Казанский судья в законе: «Он остался жив после двух ранений в голову»

Пуля навылет

— Эдуард Ильсиярович, приходилось ли вам встречаться по службе с уникальными случаями, может быть, достойными экранизации?

— Запомнилось дело об огнестреле в 2001 году на улице Братьев Касимовых в Казани. Я тогда из следователей городской прокуратуры перешел в прокуроры-криминалисты центрального аппарата Прокуратуры РТ. Мы выехали на место и выяснили обстоятельства: мужчина пришел в гараж к своему знакомому, и там ему дважды выстрелили в голову. Киллеры ушли с места, а он… встал и побежал домой к родственникам: «В меня стреляли. Там был Рагим — Рагимшин, один из двоих».

Этот человек остался жив после двух огнестрельных ранений в голову. Одна пуля прошла навылет через глаз и вышла с затылочной области, другая вошла в щеку и застряла. Больше всего в этой истории поразило, что мужчина остался жив и что фактически его предал и подставил под пули друг.

Мы выяснили, что этот Рагимшин жил по соседству с потерпевшим, который в какой-то момент с женой временно переехал в Соцгород, но стал подыскивать квартиру для покупки в районе улицы Братьев Касимовых. По объявлению он нашел квартиру в доме, в котором проживал Рагимшин, и так как ездить из Соцгорода было не очень удобно, попросил Рагимшина посмотреть квартиру и выяснить у хозяина окончательную ее стоимость без услуг агентства недвижимости. Впоследствии потерпевший вместе с супругой и Рагимшиным пришли к хозяину квартиры, за которую тот просил 8 тысяч долларов. Потерпевший просил снизить цену до 7,5 тысячи, из чего Рагимшин понял, что его приятель заинтересован в приобретении квартиры, и решил поживиться. Через несколько дней он позвонил другу и сказал, что хозяин квартиры принял условия о снижении цены, но потребовал аванс в 4,5 тысячи долларов, которые потерпевший, не подозревая обмана, передал Рагимшину. А тот не захотел расставаться с деньгами и решил организовать убийство. Нашел исполнителя и заманил доверчивого друга в гараж.

Потом потерпевший рассказывал, что, когда пришел в гараж, там находился незнакомый парень в перчатках. Рагимшин, по его словам, позвал за собой — сказал: «Тут в подсобке одна деталь лежит, пойдем и глянем, что из нее можно сделать...» Рагимшин с парнем пошли впереди, наш потерпевший без задней мысли — за ними. «Неожиданно парень в перчатках разворачивается и в упор стреляет мне в голову. Я падаю… Потом второй выстрел в голову, я притворяюсь мертвым. Потом Рагимшин проверяет у меня пульс: «Вроде готов», — вспоминал на следствии покупатель квартиры.

Нашли мы их, конечно, быстро. Но это было фактически последнее дело, которое я в качестве следователя вел.

Запомнилось дело об огнестреле в 2001 году на улице Братьев Касимовых в Казани. Мы выехали на место и выяснили обстоятельства: мужчина пришел в гараж к своему знакомому, и там ему дважды выстрелили в голову. Киллеры ушли с места, а он… встал и побежал домой к родственникам

«Суфлеров и «закрытых» тем не было»

— Эдуард Ильсиярович, а почему вы в свое время решили сменить мундир следователя на судейскую мантию?

— Если помните, я не сразу из следствия ушел. В 2001-м был назначен прокурором-криминалистом — это по аналогии с футбольной терминологией «играющий тренер», которого назначают в помощь начинающим следователям при осмотре места происшествия, назначении экспертиз. И я в течение 6 лет был прокурором-криминалистом. А уже в 2007 году, когда образовался Следственный комитет при Прокуратуре РФ, то мы фактически автоматом перешли туда, и меня сразу же назначили на должность помощника руководителя по взаимодействию со СМИ.

Почему именно меня, я не знаю. Может, из-за того, что мы тогда вместе с Максимом Владимировичем Беляевым (ныне зампред по уголовным делам Верховного суда РТ, — прим. ред.) активно занимались оказанием помощи съемочным группам федеральных телеканалов — они часто приезжали к нам для съемок программ по группировкам. Это целый цикл был — «Жилка», «Тагирьяновские», «29-ки»… И как-то по умолчанию нас всегда назначали оказывать им содействие в поиске людей, материалов, видеозаписей.

