«Даже те, кто не склонен к мошенничеству, вовлекаются в гонку за показателями, цитируемостью, индексом Хирша»

«Современной науке не повезло с социокультурной ситуацией»

— Какие фундаментальные проблемы есть в современной науке?

— Первая проблема, которая мне кажется очень важной, — у современной науки нет полной ясности по отношению к ее собственным методологическим, эпистемологическим, онтологическим основаниям. То есть ученые вооружены какими-то методами, но всегда ли они понимают те предпосылки, которые лежат в основании этих методов? Всегда ли они готовы признать эти предпосылки и их влияние на получаемый результат? Увы, далеко не всегда.

Хороший ученый неизбежно выходит на такого рода рефлексию и начинает заниматься чем-то наподобие философии в свой науке. Например, Вернер Гейзенберг — в книге «Физика и философия» он показывает, как близки современным физикам идеи и понятия, изобретенные философами много веков назад, как актуальны вопросы «предельных оснований». Но далеко не все ученые таковы.

Колоритный пример, противоположный Гейзенбергу — это Стивен Хокинг. Раскрывая суть сложных концепций современной науки, он регулярно сопоставляет их с метафизическими системами предшествующих веков и говорит, что философы прошлого вообще ничего не смыслили. Он пытается дистанцироваться от философии и утверждает, что для науки она скорее вредна, чем полезна. Его позиция не просто антифилософская, она воинствующе антифилософская. Но при этом, когда мы читаем его собственные работы, буквально на каждом шагу находим примеры философствования. Уильям Крейг хорошо показывает это, разбирая последнюю книгу Хокинга, написанную в соавторстве с Млодиновым. «Вот здесь Хокинг критикует философов и не замечает, что сам при этом занимается философией, вот здесь он использует философскую концепцию, сам об этом не подозревая» и т. д.

Эта история — пример того, как занимаясь борьбой с философией, ученый для себя выстраивает свою собственную философию науки и сам не замечает этого. В принципе, я не вижу здесь проблемы — пускай выстраивает как может. Проблема в том, что не все ученые способны даже на это. Не все способны настолько глубоко закопаться в суть своей научной проблематики, чтобы выйти на осмысление собственных предельных оснований. Как правило, в мелочах научного поиска вопросы о фундаментальных основаниях тонут.

Итак, первой проблемой я вижу недостаточную рефлексию со стороны ученых по поводу их собственных фундаментальных предпосылок. А без этого как мы можем быть уверены, о чем именно говорят получаемые учеными данные? То есть когда они получают результат и как-то его интерпретируют, то понимают они сами до конца, что они получили?

Стивен Хокинг, раскрывая суть сложных концепций современной науки, регулярно сопоставляет их с метафизическими системами предшествующих веков и говорит, что философы прошлого вообще ничего не смыслили. Он пытается дистанцироваться от философии и утверждает, что для науки она скорее вредна, чем полезна

— Какая же вторая проблема?

— Второй вызов принципиального характера — это, пожалуй, то обстоятельство, что наука оказывается раздираема двумя противоположными силами. С одной стороны, на протяжении нескольких последних столетий она целенаправленно озабочена проблемой демаркации, то есть пытается провести максимально четкую границу между научным и ненаучным знанием. Это необходимо для того, чтобы последовательно критиковать и разоблачать многочисленные варианты лженауки. Благородная миссия, проистекающая из идеалов эпохи Просвещения, несомненно. Чем лучше мы представляем себе границу между наукой и не-наукой, тем больше прогресс в науке. То есть прогресс не только в расширении наших знаний, но в прояснении языка, логики и методологии науки, уточнении ее границ.

С другой стороны, современной науке не повезло с современным обществом, с социокультурной ситуацией. Потому что она живет в эпоху неклассической и постклассической рациональности, когда стало понятно, что и сложность исследуемых явлений, и способы организации самого научного поиска требуют учета огромного количества социокультурных детерминант научного познания.

