«За рубеж не тянет, люблю Россию» — как блокадница из Казани стала заядлой путешественницей
В годы войны Зинаида Бушуева обрела дом в Татарстане, построила семью и вот уже 20 лет ездит по стране
Война отняла у Зинаиды Григорьевны отца и сестру, на долгие годы лишила ее возможности учиться, подорвав здоровье. Выдержав блокаду и пережив тяжкие послевоенные годы, девушка больше двух десятков лет проработала на казанском Центральном телеграфе, застав настоящий «бум» развития технологий. Здесь в Казани она создала крепкую семью, а последние 20 лет всерьез увлеклась путешествиями по России. Каждое лето она проезжает тысячи километров по железной дороге, изучая Сибирь, Урал и Дальний Восток. В беседе с «Реальным временем» блокадница вспоминает свое детство и юность, рассказывает о том, как интернет и развитие хостелов сделали путешествия по России дешевле и доступнее, и пояснила, почему не спешит делать «загранник».
«Приехали солдаты, сказали: «Собирайтесь, мы вас отсюда увозим. Война. Перевезли обратно в Ленинград»
Зинаида Григорьевна Дынова (после замужества — Бушуева) родилась в Ленинграде 1 октября 1932 года, она была старшим ребенком в большой семье военного Григория Дынова — всего у них с супругой Мариной Николаевной было трое детей. На время начала блокады Зинаиде уже исполнилось восемь, младшей сестренке Нине — всего два годика и брату Юре — четыре. Война их застала не в Ленинграде: в 1940-м отца направили служить на советско-финляндскую границу. «Помню, говорил, неспокойно там было», — вспоминает Зинаида Григорьевна.
Семья перебралась на остров Юховец, но там Дыновы не прожили и года. Очень скоро отцу прислали телеграмму: «...срочно явиться в Выборгский военкомат». Скорое прощание, быстрые сборы, отъезд. Вызовы в военкомат были привычным делом для семьи, никто не ожидал, что из Выборга Григорий Дынов обратно уже не вернется — его призвали на фронт. Больше семья его не видела. Сама Зинаида Григорьевна уже много лет разыскивает любую информацию об отце, однако пока ни один архив не смог предоставить женщине даже снимок. Из-за частых переездов фотокарточек не сохранилось даже в «семейных фондах». О Григории Дынове известно лишь то, что он погиб в 1941 году.
— За нами приехали солдаты, сказали: «Собирайтесь, мы вас отсюда увозим. Война». Так мы узнали о начале всего. Нас быстро перевезли обратно в Ленинград. Приехали и началось… Бомбежки, бомбежки и никуда от них не скрыться. Везде все горело… Мы жили неподалеку от Финляндского вокзала, но до дома нас не довезли, расквартировали на чужой квартире. К сентябрю уже начался голод, Бадаевские склады сгорели. Нормы все уменьшались и уменьшались, и без конца воздушная тревога, обстрелы… Страшно, — рассказывает Зинаида Григорьевна.
«Так и жили: принесешь домой эти 125 граммов… Был бы еще хлеб, муки там было совсем ничего…»
В первые месяцы от бомбежек спасались в необорудованном убежище — темном сыром подвале одного из соседних домов, «а потом мама сказала: больше не будем прятаться, что будет, то и будет». Обстрелы переживали дома. Обошлось — бомбежки не задели новый «дом» Дыновых, но скудные запасы провианта и воды быстро кончались. Одинокую безработную женщину с тремя голодными малышами на руках, маму Зинаиды Григорьевны, старший по дому назначил помощником — те, кто мог еще стоять на ногах, тушили пожары, обходили квартиры и дома, вели учет.
— Мама уходила и оставляла меня за старшую, сказала: «Будешь за хлебом ходить». Очереди были длинные, очень большие, стояли 2-3 часа. Но потом очередь и за хлебом начала уменьшаться. Люди начали умирать. Мне мама сшила мешочек на шею — потому что я могла карточки потерять, сказала: «Потеряешь мешочек, и мы все умрем». Все время этот мешочек прижимала к груди, проверяла: на месте ли. Так и жили: принесешь домой хлеб, эти 125 граммов — был бы еще хлеб, муки там было совсем ничего… Вначале еще немножечко крупу давали, а потом и этого не стало. Маме пришлось ходить… добывать пищу.