Не мне оценивать мою работу. Она научила меня держаться, появился опыт публичных выступлений, работы с камерой. Пришлось по ходу учиться всему. Суфлеров не было, говорили с чистого листа.

— Обучение в качестве пресс-секретаря проходили?

— Нет. С колес информацию давали. Помните, было покушение на муфтия в Казани и тут же на другой улице — убийство его заместителя (Валиуллы Якупова, — прим. ред.). Вот тогда я разрывался, помню, между местами, где были совершены преступления и телекомпаниями, которые приехали со всей России. Потом катастрофа «Булгарии» была. Помню, я накануне трагедии вышел в отпуск, так меня отозвали и приказали срочно ехать в Камское Устье. Когда приехал, там еще только разворачивали штаб. Тела погибших еще не доставали, но число жертв уже было известно — 122 человека. А вот причины трагедии еще были непонятны тогда — отказ техники, либо какая-то халатность, разгильдяйство. Это потом уже стало выясняться.

Этот журналистский период был в моей жизни на протяжении 5 лет. Это хорошая школа, я нисколько не сожалею, что этим пришлось заниматься. Причем сначала я вообще две должности совмещал. На мне наряду с взаимодействием со СМИ был контроль за исполнением поручений руководителя — что, кому и в какой срок поручает руководитель следственного управления на совещаниях. По итогам я составлял определенные карточки и информировал отделы — какое задание не выполнено, сколько времени осталось.

— А в то время в Следкоме были дела, о которых руководство не хотело говорить? Сейчас популярна фраза: «Не комментируем».

— Наверное, в то время таких дел не было. Хотя всегда объем публичной информации определяется интересами следствия.

Не мне оценивать мою работу. Она научила меня держаться, появился опыт публичных выступлений, работы с камерой. Пришлось по ходу учиться всему. Суфлеров не было, говорили с чистого листа

— Так почему все-таки решили сдавать экзамен на судью?

— Я к тому времени уже отслужил максимальный срок и получил максимальное звание, какое мог, — полковник юстиции. А работу в качестве судьи многие считают венцом юридической карьеры. Это потолок. Следствие бьется, ищет улики, обвиняет, но именно суд ставит финальную точку. Суд дает оценку всем собранным материалам, доказательствам и выносит решение — виновен ли человек. Если виновен, то в чем. Мы же не всегда соглашаемся с позицией обвинения.

Я получил предложение подумать над судейской карьерой и недолго думал. Потому что хотел работать в суде. Знал, с чем примерно придется столкнуться. До этого на судей смотрел, как на небожителей. У меня всегда вызывало трепет и здание историческое Верховного суда РТ (ранее располагался на улице Кремлевской, — прим. ред.), и его атмосфера.

Работа судьи над ошибками следствия: допросы по верхам и улики ниоткуда

— Долго ли пришлось привыкать к новой работе?

— Свои особенности есть, конечно. После того, как я пришел в Верховный суд Татарстана, меня направили на переподготовку в Российскую академию правосудия. Там мы ходили в Верховный суд РФ, смотрели как они работают. Судьи читали лекции. Естественно, нам было интересно. У судей взгляд на обвинение немножко другой уже — а все ли правильно сделал следователь.

— А вы лично возвращали следователям дела на дополнительное расследование?

— Да, было такое. В первую очередь, по нарушениям, которые препятствуют рассмотрению уголовного дела. Например, неправильно составлено обвинительное заключение, неправильно предъявлено обвинение либо неправильно расписаны действия лиц, которых обвиняют в групповом преступлении. Самое простое, когда обвинительное заключение просто не подписано.

Существует и масса других нарушений. Когда в деле доказательства собраны ненадлежащим, не процессуальным путем. Хотя и без них следствие вполне может обойтись. Такое встречалось еще лет 5 назад, сейчас уже меньше. Реже стали встречаться и очень поверхностные допросы. Это когда людей допрашивают, например, в качестве свидетелей и не выясняют самые основные моменты.

Лично у меня было в судебном производстве дело в отношении Заббарова, которого обвиняли по трем эпизодам нападения на девочек с целью изнасилования. По одному из эпизодов его обвиняли, что он напал на возвращавшуюся из школы второклассницу на балконе подъезда. Девочка перед этим позвонила в домофон и сказала матери, что поднимается. Не дождавшись дочери, мать выходит на площадку подъезда и видит: на балконе — мужчина зажал ее дочь и пытается ее раздеть. Женщина бросается с кулаками, он бежит вниз. И вот по этой истории следователь не задает свидетелю ни одного вопроса по внешности нападавшего. Ни одного! А это является первостепенным — как он выглядел, какого роста, какие глаза, волосы, одежда и так далее. Но этих вопросов нет.

