Новости раздела

«В Казанском, Лаишевском, Спасском уездах почти все экономии сравнены с землей и расхищены»

Из истории крестьянского движения в Казанском крае в 1917 году

Как за два с половиной года войны из деревни вытянули до 40—50% рабочей мужской силы, взвинтили цены на жизненные припасы, лишили рабочего скота, сократили посевную площадь, снизили потребление — рассказывает в очередном очерке о крестьянском движении в Казанском крае в 1917 году историк-архивист начала XX века Евгений Чернышев. Ученый описывает бедственное положение сельчан, серия его статей представлена в книге «Народы Среднего Поволжья в XVI — начале XX века». Издание выпустил коллектив авторов Института истории им. Марджани*.

В двух местах мы имеем случаи столкновений крестьян одного села с другим на почве дележа захваченного в помещичьих имениях. Первое столкновение имело место в Богородской волости в с. Шереметеве за имение Стахеева: «темные личности призывали к грабежу села Шереметево; когда татары наплыли, жители с. Шереметева ударили в набат, собрались и расправились с татарами, двоих убили в селе, одного на огороде и 12 в полях. После побоища трупы татар сложили в их телеги, настегав лошадей, отправили без проводников к деревням убитых». Здесь имеет значение, конечно, не самый факт печального побоища, но то обстоятельство, что татары, как и в других уездах, принимали деятельное участие в ноябрьских событиях, надеясь получить из помещичьих гнезд если и не землю, в которой они весьма нуждались, как самые малоземельные, но которую крепко держало в своих руках близживущее к имению население, в большей своей части русское, но хотя бы часть инвентаря, хлеба и скота. Другой факт имел место в Кутушской волости, где «граждане с. Никольского разгромили хутор Ерепкина, был убитый, за что собрание волости составило команду из крестьян в 500 чел., которые и разгромили село Никольское». Это ничто иное как самосуд, к которому нашла необходимым прибегнуть волость, чтоб так или иначе положить предел стихийному движению, повлекшему за собою человеческие жертвы.

В вышеизложенные данные о погромном движении в Чистопольском уезде можно внести один корректив. Имение Оболенского хотя и отмечалось, как избежавшее погрома, но на самом деле оно его не избежало. Выше мы указывали, что взаимоотношения крестьян с помещиком были таковы, что погром не только не предупреждался, но подготовлялся всей тактикой землевладельца. А 20 ноября доверенный княгини Оболенской сообщил в союз сельских хозяев, что крестьяне сел Марасы, Ерыклы и Гоголихи «растащили» весь скот, инвентарь и все имущество включительно до мебели; «погром продолжался с 10 час. вечера 13 ноября по 16 ноября включительно». Крестьяне были вооружены «топорами, вилами и ломами» 16-го утром «восстановилось затишье в голых, разграбленных до основания усадьбах княгини Оболенской».

И разгром имений Булыгина произошел, как указано в протоколе губ. земельного комитета от 9 декабря, вследствие того, что брат Булыгиной «угнал из имения овец и лошадей». Так что, видимо, в большинстве случаев причиной погромов в Чистопольском уезде явилась тактика помещиков и политика Врем. Правительства, содействовавшая реставрации их значения в деревне в течение августа, сентября и октября месяцев. Иных указаний мы не встречали в обстоятельных протоколах Земельного Комитета.

По Мамадышскому уезду мы не имели сводки ноябрьских движений, но познакомимся с историей имения Зайцева, которая отчасти определит характер событий не только в ноябре, но и в декабре 1917 г.