Всю осень 41-го, каждый день Марина Николаевна ходила по окраинам Ленинграда — выкапывала из заброшенных огородов корни и кочерыжки от капусты, собирала листочки и траву-лебеду в промерзающей земле. Зимой не стало и воды — с бидоном женщина обходила дома, водокачки и колодцы в надежде найти хоть что-то. Свежевыпавший снег становился спасением. Кололи лед, топили, кипятили: вода получалась грязная, но делать-то нечего.
— На праздник какой-то дали шоколадку нам, на семью. Мама нам половинку разделила, а другую — пошла обменивать на что-нибудь. Не знаю уж как, но нашла воинскую часть, попросила хоть что-то для нас, детей, давно уже тогда не ели. Солдатам тоже не легко было, но их-то кормить надо было — они Ленинград защищали, что-то было. Дали несколько горсточек муки. Мама принесла, сварили похлебку на воде с мукой. Это был большой праздник, — вспоминает Зинаида Григорьевна. — Мука пахла керосином, видать, рядом стояла. Но тогда мы этого не замечали…
В коммуналке, в которой жили Дыновы, было четыре комнаты — четыре семьи. Когда запасы «топлива» — всего, что можно было сжечь в домашней буржуйке, в блокадном городе иссякли, жильцы начали объединяться. Мебель, да и все, что было в комнатах, пошло в ход. Топить стало нечем. В общий котел пошли ремни — ели разваренную кожу с химикатами.
— У соседки была собака. Но она ее не выпускала, прятала все, боялась, чтобы не съели. Люди… видимо голод заставил — ворвались к ней как-то. Через несколько дней она ее сама вывела — она страшная-страшная, вся худая. Привязали ее ближе к кровати и дали палкой по голове один раз, этого хватило. Мамы не было дома. Они ее сварили — а там варить то нечего было, одни кости — стали делить. А я сидела в углу, они меня не заметили сначала, обрадовались, что не надо делиться. Я сидела и плакала, но не просила, — говорит блокадница. — Женщина меня заметила, дала мне, я эту собаку попробовала. Жевала-жевала эту кожу… Страшно.
«Холодно было, лед на окнах, спали все на одной кровати, не раздеваясь. Морозы были за 40 градусов»
В один из дней Марина Николаевна долго не возвращалась домой — стемнело. Маленькая Зина, вспоминая, как люди падали замертво, стоя в очереди за хлебом, уже было подумала, что мама не вернется. Ближе к ночи мама пришла и обессиленная опустилась на пол.
— Я подошла со слезами: «Мамочка, почему тебя так долго не было?» Мама рассказала: «Иду по улице, а мимо — толпа. Кобыла еле-живая плетется, а за ней — люди. Все надеются, вот-вот подохнет, упадет, будет мясо. Люди сами уже неживые, сил повалить ни у кого нет, все ждут. Я думаю, пойду тоже, может, и мне достанется кусочек мяса». Говорит, встанет лошадь эта, постоит, и снова идет. Сил у мамы уже не осталось, вернулась домой.
— Сестренка стала умирать. Никогда не забуду, как мама сказала: «Дети, идите проститься с сестрой. Ниночка умирает. Доченька, прости меня, мне нечего тебе дать покушать». Мы подошли — братик не понимал ничего еще, маленький. Я смотрела в ее глазки — она на нас смотрит так, как будто прощается, а лицо — как у старушки, маленькое, сморщенное, только глазки одни и видны. Вскоре она умерла. А потом и мама слегла. И мы перестали вставать. Холодно было, лед на окнах, спали все на одной кровати, не раздеваясь, чтобы чуть-чуть потеплее было, — вспоминает Зинаида Григорьевна. — В ту зиму морозы были за 40 градусов...