Ученый уже не может гордо сказать, что он занимается поиском научной истины и все привходящее не имеет значения. Он не может вынести за скобки социальный контекст, историко-культурный контекст, свою обусловленность средой. Сплошь и рядом в исследованиях самого отвлеченного теоретика прямо прорывается то обстоятельство, что он вырос именно в этом поколении, а не в другом, именно в этом обществе, а не в другом. Что его образованием и воспитанием занимались именно такие институции, а не другие. Что его учили решать научные задачи на этих образцах, а не на тех. Томас Кун называл эту совокупность детерминант «дисциплинарной матрицей» или «научной парадигмой». Сегодня мы стали гораздо лучше понимать социологию, экономику, политику науки. Увидели миллионы нитей, которыми наука связана со своим вне-научным окружением. Поэтому борьба за чистоту науки наталкивается на противоположную тенденцию: движение науки к более широкому диалогу с вненаучными формами знания.

Я большой противник лженауки. С ней необходимо бороться, это даже не обсуждается. В то же время это не означает, что наука должна полностью закупориться и отказаться от диалога с другими интеллектуальными системами, которые породило человечество. Я за то, чтобы не отождествлять «вненаучное» и «лженаучное». Среди вненаучных форм интеллектуального освоения мира (миф, религия, искусство) лженаука составляет лишь малую часть, хотя и самую опасную.

«Наука может вполне разумно и очень спокойно пытаться разговаривать с религией»

— Можно поподробнее о диалоге между религией и наукой? Возможен ли он в наши дни в принципе?

— Придется сказать страшную вещь. Да, я считаю, что наука может вполне разумно и очень спокойно пытаться разговаривать с религией. Что значит разумно и спокойно? Разумно — значит четко понимая свои точки соприкосновения. Понимая, что очень многие высказывания науки и религии на самом деле между собой несоизмеримы, поскольку преследуют различные мировоззренческие цели. О том, в чем они несоизмеримы, спорить не нужно, бессмысленно.

Я приветствовал бы диалог науки с религией, с искусством, с мифологией, может быть. Поэтому просветительские заголовки типа «ученые против мифов» лично мне кажутся не очень удачными. Миф в них сводится к сказкам, небылицам, нелепицам. А ведь это целая система мира и жизни, которая господствовала на протяжении многих веков, пока не появились религия и наука

Например, об идее сотворения мира спорить не нужно. То, как она понимается в религии, имеет совершенно иной смысл, чем в научной космологии. Критиковать этот смысл ученому не нужно, да и вообще неинтересно должно быть. Или идея спасения души в религии. Если я не верю в душу и спасение, должен ли я критиковать концепцию спасения души? Лично я сказал бы: мне непонятны основания ваших убеждений и цели, ради которых вы их сформировали, но я уважаю ваше право формировать собственные убеждения. Согласно теореме Томаса, многие из разделяемых обществом мнений реальны не потому, что они отражают реальность — они реальны по своим последствиям. Другими словами, я стою в этом вопросе на позициях прагматизма — ценность убеждения определяется его практическими последствиями.

Итак, я приветствовал бы диалог науки с религией, с искусством, с мифологией, может быть. Поэтому просветительские заголовки типа «ученые против мифов» лично мне кажутся не очень удачными. Миф в них сводится к сказкам, небылицам, нелепицам. А ведь это целая система мира и жизни, которая господствовала на протяжении многих веков, пока не появились религия и наука. Как говорил Клод Леви-Строс, миф — это социально-психологическая машина, «машина по уничтожению времени». Не стоит эту машину недооценивать. Повседневное сознание до сих пор живет мифами — в том числе техно-мифами и социо-мифами, выросшими из плодов науки и просвещения.

К тому же история самой науки показывает, что ряд ценных идей она черпает из вненаучной сферы. Движущим стимулом к появлению нетривиальных и даже революционных концепций у многих ученых была именно связь с религией, мифологией или искусством. Они черпали продуктивный импульс в этих интеллектуальных средах. Эту вторую проблему я обозначу, ссылаясь на известное эссе Чарльза Перси Сноу, как проблему «двух культур». В этой работе он сравнивает культуру ученых-интеллектуалов и культуру интеллектуалов-гуманитариев, говоря, что они все дальше и дальше расходятся, к сожалению, хотя могли бы здорово друг друга обогащать.

«Менеджериальный подход к науке сильно вредит ей»

— Есть ведь и такая проблема: под влиянием коммерциализации ученые начинают концентрироваться только на том, что приносит выгоду прямо сейчас. А еще поддельные диссертации, бесконечная гонка за новыми статьями в журналах и за повышением своего рейтинга. Не деградирует ли наука? Сможет ли она решить и эти проблемы?