Кашкарское имение Зайцева, расположенное в Асан-Илгинской волости Мамадышского уезда, было взято на учет Земельным Комитетом 9 июля 1917 г., с составлением подробной описи имения и с оставлением его в заведывании помещика. Ноябрьский разгром имений, охвативший весь Казанский край, внес изменения и в судьбу имения Зайцева. Уже 10 ноября Губ. Земельная Управа распорядилась взять его в распоряжение волостного Земельного Комитета и потребовала выяснить, какое количество скота можно оставить в имении, какую площадь имения можно оставить для хозяйства и возможно ли охранять эту часть скота от дальнейшего расхищения со стороны населения; вместе с тем Управа требовала принять все меры «к сохранению необходимой части имущества и земли для ведения хозяйства в неприкосновенном виде». Конечно, такие требования внушали Комитету вполне определенные опасения, что Управа стремится сохранить имения только для помещиков и для этой цели привлекает Комитеты, как правительственные органы деревни. Что же делает Комитет? Он посылает своих представителей в имение «для выяснения имеющегося инвентаря» и к Зайцеву «для переговоров с ним и определения личных желаний Зайцева по поводу дел повсеместного разграбления имений населением» и «предложить Зайцеву, ввиду весьма сгущенных враждебных мнений среди населения по отношению к имению помещиков, раздать скот и сельскохозяйственное имущество среди нуждающегося населения под расписку последнего на арендном пользовании, при уплате ежегодно 1/12 стоимости взятого им имущества в Казначейство через Волостной Земельный Комитет без процентов, в депозит Уездной Земельной Управы».

Как видно из самого текста постановления, комитет, опираясь на предписание Управы, направляет дело вовсе не в интересах Зайцева и Управы, а для своих деревенских, крестьянских. Но вдруг помещик не согласится «спешно передать требуемое в аренду, что, конечно, равносильно реквизиции, в пользу государства, т.к. аренда будет поступать не помещику, а в Казначейство? Этот случай постановлением предусмотрен: «при отказе же Зайцева — раздать в арендное пользование имущество нуждающемуся населению и, на основании статьи 22-й инструкции Вол. Земельн. Комитетам, излишний скот против желания Зайцева раздать населению, только нуждающемуся». Неизвестно, велись переговоры с Зайцевым или нет, но не только скот и инвентарь, но имущество, хлеб, лес, различные запасы — все находящееся в имении было расквартировано довольно быстро по деревням; принимали участие в этом деле и крестьяне соседней Петропавловской волости, поблизости от которой находилось имение Зайцева. Земельный Комитет не только руководил распределением имущества Зайцева, но он и оправдал все действия крестьян против помещиков вообще, организованные и неорганизованные; ввиду особой важности этой мотивировки приведем ее целиком.

«Охранять имущество Зайцева и вообще какого бы то ни было помещика в данный момент совершенно не представляется возможным, а требовать вооруженную силу для усмирения населения не целесообразно, т.к. мнение, что состояние, которое находится у них в данный момент, нажито помещиками трудами нанятых крестьян и рабочих, которые получали далеко не соответствующую плату за свой труд, а меньше, ввиду прежних безработиц по нужде своей, хотя свободные по наружности, но рабы по несчастью своей нужды, нанимались за ту плату, которую не желали получить рабочие, а желали уплатить хозяева, — вот это-то мнение глубоко и укоренилось в уме каждого крестьянина, который испытал при работе в прежнее дореволюционное время у хозяина, а кто же из крестьян не испытал, когда поголовно ходят все на заработки из-за своего малоземелья?

Ввиду этих убеждений крестьяне и считают нажитое имение помещика своим, а давать за их восстание вооруженную силу, да еще стрелять по восставшим будет лежать на совести того, кто это приказал делать. Ввиду чего Земельный Волостной Комитет, сам состоя из крестьян, не может требовать, вооруженную силу, и постановил имение Зайцева переписать, но отказаться охранять за невозможностью исполнить охрану и вооруженную силу не требовать на восставших, а прибегать к средствам уговора и разъяснения населению, успокоению путем уговора на сходах лиц, рвущихся к разграблению имущества помещиков».

Эта чрезвычайно яркая мотивировка, проникнутая классовым самосознанием, является весьма типичной для деревни в ноябре месяце 1917 г.; одновременно с этим, подобное оправдание крестьянской тактики в борьбе с помещиками очень многое напоминает из статей большевистских газет того времени и из речей пропагандистов-агитаторов и вождей революции из партии большевиков.