Настал апрель 1942-го. По Ленинграду начали ходить санпосты — бригады обходили каждую улицу и каждый дом, заходили в каждую квартиру: перед наступлением жарких месяцев нужно было собрать и вывезти из города трупы, чтобы избежать вспышек эпидемии и распространения заразы. Часто семьи не сообщали о погибших и прятали тела, чтобы получить хлеб по лишней карточке. Были дома, в которых сообщать уже было некому.
— Санпосты стали приходить, а мы уже все лежим. Уже не вставали и не знали, чего там соседи. Нас тогда с мамой и братиком где-то ближе к августу на носилках вынесли и повезли к озеру. Сил не было вообще, поэтому нас не сразу перевезли, чуть-чуть откормили, а потом погрузили в машину и повезли через Ладогу. А потом по железной дороге, в товарном поезде на нарах. Долго мы ехали, и трупы из вагонов убирали прямо в дороге. Куда едем — ничего не знали.
«Мне было 10 лет, но учиться я не могла, способность к запоминанию возвращалась очень медленно»
Дыновых привезли в Краснодарский край и расквартировали в станице Михайловской. А уже через месяц отправили в Казань. «Сказали, что немец наступает», — рассказывает Зинаида Григорьевна. В тот момент они только-только начали оправляться и в прямом смысле слова вставать на ноги. Многие месяцы недоедания давали о себе знать: даже держать равновесие становилось непосильной задачей, не говоря уже о ходьбе или выполнении самой простой работы. Марине Николаевне с двумя детьми на руках дали с собой в дорогу мешочек с мукой и сыром, всех троих опять погрузили в поезд.
В Казани эвакуированных временно поселили в доме 27 на Баумана — в свое время здание исполкома Бауманского района, бывший клуб им. М. Горького. В огромных залах прямо на полу неделями спали десятки людей. Позже Дыновых расквартировали в доме 6 по улице Карла Маркса — буквально по соседству с Казанским кремлем. В девятиметровой квартире не было ни кровати, ни чашки, но первое время семья там почти не жила. Много месяцев Марина Николаевна и Зинаида провели в больницах, их лечили от дистрофии, а совсем еще малыш Юра был отправлен в приют.
— Мне было 10 лет, но учиться я не могла, поэтому в школу пошла поздно… Памяти не было вообще, способность к запоминанию возвращалась очень медленно. Полтора года после войны все по больницам да по больницам. Только потом начали в силе прибавлять: мама устроилась на работу, в цех, на 22-й завод (Казанский авиационный завод им. С. Горбунова). А я — в школу. Училась тяжело, на тройки, но школу очень любила. Бывало, не получается задачка, сижу, плачу, — поделилась Зинаида Григорьевна.
В школьные годы она встретила самую близкую подругу — соседскую девчонку Люсю, с которой они были дружны многие годы. Люся была бойкой, задорной и умной отличницей, всегда — примерной ученицей. С улыбкой блокадница вспоминает, как Люся помогала ей освоить самые сложные предметы и даже поступать в «хорошую», 11-ю городскую школу. С Зинаидой учителя занимались дополнительно не один год. И вытянули. В средней школе слабенькую девочку заприметили сразу и помогли семье получить справку о том, что Зине требуется усиленное питание. Дела постепенно шли на лад.
— Так и окончили «семилетку». Люся пошла в авиационный техникум, а я — в техникум легкой промышленности. Там объявление висело о том, что выпускников направляли в Санкт-Петербург. Но конкурс был очень большой, я не прошла. Пошла в вечернюю школу, в 8-й класс, а на другой год сдала экзамен, поступила в техникум связи.
«Я бы, может быть, и осталась на Алтае, но мама написала письмо…»
В 1955 году, после окончания техникума, выпускницу по распределению направили в Алтайский край, в районном узле связи неподалеку от Горно-Алтайска она несколько лет проработала техником радиоузла. Учиться там молоденькой девушке пришлось практически заново: осваивать принципы работы двигателя внутреннего сгорания, в студенческие годы «пройденные вскользь». Там же Зинаида Григорьевна познакомилась с будущим мужем, местным киномехаником Григорием Федоровичем Бушуевым. После месяцев ухаживаний, походов в кино и на танцы, 57-м, молодые сыграли свадьбу.
