«Единственный ресурс, который остался у России — это конкуренция регионов...»

«Мой оптимистичный прогноз провалился...»

— Марат Александрович, два года назад вы сказали, что если начинают деградировать политики и медиа, то на первый план выходят художники. Два года прошли — редким политиком есть повод восхищаться, а во что превратились СМИ, я промолчу. Но художников-то не слышно! Пусть даже тех, кто не составляет первый эшелон интеллигенции. Где, они, эти новые, да даже старые имена, где их голоса?

— Вы меня уели, конечно! (Смеется). Я живу в Черногории, но делаю выставки в Лондоне, Вене, Милане, в ноябре открываю новый культурный центр в Париже — и я разочарован той ситуацией в культуре, которая имеет место в Москве (она все-таки детальнее отражена в медиа, нежели ситуация во всей России). Главное событие художественной жизни за последний год — это опять же то, что Кирилл Серебренников сидит под арестом, далее — художник Петр Павленский уехал в Париж, потому что на него завели уголовное дело. На мой взгляд, ярких, независимых явлений за это время не произошло, и стратегия власти на замораживание всего сработала — люди боятся. Но людей нельзя обвинять в боязни. Человек, который шел в художники, не предполагал, что надо быть мужественным. Он думал, что нужно быть талантливым, образованным, работоспособным, а ситуация говорит, что надо быть храбрым! А храбрые пошли в военные училища или еще куда-то!

Ситуация сложная, но, кроме всего прочего, влияет еще и фактор изоляции. Очень сложно, когда страна стремительными шагами изолирует себя от мира, делать что-то наоборот. Искусство по своей природе открыто, культура и культурный обмен — это одно и то же, искусство не существует без коммуникаций. В Европе, чтобы заработать на хлеб, мне приходится мотаться куда больше, чем в России. Могу сказать, что количество коммуникаций, каких-то творческих отношений и договоров у каждого творческого человека здесь в сто раз больше, чем у него есть в России. И это дает свой хороший результат. Поэтому, конечно, грустно — Россия большая страна, талантливых людей в ней с избытком, и яркие явления наблюдать можно, причем во всех поколениях. Да, мой оптимистичный прогноз провалился, и я должен признать, что вслед за политикой, вслед за медиа, властям удалось задушить свободное искусство. Ну или почти удалось.

Но я отмечу один важный плюс, который обнаружился буквально месяц назад, когда я проводил форум русской культуры в Европе. Русский авангард живет не в России — художник номер один Илья Кабаков живет в Нью-Йорке, художник номер два Эрик Булатов живет в Париже, художник номер три Иван Чуйков живет в Дюссельдорфе, Дмитрий Врубель — в Берлине, там же живет Боб Михайлов, Дубоссарский живет в Таллине, группа «Война» — в Иерусалиме, а здесь, в Черногории, художников целый «куст». Пусть они, как и многие известные писатели, живут не в России, но они все-таки работают для России! И вполне возможно, что в этой атмосфере появится что-то, что будет интересно России, и, может, люди вернутся в Россию.

«Главное событие художественной жизни за последний год — это то, что Кирилл Серебренников сидит под арестом». Фото mskagency.ru

«Власть бряцает оружием, а потом удивляется, что дети стреляют в школах»

— Некоторое время назад большую популярность в России приобрели рэп-баттлы, и это было одним из редких ярких культурных явлений в молодежной среде. Но они быстро пропали — почему?

— Может, рэп-баттлы и не пропали. Может быть, рэперы решили, что им такая публичность не нужна. Но сами баттлы, может быть, проходят. Знаете, в нашей культуре есть слэмы — конкурсы поэтов, выступающих по очереди, их можно даже назвать предшественниками баттлов. И 30 октября поэт Андрей Родионов устраивает в Москве этот слэм, и я туда поеду — я люблю поэзию. Да, что-то исчезло, но это что-то исчезло только с наших глаз. С чего началась перестройка? С того, что в СССР начали печатать литературу, которая была написана до перестройки, но по идеологическим причинам не публиковалась, и получается, что была интересная литературная деятельность, мощные писатели, но для внешнего наблюдателя казалось, что ничего нет. Поэтому вполне возможно, что какие-то культурные кластеры просто закрылись от медиа и от публичного внимания. Если публичность в современной России вместо славы дает угрозу, то люди, возможно, поменяли стратегию и перестали себя промоутировать.

— Почему этих угроз становится все больше и больше для кинематографистов, художников, театральных деятелей? Почему власть не остановит тех, кто громит выставки, срывает кинопросмотры и спектакли? Слава Богу, что дело пока не дошло до трагедий, но ведь все возможно.