Таким образом, ставка Губернской Земельной Управы на крестьянскую защиту и крестьянскую инициативу к защите вооруженной силой помещичьих гнезд против напора крестьянства к разрушению их была бита. События не внушали никакой надежды. Тогда представители буржуазного Временного Правительства, еще не успевшие ликвидировать свои учреждения, но оставшиеся только с некоторыми признаками власти, сторонясь сами от непосредственного участия в борьбе, стремились стороной повлиять на ее ход таким образом, чтобы столкнуть крестьян лбами при дележе имущества помещиков. Но и это не получило широкого распространения, а где было, не дошло до желаемой степени напряжения. Доказательством этому служит дальнейшая судьба имения того же Зайцева в конце ноября и в декабре месяце 1917 года.

30 ноября помещик М.А. Зайцев из Малмыжа, куда он бежал во время разгрома своего имения, находящегося в Петропавловской волости, прислал в Асан-Илгинский Земельный Комитет срочную телеграмму с просьбой принять имение Кашкара в свое заведывание, прекратить самовольные порубки леса и возвратить расхищенное крестьянами имущество, инвентарь, хлеб, лес и проч. С Петропавловским Земельным Комитетом бесполезно было разговаривать, а Асан-Ильгинский претендовал на Зайцевский лес, расположенный в Асан-Илгинской волости, но охраняемый петропавловскими крестьянами из д. Уркушево и Верхне-Арбашево от посягательства асан-илгинцев. Но и тут ничего не вышло. Асан-Илгинский Комитет отвечал, что возвратить развезенное по домам имущество можно только «при помощи вооруженной силы; но на эту меру пойти нельзя, т.к. этот прием «приведет к драке, даже убийству и еще пуще к затаенной злобе со стороны крестьян на будущее время». Тем не менее Комитет примет все меры, «по усмотрению восставших», к возвращению от похитителей помещичьего добра и «к правильному распределению на законном основании имущества среди беднейших». Зайцева успокоили, что его имущество не пропадет и послужит еще беднейшему крестьянству, но надо было договориться еще с Петропавловским Комитетом. Попытка проверить петропавловскую охрану леса и описать имение Зайцева со стороны Асан-Илгинского Комитета потерпела полную неудачу: командированные Комитетом лица были избиты и обращены в бегство. Это событие далеко не вносит успокоения в Илгинском Комитете, но, не имея возможности сделать что-либо более решительное, Комитет выносит постановление поставить в лес свою охрану в тот момент, «когда будут крестьяне сознавать, что имущество Зайцева, а также и лес, не может быть собственным их достоянием только потому, что они живут около имения М.А. Зайцева, и что имущество все должно правильно распределиться через Волостные Земельные Комитеты, а не самовольными соображениями крестьян отдельных обществ». Такое постановление было вынесено 27 декабря 1917 года. Вполне возможно, что Асан-Илгинский Комитет не скоро дождался такой сознательности крестьян Петропавловской волости, но сам то, надо определенно сказать, не добился ничего существенного, временно отступив перед крестьянской несознательностью, хотя помещику Зайцеву доставила бы большое моральное наслаждение и удовлетворение кровавая распря между крестьянами из-за его собственности, которую он так искусно подготовлял и не подготовил. Кроме того, на фоне враждебных отношений крестьян к помещику определенно в этих документах отражается и крупное участие в погроме имения и особенно в захвате имущества деревенских кулаков.

На основании докладов с мест журнал заседания Губ. Земельного Комитета 9 декабря дает такую оценку создавшегося положения: «После создавшегося в октябре 1917 г. переворота, начиная с 1 ноября, в уездах произошли погромы частновладельческих имений. Разгромлено много имений, находящихся в пользовании помещиков: в некоторых из них все до основания развезено соседними крестьянами, преимущественно зажиточными, скот, инвентарь и хлеб тоже разобраны. На почве дележа расхищенного были столкновения между населением. Происходят массовые хищнические порубки частновладельческих и частью казенных лесов, где выдано нуждающемуся населению мало дров на топливо. Главная причина погромов нахождение имений в руках помещиков». В порядке прений Юрьичев указал, «что погромы произошли не по вине солдат, возвратившихся на родину, а волостного земства, придерживавшегося распоряжений быв. Временного Правительства и помещиков, имевших возможность продавать бесконтрольно имущество». Как видим, здесь выдвигается уже иная точка зрения на основную причину погромов. Наконец, чрезвычайно интересно резюме председателя Губ. Земельного Комитета И.И. Штуцера.