«После того, как я пришел в Верховный суд Татарстана, меня направили на переподготовку в Российскую академию правосудия. Там мы ходили в Верховный суд РФ, смотрели как они работают. Судьи читали лекции. Естественно, нам было интересно». Фото Максима Платонова

Другой пример: в отделе полиции дознаватель изымает вещи потерпевшей девочки, в том числе ее куртку окровавленную, и, не составляя никаких документов, передает их следователю Следкома. А тот тоже не составляет никаких документов — каким образом эти вещи оказались у него. Но назначает по ним экспертизу. А такая экспертиза, естественно, не может являться доказательством, потому что сами улики получены ненадлежащим образом. Это огрехи и головотяпство! Ведь существует определенная процедура — должен составляться протокол выемки в присутствии понятых.

— Обижаются коллеги бывшие?

— Вы знаете, нет. Я доступным языком стараюсь общаться и объяснять. Есть ошибки, которые можно исправить, а есть, которые нельзя. Но у меня в практике не было такого, что в отсутствие таких вот доказательств человек подлежал оправданию, поскольку были другие доказательства вины подсудимого. Приходилось и представления об устранении нарушений законодательства в адрес следователей выносить вот по этим фактам. Я не сторонник таких действий, понимаю, что у следователей и так много бумаг.

«Довольные решением суда не пишут»

— А у вас вообще оправдательные приговоры были?

— Нет. Хотя требования защиты об оправдании, конечно, были. У отдельных адвокатов это дежурная фраза в финале прений: «Ваша честь, мой подзащитный невиновен, прошу его оправдать». Даже если по делу прекрасно видно, что доказательства против человека налицо. Надо же оценивать, какие показания есть, как они согласуются между собой, какие еще доказательства добыты. Мы ведь осуждаем человека на основании совокупности доказательств.

— А отмены приговоров были?

— Отмена была одна за 5 лет моей работы судьей. Там фактически была игра слов в обвинении. Я не указал одну фразу, и приговор по делу об убийстве был отменен и направлен на новое судебное разбирательство. Но уже другой судья вынес новый обвинительный приговор.

Решениями суда всегда есть довольные и недовольные. Это нормально. Недавно приезжал из Москвы ректор Российского университета правосудия. На телекомпании брали у него интервью и запустили опрос: «Довольны ли вы работой судей?». 6% телезрителей сказали «да», 94% ответили «нет». А почему? Ну, а кто будет доволен, если человеку дали срок 20 лет? Естественно, его родственники недовольны. А близкие тех, кого он лишил жизни, никогда не напишут, не будут участвовать в таком опросе. И то же самое в гражданских процессах. Всегда одна сторона проигравшая. И пишут, естественно, недовольные решением. А чей иск удовлетворили — довольны. Им зачем писать?..

— Скажите, а среди ваших нынешних коллег есть бывшие следователи?

— Навскидку могу назвать двоих, с которыми я работал еще в Следственном комитете. Это Айрат Мансурович Миннуллин и Сергей Николаевич Куранов. Они на полгода позже меня пришли в Верховный суд РТ. В Челнах, Нижнекамске есть судьи из бывших следователей. Эту школу прошел и председатель Чистопольского горсуда Андрей Карпов.

«Всегда одна сторона проигравшая. И пишут, естественно, недовольные решением. А чей иск удовлетворили — довольны. Им зачем писать?..» Фото Максима Платонова

— А как относитесь к уходу следователей в адвокаты?

— С пониманием. Это выбор человека и его право. Адвокаты тоже нужны. У меня такой выбор не стоял. Я для себя считаю невозможным подстраиваться под кого-то, чтобы человек тебе указывал, как и что делать, диктовал свою позицию, и какой бы бредовой она не была — претворять ее.

Убил родителей, замотал в ковры и поехал за подарками

— Нештатные ситуации на ваших процессах были? Не так давно подсудимые пытались ручками нанести себе повреждения...

— Такое происходит. Один подсудимый по рассматриваемому мной делу вскрылся прямо в конвойном помещении. Пытался себе веки порезать, еще что-то порезать. Врачи оказали ему помощь и дело дошло до приговора. Он был признан виновным в убийстве своих матери и отца из-за денег.