— Власть сделала модным и популярным мачизм, олицетворял который некоторое время Путин. А потом власть удивляется, что футболисты избивают людей. Власть бряцает оружием по телевизору, а потом удивляется, что дети стреляют в школах. Конечно, на все вопросы можно ответить, что это сделала власть, но ведь это ничего не объясняет и не дает пищи для ума. Давайте задумаемся, какие есть еще ответы? Наше общество сейчас живет в следующих рамках: с одной стороны, это некая «ДНР», то есть вольница, анархизм, цена жизни — копейка, а с другой стороны, это «Чечня» — строгие правила, традиционность и архаичность. Эти две угрозы всегда себя предъявляют, и возможность нынешней власти прожить долго заключается в том, чтобы показать людям, что эти две «перспективы» гораздо хуже того, что есть сейчас. То есть власть может сказать, что либо у нас будет, как в Донецке, где все ходят с оружием, стреляют, чуть что не понравится — в тюрьму, либо все будет, как в Чечне — все строго, чуть что, извиняться надо перед начальством. И с помощью этих «перспектив» власть много чего добьется. Она же стимулирует и одно, и другое, отсюда все эти НОДы и прочие «общественные организации», ряженое казачество, которые занимаются самоцензурой, когда ходят на спектакли, на выставки, отсюда и убийство чеченцами Бориса Немцова.

«Любой конституционный процесс — это риск: если что-то пойдет не так, если пошатнется какой-то рейтинг или еще что-то, то все может пойти не так». Фото nalog-briz.ru

«Невозможно представить, что человек со стороны оставит роскошные угодья тому же Золотову»

— Мы плавно перешли к политической повестке. Во власти пока еще аккуратно и осторожно, но заговорили о необходимости внесения изменений в конституцию. Первым на этот счет высказался глава Конституционного суда Валерий Зорькин: он сказал, что, мол, в основном законе есть перекос в сторону президентской власти. Как вы поняли выступление Зорькина?

— Есть несколько вопросов, которые власть захочет решить при помощи изменений в конституции. Первый — сохранение Путина у власти: при таком количестве украденного вряд ли можно найти в своем кругу преемника, поэтому ближайшая попытка Кремля — удержаться у власти. И сделать это можно легко, например, скажут, что президентская власть у нас слишком жесткая и давайте сделаем парламентскую, при которой Путин пересядет в кресло председателя парламента. Или скажут, что, мол, федерацию нужно наполнить содержанием, что сегодня у нас слишком унитарное государство (что правда), и тогда Совет Федерации, который сегодня представляет собой чисто декоративный орган, превращается в настоящий, функционирующий, действующий, и Путин его возглавляет. Есть и третий вариант сохранения власти Путина — это Белоруссия. Кремль скажет — давайте наполним новым содержанием объединение России и Белоруссии, напишем заново конституцию объединенного государства, и она станет основной конституцией.

Но, безусловно, существуют риски. Любой конституционный процесс — это риск: если что-то пойдет не так, если пошатнется какой-то рейтинг или еще что-то, то все может пойти не так. Все мы знаем, что армянская революция произошла, потому что бывший президент хотел сохранить власть — поменял в Конституции президентскую республику на парламентскую, чтобы пересесть в кресло премьера, а в результате не получилось.

— Но почему же преемник — это архисложная проблема?

— Нынешняя власть — это бизнес-группировка, и получить внутри группировки преемника очень сложно, если знать, что люди в этих группировках имеют очень сложные отношения друг с другом. И кто, кроме Путина, удержит Сечина, Кадырова и прочих Ротенбергов? Непонятно. Если брать человека извне, как Ельцин взял Путина, то неужели можно представить, что новый человек оставит роскошные угодья тому же Золотову? Конечно же нет — их у него отберут, и мысль о том, что все отберут, им, конечно, не дает покоя. И кремлевские обитатели хотят перенести идею преемника на какую-то другую ситуацию, а там, после 2024 года, это станет не так важно.

— Кстати, относительно Золотова. Как будет развиваться история с теми претензиями, которые ему предъявил Навальный, и с обещаниями и предложениями Золотова в известном обращении к Навальному?

— Золотов совершил глупость и тихо соскочил с нее. Во всяком случае, ему кажется, что он именно тихо соскочил. А они будут судить Навального — это будет продолжаться. Но в целом коллизия такая — всем понятно, что такой вот у нас появился персонаж — Золотов.

«Золотов совершил глупость, и тихо соскочил с нее. Во всяком случае, ему кажется, что он именно тихо соскочил». Фото Reuters (kavkazr.com)

— Можно ли рассчитывать в случае внесения новых изменений в Конституцию на создание настоящей федерации, или этого при Путине не будет? Вы в свое время очень жестко критиковали процесс централизации.

— На сложные вопросы не бывает простых ответов. Когда я был членом общественной палаты России, я занимался децентрализацией и я понимал, почему децентрализация не получается у комиссии Козака (вице-премьер РФ Дмитрий Козак, — прим. ред.). Но единственный ресурс, который остался у страны, — это конкуренция регионов, а для того, чтобы было право конкурировать, нужна децентрализация. Поэтому в целом нужно отказаться от унификации, обратиться к опыту США, где законодательная деятельность каждого штата очень активна и регионы развиваются по-разному И у нас должно быть все по-разному, то есть у нас есть Краснодарский край, есть Башкирия, есть Пермский край, и их экономика абсолютно разная, но законодательство одно и тоже. Тут нужно не просто дать регионам больше средств из собранных ими — должна быть законодательная свобода, создание различных конкурентных путей для развития региона. Для меня проект развития регионов был очень интересным, и я мечтал в нем участвовать, потому что он позитивный, и проблема сверхцентрализации — это проблема не Путина, а России. Но в целом при нынешней власти говорить о каких-то позитивных концептах развития не приходится.