«Почти все имущество разгромленных экономий перешло в руки кулаков, а не нуждающихся крестьян и солдатских семей. Создалась задача для земельных комитетов распределить инвентарь и скот в надлежащие руки. Обвинение во всем создавшемся крестьян и Совета Крестьянских Депутатов несправедливо. Виновно в этом Врем. Правительство, которое не провело своевременно в жизнь пожелания губернских земельных комитетов о передаче всех частновладельческих имений в распоряжение земельных комитетов и всеми мерами, как-то: задержкою комитетам ассигновок, запугиванием их судом по жалобам землевладельцев, старалось сохранить пользование имениями в руках помещиков. Крестьянство, видя такие действия правительства, само решило уничтожить помещичьи гнезда, чтобы не было о них воспоминаний, и начались погромы имений.

«Если бы провести пожелания земельных комитетов своевременно в жизнь, не было бы погромов; в Свияжском уезде, напр., два крупных имения, Гагариной и Паулуччи, по настоянию крестьян, взяты были в распоряжение волостных земельных комитетов, и они остались сохранными среди пожаров. Земельным комитетам не нужно было бы бояться судов, идти напролом в своих пожеланиях, действовать решительно по намеченному пути и тогда по крайней мере 80% разгромленных имений остались бы целыми».

Следовательно, основной причиной движения Штуцер выдвигал помещичью политику Временного Правительства. Но сам же он за две недели до этого, 25 ноября, сообщал в Главный Земельный Комитет в бумаге за № 4224:

«Немедленно после событий 25—26 октября, происходящих в Казани, начался одновременно с разъездом солдат по деревням, стихийный погром и поджоги имений; уничтожался инвентарь, скот расхищался, конские заводы распределялись по отдельным рукам, библиотеки и имущество растаскивалось, усадьбы сжигались или развозились по бревну. В большинстве Казанского, Лаишевского, Спасского уездов почти все экономии сравнены с землей и расхищены. К сожалению, улаживание земельных недоразумений и проведение мер аграрного характера осложняется тем обстоятельством, что на местах власть от вол. земельных комитетов перешла к сельским комитетам, и теперь почти никто не слушает вол. земельные комитеты». Тот же самый Штуцер приписывает инициативу в погромном движении солдатам и событиям 25—26 октября; почтенный председатель знал до тонкости когда, с кем и как нужно объясняться. У председателя губернского земельного Комитета и Управы не хватило мужества и прямолинейности сказать одно и то же в двух местах; даже больше: искренний сторонник передачи имений от помещиков земельным комитетам, он не набрался упорства и храбрости одержать телеграмму Постникова о непризнании декрета о земле 26 октября, а получив ее почтой 8-го, 10-го ноября разослал ее по всем уездам. А ведь 2-й пункт этого декрета формулирован таким образом:

«Помещичьи имения, равно как и все земли, удельные, монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями, переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов Крестьянских Депутатов, впредь до Учредительного Собрания». Можно было не принять перехода в руки Сов. Крестьянских Депутатов, но и в этом случае едва ли мог это допустить Штуцер, т.к. он признавал за этим Советом определенную заслугу по предупреждению погромов, когда в результате воззвания Совета о недопущении погромов, по его же словам, было спасено несколько имений. И сожаление о том, что волостные Комитеты не имели мужества и упорства, звучит чрезвычайно фальшиво, фальшив и причинный анализ погромного движения.

