Сталинская стройка на Магнитке: «Бараки объезжали мужики на «труповозках» и спрашивали: «Умершие есть?»

«Труповозки» для спецпереселенцев

— Салават Харисович, большой террор 30-х годов затронул раскулаченных татар, оказавшихся в Магнитогорске?

— Затронул. Какое-то количество было репрессировано. Эту тему подробно не исследовал, но людей со спецпоселков забирали в 36—37 годах.

— Живы ли сейчас те спецпереселенцы, что строили Магнитку в 1930-е?

— Конечно. Они рассказывают, что была абсолютно ужасная жизнь. Был холод. Вспоминают, как приходилось вычесывать друг у друга вшей, постоянно одежду перетряхивать. Им все время не хватало еды, постоянно умирали их близкие. Вспоминают страшную тесноту, приходилось все время работать — независимо от возраста. Дети ходили и собирали кизяк для растопки, потому что дрова никто не привозил. Кто-то шел за водой далеко, потому что не всегда ее подвозили, не сразу она появилась централизованно в поселках. Люди уже с ночи вставали в очереди, это были многочасовые усилия, чтобы отоварить карточки. Для этого на руках писали чернилами номера.

Зима 1931—1932 года была очень холодной и голодной. Бараки объезжали мужики на телегах («труповозках»). Как правило, приезжали утром, заходили в барак и спрашивали: «Умершие есть?» Трупы обычно были, их складывали на телегу, мужики ехали дальше. Рыли яму, туда складывали тела.

— Получается, их хоронили не по мусульманскому обряду?

— Нет, конечно. Далеко не всегда это получалось сделать. Были ситуации, когда умирали целыми семьями, в том числе татарскими. Там трагедия была за трагедией.

Три категории строителей Магнитки

— То есть Магнитку строили комсомольцы-добровольцы и раскулаченные переселенцы?

— В начале 30-х годов были три группы строителей. Первая — вольные рабочие. По мере строительства города они стали приезжать, поскольку в Магнитогорске появилась более-менее устойчивая жизнь, инфраструктура, трамваи, кинотеатры, театр, школы, вузы и т.д. Многие со спецпоселков поначалу мечтали вернуться в отчий край, в свою деревню. Кто-то возвращался, но приезжали оттуда разочарованными, так как понимали, что там жить еще хуже в итоге, чем здесь, — к концу 1930-х годов или после войны. На родине уже не было такого снабжения, деревня обезлюдела, не было никакой перспективы в плане учебы, социального роста. А здесь были училища, техникумы, вузы. Хотя были ограничения: в институты далеко не сразу принимали. Понятно, что отнюдь не все вольные жили хорошо, тоже терпели лишения. Но спецпереселенцы еще больше были ограничены в правах. Вторая группа — это спецпереселенцы. Третья категория — заключенные. Из Татарстана направили определенное количество заключенных, сколько — точно не знаю, не исследовал этот вопрос. Но, безусловно, среди них были татары, которых посадили в том числе и по политическим статьям.

Я общался с историками, которые изучали Татарстан 30-х годов. Они сообщают, что в начале 30-х годов из Татарстана массово уезжали на добровольной основе строить завод и город.

— Какую долю от общего числа строителей составляли спецпереселенцы?

— В разные годы по-разному. В первые два года (1931—1933 годы) — не менее четверти. Наиболее массовые работы пришлись на 1931 год, до этого шла «раскачка». Первые спецпереселенцы из Татарстана приехали в 1930 году, но их первоначально было немного — пару тысяч человек. Если из Татарстана отправляли в Челябинскую область, это 100% — в Магнитогорск. И массовая отправка в Челябинскую область продолжалась с середины мая по середину сентября 1931 года. Дальше смысла не было высылать, так как начиналась зима, да и план выполнили. А почему семьями высылали из Татарстана? Потому что далеко бежать. У Байрамовой, кстати, есть книга «Кырык сырт» («Сорок хребтов»). Бежавшему, чтобы дойти до дома, нужно было пройти сорок хребтов. Здесь сплошные горы, дикие места, звери… Это большое испытание было, чтобы добраться через сотни километров по пересеченной местности. Кто-то доходил, потом их все равно возвращали.

Из всех раскулаченных в Татарстане где-то треть отправляли в Магнитку. Остальных распределяли в другие места — на лесоповал, в Сибирь. Разнарядка такая выполнялась.

Должен добавить еще одну интересную деталь: очень часто люди меняли фамилии. Фамилию меняешь — к тебе меньше вопросов. В стране был известный бардак с документооборотом.

«К нам, татарам, повысился градус уважения»

— Расскажите, Салават Харисович, чем сегодня здесь живут татары?