— Я бы, может быть, и осталась на Алтае, но мама написала письмо… Братик мой, Юра, умер. В 26 лет… И в очереди мы стояли на квартиру, нужно было возвращаться. Посоветовались с мужем и приехали, уже со старшим сыном Олегом. Потом и Валера у нас появился. В ясли устроить их было невозможно, поэтому я почти не работала. Когда места все-таки дали, я сразу поступила работать электромехаником на Центральный телеграф, получила повышение до инженера, — рассказывает блокадница. — Связь стала разрастаться, технологии пришли: проводная связь, кабельная, частотное телеграфирование.
На Центральном телеграфе она проработала до самой пенсии — до 1988 года. В тот же год Зинаида Григорьевна стала бабушкой и больше десяти лет занималась внуком. А потом сказала: «Женя, все, тебе нянька не нужна, бабушка пойдет в хор». Она пела в казанском хоре ветеранов войны и труда «Полет» 19 лет — пока позволяло здоровье. В 1996 году умер ее супруг Григорий Федорович.
«Всю Сибирь уже объездила — Владивосток, Хабаровск, Красноярск, Иркутск и много еще»
Сейчас блокадница живет со своим младшим сыном Валерием Григорьевичем. Сам он уже успел выйти на пенсию и помогает маме по хозяйству. Всего хватает, уверяет наша собеседница, правда, с деньгами детям помогает больше она сама, чем наоборот. Пенсия блокадницы — это порядка 20 тысяч, а вот Валерию Григорьевичу приходят выплаты в 11—12 тысяч… Главной статьей расходов Зинаиды Григорьевны стали накопления — на летние путешествия по России.
— Я путешествую уже 20 лет, с тех пор, как вышла на пенсию. Раньше ездили с супругом и детьми, а теперь — я одна. Всю Сибирь уже объездила — Владивосток, Хабаровск, Красноярск, Иркутск и много еще. На Байкале была и на севере — в Мурманске, Архангельске. В Хакасии — до Саяно-Шушенской ГЭС добралась, в Шушенское — к Ленину (поселок Шушенское знаменит как место ссылки Владимира Ильича в 1897 году, там он пробыл 3 года), — улыбается Зинаида Григорьевна. — В этот раз я ездила на Соловки (архипелаг в Белом море, Архангельская область).
Когда Зинаида Григорьевна только начинала путешествовать, останавливаться приходилось на съемных квартирах, изучать карты и маршруты, сейчас же, с приходом интернета и появлением хостелов, все стало намного проще, признается она. Сама блокадница пока не стала уверенным пользователем ПК, а планировать поездки, бронировать билеты и жилье ей помогают дети и внук, выписывая все нужные адреса и телефоны в записную книжку.
— Сейчас уже останавливаюсь я в хостелах все время, очень удобно и недорого, живу в общих комнатах, с туристами. Они приезжают на ночку-две и уезжают, а я подольше останавливаюсь, поэтому мы обычно друг другу не мешаем, даже наоборот, подсказать могут, — говорит блокадница. — Я же останавливаюсь надолго, стараюсь посетить исторические места вблизи города, деревни поблизости: например, когда в Абакан ездила, заезжала в Минусинск и Шушенское.
Этим летом Зинаида Григорьевна планирует съездить в Горно-Алтайск, навестить родню мужа и прогуляться по местам юности, и очень надеется, что здоровье не разрушит планы, все-таки 87 лет — это не шутки.
— За рубеж меня почему-то не тянет… Сын говорил: «Мам, вон, давай», а мне — нет… Я хочу в Россию, я люблю Россию. Такая красота там, особенно в Сибири, — объясняет она. — Я всегда путешествую летом — зимой, в мороз, гололедицу, уже все-таки тяжеловато. Зима есть зима, погода всякая бывает… Помню, во Владивосток ехала туда-обратно 16 дней в пути на поезде через Москву, но какая красота!