Из всего обзора ноябрьского движения с очевидностью следует, что погромное движение во второй половине ноября, не прекратившись совсем, дало большое снижение. Этому способствовала кампания за прекращения погромов Совета Крестьянских Депутатов, бросившего почти весь состав в деревню после Октябрьского переворота в Казани. Еще в первой половине ноября проведено было по волостям несколько крестьянских съездов, которые осудили погромное движение по примеру Всероссийского съезда Советов. Председатель Губ. Земельной Управы в телеграмме от 13 ноября на имя народного комиссара земледелия Колегаева сообщал: «Погромное движение затихло. Крестьянские съезды вынесли постановления, осуждающие погромы и поджоги. Имения взяты в распоряжение вол. земельных комитетов». Нельзя согласиться с тем, что погромы закончились; они лишь обнаружили некоторую склонность к перенесению центра нападения с усадьбы на леса. В декабре месяце происходивший в Казани III Губернский Съезд Крестьянских Депутатов постановил: «приступить к ликвидации частновладельческих экономий, кроме подлежащих сохранению, как племенных рассадников, и немедленно передать все леса — как казенные, так и частные, в распоряжение Губ. Земельного Комитета». Кроме того, последний уже в половине декабря дожидался распоряжения Комиссариата Земледелия о ликвидации Управления Земледелия и Гос. Имуществ и Управления удельными имениями «в целях планомерной деятельности и справедливого удовлетворения нужд и требований населения». В большинстве же случаев земельные комитеты, став на позицию декрета о земле 26 октября, смогли ввести аграрное движение снова в известной степени в организованное русло. В этом отношении прекрасным примером может служить деятельность Богородского вол. земельного Комитета Чебоксарского уезда, судя по протоколу от 4 декабря, который освещает положение в ноябре месяце и дает образец своей декабрьской политики. В виду сильного распространения лесных порубок. Комитет постановляет:

«Поручить сельским комиссарам, чтобы они имели наблюдение, дабы граждане вверенных им обществ отнюдь не производили самовольных порубок лесов, разъяснив им на сельских сходах, что они самовольной порубкой лесов себе же приносят вред и в конце концов должны сами же будут остаться без леса; в настоящее же время граждане волости по отношению топлива должны быть довольны, т.к. установленная для топлива норма дров выдана». На порубщиков предписывается составлять протоколы для предания суду. Невыполнение комиссарами этого постановления повлечет за собой предание их самих суду за бездеятельность. В случае же общего неповиновения Земельный Комитет «вынужден будет вызывать вооруженные команды за счет истребителей лесов».

Движение не ограничивалось лесными порубками, а распространялось и на самые экономии и выражалось в распределении имущества помещичьей усадьбы. Комитет, учитывая это обстоятельство, выносит постановление:

«Просить всех сельских комиссаров войти на сельских сходках с воззванием к населению о поддержании друг друга и недопущении разграбления имуществ, т.к. это ведет население только к враждебному отношению между собой». Если разграбление произойдет в имении помещика, то этим население само себе принесет убыток, т.к. дома помещиков, по отходе их трудовому народу, необходимы под училища, сельскохозяйственные школы, устройства курсов и т.д., так что населению уже не придется заботиться о постройке новых училищ и тратить на это средства».

Едва ли хорошо действовали подобные уговоры, если крестьяне обращали внимание на существенную оговорку — «по отходе их трудовому народу». Последний поэтому и грабил помещичьи усадьбы, что был не уверен еще, что имения ему и отошли, и делал как раз то, что скорее всего содействовало этому переходу. Оговорка не только не внушала уверенности, а уничтожала ее, если она и была; а уничтожая, она побуждала крестьян к большим репрессиям.

Но тащили не только помещичье. Тот же протокол говорит о хищении 5 стогов сена 3 и 4 декабря крестьянами у крестьян же, взявших в аренду помещичьи луга.

«Просить Помарскую Вол. Земскую Управу объявить населению волости, чтобы последнее не производило хищения сена на лугах баронессы Жомини, т.к. замечено, что гражд. дер. Польки производят хищение вышеозначенного сена». Кроме того сделано обращение открыть фамилии похитителей и сообщено об этом хищении органам милиции.

Эти события идут в одной цепи с общегубернскими по разгрому помещичьих имений, прокатившимися с особенной силой в ноябре месяце 1917 г. Волостной Комитет, озабоченный охраной экономий, должен был принимать энергичные меры по заведыванию имениями, чтобы всем и каждому ясно было сейчас и тут же, что имения перешли в руки крестьян в лице их деревенских органов, прежде всего — земельного комитета. Что же делает Богородский Комитет с этой целью? Он берет вновь на учет все имения, но на новых началах сравнительно с учетом летним. Познакомимся с постановлениями.

«Немедленно приступить к описи имущества и скота имений А.Ф. и К.Ф. Забродиных и умершего Лавровского и принять таковой на учет Волостным Земельным Комитетом, опись имущества произвести в присутствии трех членов Волостного Земельного Комитета, двоих понятых и при владельцах имений».