— В городе сегодня достаточно сильные отделение Конгресса татар и национальная автономия. У нас есть Дом дружбы народов, в котором мы постоянно встречаемся, там ведутся кружки, отмечаются праздники. Осенью поставили мощный спектакль «Шурале», местный татарский композитор принимал в этом участие. В нем были постановки танцевальные, вокальные. Подготовили хорошие костюмы, декорации. В спектакле принимали участие несколько десятков человек. Постоянно проводятся конкурсы. Имеется газета «Татар рухы», выходит раз в месяц, тираж — 10 тысяч. Она распространяется не только в Магнитогорске, она отвозится в Казань, Челябинск, Москву, ребята распространяют. Там только вкладка на татарском, а так издание с удовольствием читают русские. Мы там много пишем о русско-татарской истории. Мы несколько лет назад создали в городе филиал Института истории им. Ш. Марджани — спасибо Рафаэлю Хакимову и Радику Салихову, они помогли. Под их эгидой издаем книги. Впервые в городе провели конференцию по спецпереселенцам, до этого не было. И создали вокруг себя общественное движение «За увековечивание памяти всех магнитогорских строителей». В одном из спецпоселков мы установили гранитный памятник. Чтобы зафиксировать эту историю, нужно сначала создать информационный памятник: как можно больше писать об этом в газетах, проводить соответствующие конференции. У нас работает исторический клуб «Татарика». В нем постоянно выступают разные спикеры, в том числе и я. Много раз приезжали специалисты из Казани, Уфы, Троицка, Оренбурга. У нас были писатель и историк Гали Еникеев, блогер Тимур Газиев и многие другие.

Но мы уже поменяли городскую реальность во многих направлениях. До недавних пор замалчивались многие моменты о вкладе татар в Магнитогорск. Лет десять назад я ехал в трамвае, и одна женщина, увидев мечеть, сказала: «Я удивляюсь, почему в центре чисто русского города стоит мечеть?» А в свете того, что татары очень активно принимали участие в строительстве города, такие вопросы никто не должен задавать. Нам удалось вокруг себя объединить историков, краеведов, профессоров с университета, представителей средств массовой информации, служащих из городской администрации, работников музея, библиотек. Каждый свой шаг мы стали широко освещать в СМИ, пускали мощнейшую информационную волну. Мы начали пересматривать монументальную память в Магнитогорске. В городе стоят памятники комсомольцам-первостроителям, но они не играли такой роли, какую играли спецпереселенцы. И стоит памятник первой палатке — как что-то комсомольское, героическое. Мы же в СМИ сообщили, что палатки были местом массовой гибели народа от холода. Люди массово умирали, трупы из палаток вывозили. В одном из спецпоселков мы поставили гранитный памятник. Планируем и в других поселках поставить мемориальные знаки, провести там митинги. Мы сильно изменили ментальность города. У меня такое ощущение, что к нам, татарам, повысился градус уважения. Мы о себе заявляем, и мы стали очень заметны. Оживление исторической памяти очень серьезно работает на настоящее.

— Правда ли, что татарская молодежь города уже не знает татарский язык?

— К сожалению, это так. И к религии многие индифферентны. Само собой, «зацепить» всю молодежь через религию практически нереально, разве что только небольшую часть. Трудно привлечь к языку, элементам культуры. Поэтому несколько лет назад мы взяли новый курс. Только через понимание величия своей истории, через гордость великим народом может появиться желание считать себя татарином, принадлежать к этому этносу. На нас долго воздействовала советская власть, говорящая об интернационализме, бесклассовом обществе. Сейчас мы видим подъем русского национализма, зачастую через подъем православия. Для нас это неприемлемо. У многих это вызывает обратную реакцию: раз они такие православные, мы вынуждены быть мусульманами поневоле. Мы стараемся пробудить у молодежи интерес к истории. Мое поколение — люди в возрасте 55—60 лет — заключали браки только с татарами. Про поколение отцов и дедов я уже молчу. А вот следующие поколения уже спокойно сочетаются браком с представителями других народов. Если по своим родственникам возьму, у нас где-то только 10% — мононациональные браки, остальные — межнациональные. Такая теперь ситуация.

— В Башкирии и Татарстане бывают противоречия между татарами и башкирами, порой доходит до открытых конфликтов. В Магнитке случается что-то подобное?

— Отношения разные. Нагнетания бывают, особенно со стороны башкир. Рахимов сделал свое дело, в своих интервью он такого наговорил о преданных башкирах, татарских сепаратистах, что мама не горюй. У них представление: либо их татары поглотят, либо они должны как-то сохраняться. Поэтому стараются создавать какой-то противовес. Нас, татар, кто-то считает слишком высокомерными, городскими, оторванными от родной почвы. Может быть, есть доля правды. Мне не нравится это перетягивание одеяла на себя у татар с башкирами. Мне не нравится фольк-история, что мы строили, оказывается, пирамиды, сравнивание татарского языка с этрусским и шумерским. Я не собираюсь ни с кем пикироваться на эти темы. Я в детстве подолгу бывал в башкирских деревнях, жил с башкирами, особо не отличал от татар. Поэтому меня очень удивляли всякие выпады, которые начал чаще слышать в 90-е. Но в целом на городской площадке мы пытаемся с башкирами сближаться: дружим с местным курултаем, приглашаем на свои мероприятия.