«Песнь моря»: красота средневековых мифов и сказаний, растворяющая современную печаль и скорбь

На одном ирландском острове с маяком жил рыбак Конор со своей женой Броной и сыном Беном, и были они счастливы. Брона была очень красивой и доброй матерью, и рассказывала Бену по ночам сказки. О волшебных существах фэйри, о совиной ведьме Махе, о великане Мак-Лире, застывшем камнем. О таинственных «русалочных» созданиях селки (или шелки), девушках-тюленях. И, наконец, о том, как у Бена скоро появится младшая сестренка, и он станет ей верным братом, ведь правда? Однажды жена рыбака, попросив прощения, сбежала по ступенькам маяка-дома и выскользнула в ночь, и прыгнула в море, оставив на берегу безутешному Конору дочку, а Бену сестричку – крохотную девочку в беленькой шубке, которую назвали Сиршей. И больше Брона никогда не вернулась. Конор с горя стал угрюмым, топя печаль в пабе на материке, а Бен обозлился на то, что жизнь может оказаться совсем не чудесной и сказочной, какой была в маминых сказках, а очень даже несправедливой. И свою обиду мальчик перенес на ни в чем неповинную Сиршу, которая, между прочим, даже не умела говорить (не говоря уже о том, что она, в отличии от него, с детства росла без мамы). Сирша тянулась к братику, который сбегал от нее играть со своим огромным псом по имени Ку, и не понимала, почему папа такой вечно грустный, а Бен постоянно как будто бы на нее обижен. Сирша, как андерсеновская Русалочка, не могла даже ничего в ответ возразить: лишь непонимающе сверкала глазками, ведь она была еще очень и очень мала. Буквально только начинала жить. Однажды девочка надела белую шубку, в которой ее нашли, и шубка неожиданно оказалась ей впору, подула в оставленный мамой рожок – и так же, как и мама ее когда-то, прыгнула ночью в страшную морскую глубину, превратившись в воде, как по волшебству, в чудесную белую шелки. Бабушка была в ярости, папа был в ужасе, брат же ничего не понимал. Папа спрятал волшебную шубку в сундук и бросил его на дно моря. Бабушка насильно увезла брата с сестренкой прочь с острова на материк – мол, им обоим с таким отцом-алкоголиком жить чрезвычайно опасно. Увезла аккурат в канун дня всех святых. Именно там, в городе брат и сестра узнали о тайне происхождения Сирши, о том, что мамины сказки очень даже «всамделишные», что Сирша теперь должна надеть свою белую шубку-плащ и спеть песню моря, и расколдовать всех превращенных злой совиной волшебницей в камень фэйри, чтобы те смогли попасть на родину (страна юности это, страна фэйри ли, просто волшебная страна – не важно).

Томм Мурр, автор одной из самых красивых мультипликационных лент в истории кино вообще – «Тайна Келлс» (The Secret of Kells, 2009) своим новым фильмом, который выходит в очень ограниченный прокат на следующей неделе, но доступен уже полгода как на DVD, – вошел в ирландскую реку мифов и полузабытой красоты древних сказаний своих предков во второй раз. Кажется почти невероятным, что «синдром второго фильма» после слишком прекрасного первого, Мурра никак не коснулся. Здесь все те же кельтские и ирландские средневековые мифы, сверхъестественно прекрасная визуализация поэтических фантазий (по печальной и наивной тональности эта детская сказка очень напоминает поэмы-мифы ирландца Йейтса), достигающая с самого начала высот художников Средневековья, авторов иллюминированных рукописей. Кажется, это не фильм, снятый командой студии Cartoon Saloon с применением технологии CGI, номинант на «Оскара» и фаворит каждого посмотревшего его кинокритика («самое прекрасное кино в истории», «не мультфильм, а драгоценный камень!») а та самая рукопись, которую Томм Мурр нашел в одной из ирландских пещер, сдул пыль, и перефотографировал ее на пленку. Образы, их отделка, тональность песни и сказаний, какая-то тончайшая серебристая музыкально-печальная нить, выписывающая по истории круги, кольца, расходящиеся в целый сад петляющих тропок – все кажется не здешним, а средневековым, вышедшим из-под рук ремесленников, достигших в 12-15 веках высот чистого искусства. Томм Мурр, художник, придумал и нарисовал средневековые леса и Келлский монастырь, как будто бы сам там вырос, и потому его художественно-поэтический дар кажется «оригинальным», в том смысле, что он жил тогда, и только на время по приказу ирландской богини Ману перенесся в XXI век, чтобы поделиться божественной красотой очередной песни, очарованием времени и пространства мифа, который нельзя придумать. Который кажется большим, чем вся наша жизнь, и спрятан глубоко-глубоко у нас внутри. И ключ к нему может быть только у доверчивых детских сердец, которые разве и могут его найти. Как в сказке – по тропинке из хлебных крошек, или по седому длинному волоску барда-сказочника, или по дорожке из желтого кирпича. Томм Мурр, который восхищается другим гением детской анимационной сказки – Хаяо Миядзаки, сняв «Песнь моря», казалось бы, в декорациях современной Ирландии, на самом деле, как и японский мудрец, в очередной раз создал совершенно иной мир, где миф еще жив, и дышит красотой и печалью – и продолжается из сновидения в обычную жизнь, которую расцвечивает в ослепительную мозаику. Точно отказывая жизни в реальности, и говоря по секрету, что все вокруг лишь покрыто саваном, достаточно сдернуть его рукой художника или пальцем ребенка – и мир засверкает небесными красками. И потому, возможно, от красоты «Песни моря» и от ее невозможной трогательности, от которой так сладко ноет в груди – нам все это кажется не придуманной доисторическими ирландцами сказкой, наоборот: кажется, все, что нам показали – и есть настоящее. Это окружающий мир – сказка, которую чья-то мама, уже зевая и засыпая, рассказывает детям под одеялом в кровати, пока за окнами стонет и завывает метель. И как только они заснут, этот мир закончится, и рассыпется на лепестки жизнь.