«Приступить в самом непродолжительном времени к описи имущества баронессы Жомини и принять таковое на учет; опись имущества произвести в присутствии трех членов Вол. Зем. Комитета при двух понятых и двух управляющих имением, Смирнове и Юхине.

«Имеющийся в имении баронессы Жомини племенной скот принять под контроль Вол. Зем. Комитета и принять самые строгие меры к сохранению его».

«Управляющего имением Смирнова, по неблагонадежности, удалить по принятии Вол. Зем. Комитетом имущества на учет, назначив заведующим имением помощника его Т.А. Юхина и помощником к нему гражд. дер. Козловки Б.С. Жигарева».

Опись, учет и контроль, назначение новых управляющих, местами с принудительным выселением помещиков из их имений — вот те меры, которые были в распоряжении Волостных Комитетов, чтобы ввести стихийное, истребительное движение в некоторое спокойствие. Предписание Губ. Совета Крестьянских Депутатов от 14 ноября о продаже рабочего скота из имений был комитетом отклонено «до решения вопроса Учред. Собранием и возвращения с фронта солдат» так как боялись, что и это вызовет среди крестьян только смуту.

Несколько иную тактику земельных комитетов вызывали события декабря месяца в Тетюшском уезде. Не имея никакой возможности сохранить живой и мертвый инвентарь экономий, Тетюшский уездный Земельный Комитет, видимо в целях сохранения рабочего и племенного скота, постановил раздать его населению. В телефонограмме от 21 декабря в Губерн. Управу добавлено: «не было возможности этого отклонить». Конечно, отклонить была не в силах и Губернская Управа и она распорядилась только «взять подписки от получивших скот в его сохранности и установить оценку скота».

В тех же случаях, когда не было доверия со стороны крестьян земельным комитетам или земским управам, сельские общества организовали особые комитеты, вроде районных, которые и действовали самостоятельно «в течение октября, ноября и в декабре месяце. Такой «районный комитет» в декабре функционировал в Красноярской волости Чистопольского уезда. 28 декабря уездная земельная управа просила губернскую: «разъяснить районному комитету всю незакономерность его действий и указать на весь вред от подобного «двоевластия». Все свои постановления комитет, не ожидая утверждения, уже проводит в жизнь, чем нарушает планомерность и единство действий земельного комитета и в сильнейшей степени подрывает доверие и авторитет земельных учреждений в глазах местного населения. Районный Комитет не желателен хотя бы и потому еще, что последний избрал местом своей деятельности такую волость — Красноярскую, где земельный комитет наиболее удачно сформирован и выделяется своей плодотворной работой». Хотя в этой бумаге и не приводится конкретных фактов из практики комитетов, но уже тот факт, что замиравшее учреждение Временного Правительства — Земельная Управа — восхваляла Красноярский Земельный Комитет и порицала деятельность районного, может нам говорить за то, что тактика земельного комитета больше соответствовала видам того класса, политику которого проводило Врем. Правительство.

Следовательно, погромное движение, очень характерное для ноября месяца, в декабре сменяется переходом имений в распоряжение волостных властей, которые, препятствуя стихийному движению крестьянства, распределяют среди крестьян помещичий инвентарь, скот и лес и делают попытки перераспределения всего захваченного кулачеством помещичьего добра во время ноябрьских погромов. Вместе с тем, общая политика волостных комитетов в декабре месяце целиком базируется на основе декрета о земле Всероссийского Съезда Советов и аналогичных ему постановлений Губернского и Всероссийского Съезда Крестьянских Депутатов.

Все изложенное сводится к следующим положениям, характеризующим крестьянское движение за сентябрь — декабрь 1917 г.

