступил на ее территорию, должен хорошо объяснить свои намерения.

За последние две недели ко мне наведались военные, врачи, эпидемиологи в костюмах космонавтов, выдали заключение о моем здоровье и наказали сидеть дома. Своим появлением они очень пугают местных жителей, и, возможно, некоторые уже успели пожалеть, что приняли меня. Однако по радио им объявили, что я здорова, и они, наконец, расслабились. Тем не менее моя эвакуация очень сильно осложняется как строгостью военных, так и страхом людей. Транспортные компании не работают, наземное и воздушное перемещение полностью парализовано. Частные владельцы авто, которых нашло консульство, даже за приличные деньги отказываются везти меня в Лиму, чтобы не вернуться оттуда с заразой...

Агрессия перуанцев против иностранцев растет, вчера закидывали камнями эвакуационный автобус, следующий из Куско в Лиму. В диаметре 500 км больше нет россиян и, возможно, даже туристов, кроме меня. Состоится ли моя эвакуация, зависит от многих факторов. Они меняются, как и план, каждые несколько часов.

Меня уже несколько раз просили рассказать о проблемах и плохой работе консульства, видимо, чтобы было потом кого обвинить. Но я не могу — они работают круглосуточно и делают очень много.

Дороги закрыли по всей стране, белых европейцев стали бояться, а меня посадили на карантин в моей тростниковой избушке. Теперь задача посольства — вызволить меня отсюда и доставить к эвакуационному борту в Лиме

— Чего бы вы сейчас больше всего хотели, Яна?

— Чтобы не было войны. Чтобы люди перестали ненавидеть друг друга, руководствуясь политикой партии, медиа, паникой, голодом. Я хочу, чтобы люди подумали о тех, кому в этот час не хватает еды. Я не призываю все деньги и землю раздать бедным. Но как много умных ученых и инженеров придумывают вещи не первой необходимости, хотя могли бы свой ум и внимание направить на то, чтобы найти решения для тех, кто меньше всего защищен, кого атакует голод или произвол власть имеющих.

— Как из Перу вы смотрите на происходящее сейчас в России?

— В России слишком халатно относятся к вирусу. Не понимаю, от чего это происходит. То ли мало информации о том, как умирают люди по всей планете, то ли бравада, то ли глупость. На сегодняшний день умерло очень много людей, в том числе родители моих близких друзей в Италии. Мне очень больно смотреть, как это игнорируют люди в России. Да, эта болезнь опасна для людей старшего возраста, до которого в России многие не доживают, к сожалению. Да, многие уже, судя по симптомам, переболели, но, как стахановцы, живота не жалея, на больничный невзирая, смело шли на работу и на вечеринки, концерты, богослужения каждый день. Мы переживем, но вот мои бабушки, скорее всего, нет.