— Смотрите: ученые, их лаборатории и институты получают гранты, государственную поддержку. Конечно, они должны как-то отчитываться. Это вопрос администрирования, менеджмента. А у менеджеров есть простое правило: ты не можешь управлять тем, что ты не можешь измерить. Отсюда возникает представление, что у каждого ученого по отдельности и у научной организации в целом должны быть какие-то ключевые показатели эффективности, по которым надо измерять их работу, чтобы определять, кто достоин грантов, а кто нет.

Даже те люди, которые не склонны к мошенничеству, плагиату, даже и они постепенно вовлекаются в эту гонку за показателями, за цитируемостью, за индексом Хирша и страдают от искаженного целеполагания. Вот что самое опасное, на мой взгляд.

С одной стороны, сама поддержка науки с помощью грантов и финансирования, государственного или негосударственного, — это очень важная и нужная вещь. Наука вышла на такие рубежи, где она не может делаться на коленке. Ей нужны очень большие деньги, если мы хотим реально продвинуться вперед. С другой стороны, менеджериальный подход к науке сильно вредит ей. Потому что когда для оценки эффективности системы вводятся какие-то показатели, и сама система информируется о наличии этих показателей, то эта система начинает работать на показатели, а не на свою основную цель. То есть подменяется целеполагание. Кто-то скажет, что это не важно, что, мол, слова про научный поиск, про стремление к открытию нового, к расширению наших горизонтов — это красивая идеализация. Но я все-таки уверен, что ученому важно держать в голове правильные цели. Должен ли он получать деньги за то, что он делает? Несомненно. Должен ли он заниматься своим трудом ради денег? Ни в коем случае, иначе сам смысл науки подменяется и искажается.

Я считаю, что кризис науки проявляется даже не в том, что расплодилось множество мошенников и плагиаторов. Сотни недобросовестных диссертаций раскрывает «Диссернет», и когда посмотришь вокруг, то думаешь: «Сколько же людей сидят на постах с поддельными диссертациями…» Но это лишь вершина айсберга — гораздо хуже та коррозия ценностей, которая происходит внутри науки. Даже те люди, которые не склонны к мошенничеству, плагиату, даже и они постепенно вовлекаются в эту гонку за показателями, за цитируемостью, за индексом Хирша и страдают от искаженного целеполагания. Вот что самое опасное, на мой взгляд.

Сможет ли наука разобраться с этой проблемой? Если взвалить ее на каждого ученого в отдельности — то нет. Проблема-то системная, а не индивидуальная. Научному сообществу в целом придется вырабатывать некоторый экспертный взгляд на такого рода проблемы, и уже есть низовое движение в этом направлении. Ученые начинают сопротивляться тому, что их загоняют в жесткие рамки и диктуют какие-то бешеные темпы, какие-то повышенные обязательства по написанию статей, цитируемости. «Publish or perish» — публикуйся или умри. Они начинают сопротивляться — уже не просто поодиночке, но и целыми сообществами. Они борются за изменение публикационной политики, за открытый бесплатный доступ к научным текстам, за академическую автономию и академические свободы.

Гарантированное положение в институте, уверенность в завтрашнем дне, доступ к актуальной и надежной информации — это то, без чего невозможно представить, как ученый может действительно заниматься чем-то важным. Причем все это нужно не только самим ученым, это нужно обществу. Общество, государство нанимает ученых, чтобы они решали сложнейшие задачи. Довольно странно было бы одной рукой ставить перед ними поистине титанические задачи, а другой отнимать у них минимально необходимые условия для их решения.

Мне кажется, когда научное сообщество осознает свое единство, свои объективные интересы, оно сможет выработать некоторую солидарную позицию и предъявить ее менеджерам от науки, министрам науки. Надеюсь, что эти министры услышат голос самих ученых. Может быть, я идеалист в этом отношении, но я в это верю.

— Посоветуйте три книги, которые стоит прочесть тому, кто хочет разобраться в теме будущего науки и найти решение фундаментальных проблем науки.

— «Конец науки. Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки» Джона Хоргана, «Тени разума: в поисках науки о сознании» Роджера Пенроуза и «Представление и вмешательство» Яна Хакинга.