  1. Основной причиной движения остается контрреволюционная политика Временного Правительства с особым упорством защищавшая помещиков посредством военных отрядов, скупки хлеба, скота и леса для нужд «государственных» учреждений, втихомолку допуская продажу земель даже иностранцам и давая распоряжения своим учреждениям не только содействовать помещикам в получении арендной платы, но и восстановить их полностью в правах земельного владения.
  2. Под влиянием контрреволюционных движений общероссийского масштаба, как Корниловское, так и вследствие правительственной политики, сильно обострились взаимоотношения крестьян и помещиков, доходя до террористических выступлений как с той, так и с другой стороны. Этот антагонизм усиливался или хищнической, или вредительской тактикой помещиков по отношению к имению, перешедшему на учет земельных комитетов.
  3. К причинам обостренной классовой борьбы с помещиками надо отнести и более агрессивные взаимоотношения бедного и среднего крестьянства с зажиточным и кулацким элементом деревни; последний, начиная терять господствующее положение в волостных земельных органах, вызывая протест бедного и среднего крестьянства на получение им доли помещичьей земли, угодий, хлеба, инвентаря и имущества, вместе с тем теряя свою личную земельную собственность (купчую и хуторскую), стремился захватить большую долю помещичьего добра, и если не достигал этого легальным путем, то прибегал к террору и погромам, ведя за собой деклассированный элемент и вовлекая бедное и среднее крестьянство, особенно в случаях захвата экономии крестьянами разных деревень, а иногда и разных волостей.
  4. Обострение продовольственного кризиса и падение Временного Правительства послужили поводом для развития ноябрьского погромного движения, но никак не причиной, т.к. вследствие изложенного разгром экономий и террор по отношению к помещикам имел место не только в октябре, но и в сентябре месяце.
  5. Слабое развитие погромного движения в сентябре и октябре может быть объяснено тем, что в деревне находились многочисленные военные отряды, которые заняты были столько же и реквизицией хлеба у крестьян, сколько подавлением крестьянского движения и защитой помещиков; после переворота в Казани командный состав должен был сложить оружие, т.к. солдаты перешли на сторону крестьян, что замечалось и раньше, но не имело массового характера
  6. Ноябрьское погромное движение, знаменовавшее кульминационный пункт кулацкого движения, имело решающее значение в борьбе и против помещичьего хозяйства вообще, т.к. помещики уже ничего не могли противопоставить напору крестьян и должны были признать свое решительное поражение, в некоторых случаях не имея возможности спасти не только свое имущество, но и жизнь. Крестьянская война в ноябре уничтожила крупное хозяйство в деревне нашего края.
  7. Ноябрьские погромы, уничтожившие вековую гегемонию помещиков в деревне, хотя и импульсировались до некоторой степени кулацким элементом деревни, но не дали победы кулакам, т.к. с завоеванием власти большевиками и при наличии в деревне антагонизма бедного и среднего крестьянства против кулачества, что проявлялось в столь же мощном движении против мелких крестьянских собственников на землю, хуторян, отрубников и арендаторов помещичьей земли, крестьянское движение второй половины ноября, декабря и последующих месяцев направилось именно против кулачества с целью перераспределения захваченного имущества из помещичьих имений в пользу бедного и среднего крестьянства.
  8. Если ход аграрной борьбы иллюстрирует полнейшее уничтожение помещичьей собственности, то было бы заблуждением заключить, что крестьяне боролись против собственности на землю вообще. Стремление крестьян воспользоваться землей помещика, который когда-то был «барином» или который имел земли в границах известной волости или села; столкновения, создавшиеся на этой почве между селами, иногда с различным национальным составом, подсказывают определенную тенденцию облечь в тогу земельного собственника не каждого крестьянина в отдельности, а сельское общество, конечно, не без санкции государственной власти, в руках которой должны остаться лишь недра земли и леса государственного значения. И лишь дальнейший этап классовой борьбы в деревне в 1918 г. положил начало национализации земли. Следовательно, изученный материал полностью подкрепляет заключение С.М. Дубровского о том, что социализация земли выдвигалась как средство для развития фермерского хозяйства (в случае победы буржуазии) и ничего социалистического в себе не имела. Но его вывод, что 1917 год в деревне ознаменован буржуазно-капиталистической революцией, может быт принят лишь с дополнением, что подобная революция имела все признаки переходной ступени к ее углублению через национализацию земли, т.к. классовая борьба в деревне, торжествуя полную победу над помещиками в октябре и ноябре месяце, все силы среднего и бедного крестьянства направила против сельской буржуазии и кулачества, усилив тот фронт борьбы, который летом и осенью обнаружился вполне отчетливо и который послужил исходной базой для более решительного наступления против сельской буржуазии под руководством победившей в октябре пролетарской партии большевиков. 1917 год подготовил ту социальную базу, которая явилась гарантией осуществления в жизни деревни большевистского лозунга о национализации земли.