Старым бардам, как и поэту Йейтсу, были свойственны в общем очень простые истории, которые варьировались от строфы к строфе, петляли от поэмы к поэме, звучали все те же аккорды в сказках. Томм Мурр сегодня, наверное, единственный сказочник-бард, которому свойственна та же гениальная простота и музыкальная грация рассказа. В «Песни моря» же очень простая и до наивности детская история. Простые персонажи, можно сказать, рисованные одним вдохновенным росчерком. И мифологически односложная линия инициации: надо сделать то-то и то-то, чтобы кого-то спасти, иначе случится страшное не только с тобой, но и с миром! «Песнь моря» ставит мальчика и особенно маленькую девочку в центр мирской паутины по всем правилам древности, которая полагала, что здание мира и человечества может зависеть от слезы одного ребенка, молитвы одного монаха, улыбки одного лишь праведника. Мол, пока он жив – Бог нас еще милует. Величие этой сказочно-мифической простоты в мультике Мурра доказывается еще и тем, что психологически сложные явления и понятия он скрадывает в складках сказки. Лабильность детской психики. Горе ребенка после смерти матери, и бегство его от жестокой потери и мрачной реальности в фантастические миры. Все тоже самое было когда-то свидетельством мастерства бродячего барда, способного достучаться до сердец простых работяг, растрогав их загрубевшие души хрустальными, невероятно далекими, казалось бы, от реальности образами, но так отчего-то цепляющими. Почему? Потому что та же «Песнь моря», например, оказывается золотым ключиком к закрытым на семь замков душам сомневающихся во всем взрослых и пугливых детей. Иными словами, ее правда о безутешном отце, его скорби по смерти любимой, и ребенке, не способном забыть и простить, что мама ушла и уже не вернется – это правда искусства. А такая правда имеет способность в первую очередь утешать.

Односложность «Песни моря» — это односложность древней легенды, национальной саги, мифа или эпоса. «Односложность» доромантической истории человечества, когда главное происходило, условно, не столько по горизонтали, не столько в развертывании свитка рукописи, сколько по вертикали, в глубину. В том числе и в отделке рукописи, в стилевом совершенстве языка, в искусных иллюстрациях. В рефренах, в повторяющихся мотивах, в удивительном эхе истории, которая представляла собой огромные анфилады дворца, с дробящимися отголосками, зачинающими новую песнь теми же фразами. Когда одна и та же история рассказывалась веками, и никого это не волновало и не печалило. Зато каждая вторая пропетая строчка песни могла заставить учащенно биться сердца угрюмых воинов у кургана или костра. «Песнь моря» то ли миф, то ли сказка, но на ней лежит печать древности и величия рассказа, нарисованного и спетого чеканным стилем, размеренно, и нараспев. Где, возможно, именно поэтому почти сразу же оказываешься в плену художественного гения автора, сообщающего тебе доверительно «важно не что я пою, а как, для чего, кому».

У «Песни моря», как и во многих, к примеру, сказках Андерсена, печальный финал, и одновременно финал счастливый. Рассказ о смерти и чувстве потери, о невыносимой боли человеческой, связанной с ними – Томм Мурр заканчивает матрицей древнего сказания, где к смерти, боли и расставаниям было иное отношение, чем у нас. Боль утраты принадлежит этому миру: «Смерть неизбежна», — но есть мир другой, где царит вечная юность. Да и сама смерть и боль в древнем мире были формализованы, в причитаниях или плачах, в раз и навсегда разлинованном порядке существования народа или племени. Где каждый странный нам сегодня обряд завершал гештальт оплакивания потери, дабы продолжать жить дальше. Учитывая, что история Мурра детская, и направлена в первую очередь на детское восприятие – то ее мягкий, утешающий голос, словно набрасывающий на кровоточащую рану драгоценную материю, вышитую руками искусниц и мастеров прошлых эпох – особенно ценен. Волшебство «Песни» заключается не только в ее поражающий воображение красоте, заставляющей замирать дыхание, но и в той радостной легкости, с какой эта красота растворяет печаль и горе.

В «Песне» много сокровенной тишины (и той самой настоящей магии, которая чарует и морочит головы и сердца), и потому она не кажется расположенной быть хитом проката. Скорбь «Песни моря» — окаменевшие от горя ее создания и междустрочное волшебство преодоления тяжелой «непреодолимой» тоски — очень походит на маленькую ее героиню Сиршу. Слишком красивую. Слишком молчаливую и смурную. Слишком любящую уединение и тишину. И таинственные глубины моря предпочитающую всем другим благам на свете (разве что, кроме отца и братика!). Что бы она сказала, окажись она под внимательными взглядами публики? Ничего. Стушевалась бы. Постаралась исчезнуть. Убежала на море, сев у берега. «Песнь о море» — это вот такая же шелки, боязливое существо, в человеческой форме исключительно красивое, но брак с которой длится недолго. Ее, безусловно, можно вызвать, «сев ночью на камень у воды и уронив в воду семь слезинок». Но, следуя правилам божественной амнезии, падающей на любого дерзновенного сына человеческого: нельзя сообщать тайну другим, разоблачая сокровенное игры, славы и гордости ради. Первое правило шелки – никогда не говори о шелки.

Кадры из фильма и трейлер — с сайта cartoonsaloon.ie