  9. Если еще летом 1917 г. волостные земельные комитеты обнаруживали политическую двойственность, то в последние 4 месяца 1917 г. наблюдается или резко выраженная правительственная политика, что определялось или правительственным террором в сентябре и октябре или личным составом комитетов, ориентирующимся на правых эсеров и на их правительство, или на буржуазный элемент деревни. Такие комитеты со стороны бедных и средних слоев крестьянства встречали крупное сопротивление своим мероприятиям, доходившее до разгромов комитетов и переизбрания их состава или до полного игнорирования их распоряжений и противопоставления им решений сельских сходов, особенно в ноябре месяце, а в декабре даже возникали параллельные земельным комитеты, типа красноярского районного комитета. Однако, в большинстве случаев земельные комитеты, переизбранные в осенние месяцы, не подчинялись распоряжениям Врем. Правительства и игнорировали таковые, руководясь решениями волостных и сельских сходов с одной стороны, и губернского крестьянского съезда и совета и Всероссийского съезда советов — с другой. Но на время самых ожесточенных погромов имений в ноябре и эти комитеты приоритет и инициативу уступали сходам.
  10. Сложность аграрной борьбы, выросшей в ноябре до крестьянской войны против крупной и мелкой единоличной собственности, не характеризует еще наступление политической революции в деревне, а остается в рамках сильнейшего социального движения, но одновременное выступление рабочего класса на захват политической власти в стране придает крестьянскому движению характер той базы, на которой прочно укреплена была политическая победа рабочего класса и которая создавала неоспоримый перевес революционным силам рабочего класса в борьбе не только против крупной буржуазии, но и мелкой. Вместе с тем, в общей цепи классовой борьбы и всероссийской революции 1917 г. крестьянская борьба с помещичьим хозяйством и помещичьим политическим влиянием в деревне составляла чрезвычайно крупное звено, представляя самостоятельный и чрезвычайно ответственный участок революционного фронта за власть пролетариата и трудового крестьянства. Крестьянское движение в Казанском крае вполне подтверждает положение, выдвинутое Н.Н. Фирсовым и Я.А. Яковлевым, что рабочий класс пришел к власти, «на плечах крестьянского восстания».
  11. В борьбе с помещичьим и купеческим землевладением наряду с русскими крестьянами решительно выступали татары, мари и чуваши, причем татары проявили себя сторонниками полного уничтожения крупного хозяйства более резко, чем другие национальности. Совершенное уничтожение крупного хозяйства мотивировалось состоянием технических средств сель- скохозяйственного производства и культурной отсталостью производительного слоя крестьянства, которое в зависимости и от системы землепользования, могло ориентироваться только на мелкое хозяйство, вследствие чего мы наблюдаем, что наиболее совершенные орудия сельскохозяйственной техники после захвата их у помещиков оставались не только не использованными, но подвергались и порче.
  12. Что касается руководства крестьянским движением со стороны партии эсеров, оно сильно пошло на убыль в сентябре и октябре месяце, а в ноябре крестьяне совершенно уже не считались с ним, ориентируясь больше на левых эсеров и большевиков, которые после переворота возглавили все главнейшие крестьянские учреждения и организации.

*Редакционная коллегия: доктор исторических наук И.К. Загидуллин (научный редактор), кандидат исторических наук И.З. Файзрахманов, кандидат исторических наук А.В. Ахтямова.

**Из истории крестьянских движений в Казанском крае в 1917 году. (Очерк третий по архивным материалам). Часть 3

Доклад, читанный в общем собрании Общества археологии, истории и этнографии 6 ноября 1927 года

Опубликовано в издании «Известия Общества археологии, истории и этнографии» (Казань, 1928. Т. 34. Вып. 1/2. С. 4–98)

Евгений Чернышев
ОбществоИстория Татарстан Институт истории им. Ш.Марджани АН Татарстана

Новости партнеров