— Это Андрей Бареев, который получил 20 лет колонии?

— Да. Его дело я рассматривал. Он сначала что-то проглотил в изоляторе, потом в БДО (больнице для осужденных, — прим. ред.) лечение проходил. А здесь при доставлении его на одно из заседаний пытался покончить с жизнью… Экспертиза признала его адекватным. Взрослый человек, чуть за 30, семьянин. В один из дней он услышал, что родители крупную сумму на покупку отложили, заехал к ним и остался ночевать. А ночью встал и обухом топора забил маму. На шум вышел папа — не успел глаза протереть — его тоже забил. Потом сын обоих завернул в ковры, замотал концы.

Но больше всего меня поразило, что Бареев забрал из родительского дома деньги и, пока их тела лежали в коврах, пошел покупать себе одежду, оплачивать часть кредитов, а в ЦУМе на эти деньги купил своим детям игрушки… И поехал с подарками к себе домой. Ну как это рассудить?! Это какая-то деградация полная!..

Хотя родители, как установило следствие, ему и так помогли — разменяли свою квартиру, выделили деньги на приобретение дома в Услоне. Он жил там с женой и детьми. Еще часть денег они положили ему на сберкнижку, но он их успешно просаживал на свои нужды.

Вину в суде он не признавал. Против него были и следы на месте происшествия, и следствие по цепочке вышло на точку, где он деньги менял: у родителей ведь евро были. Обмен по паспорту проводил, кредит оплачивал тоже по паспорту. По цепочке следователи шли и добывали доказательства его причастности.

Может, это божий суд или еще какой, не знаю. Осенью прошлого года нам сообщили, что этот осужденный скончался в колонии. Причину смерти не уточняли.

«Присяжные должны воспринимать человека чистым, как младенца. О нем неизвестно ничего. Кроме того, что следствие его обвиняет в совершении того или иного преступления. Все». Фото Максима Платонова

«Адвокаты пытаются присяжных раскачать»

— Знаю, что вам доверяют дела с участием присяжных. Насколько они отличаются от обычных процессов, и чего ждете от появления этого института в районных и городских судах?

— У меня было два таких процесса. Если честно, гораздо проще рассмотреть обычное дело. С присяжными гораздо больше приходится писать судебных документов. Если по обычному делу — только приговор, то по делу с присяжными, еще есть вступительное слово, потом напутственное слово и, конечно, вопросный лист — это притча во языцех, очень сложный документ. И только потом приговор.

Сложна и сама процедура работы с присяжными. Судья должен следить буквально за каждым сказанным свидетелями и участниками словом. Постоянно приходится прерывать процесс. Например: «Подсудимый, я вам делаю замечание. Присяжные, прошу не принимать во внимание слова подсудимого о том, что у него имеются дети»… После этого продолжаем. Обвиняемые, выстраивая свою линию защиты, пытаются оказать воздействие на присяжных и часто заявляют, что на них оказывали давление, били, пытали и так далее. Этого тоже доводить до сведения присяжных нельзя. Опять делаешь замечание и говоришь: «Уважаемые присяжные, не принимайте во внимание слова, сказанные подсудимым Ивановым о том, что использовались какие-то незаконные методы». Потому что по закону это не положено. Также не доводятся сведения о месте работы, семейном положении, детях, хронических заболеваниях и прежних судимостях, если они есть.

Присяжные должны воспринимать человека чистым, как младенца. О нем неизвестно ничего. Кроме того, что следствие его обвиняет в совершении того или иного преступления. Все.

— Интересно, наверное, наблюдать за реакцией присяжных заседателей?

— Интересно. Многие для себя делают какие-то выводы во время допросов. Кто-то себе записи делает — их можно делать и нужно. Нельзя лишь эти записи из совещательной комнаты выносить. Есть человек, который наблюдает за соблюдением процедуры.

— На ваших процессах вердикт присяжных всегда совпадал с вашими личными выводами?

— Да. В частности, по последнему делу, которое я рассматривал — там, где перекупщика автомашин из Чувашии (Степана Евдокимова, — прим. ред.) обвиняемый (гендиректор ООО «Бирд Компьютерс» Евгений Лебедев, — прим. ред.) заманил в гараж — якобы показать автомобиль Volkswagen Polo. Там пырнул ножом и пытался забрать у него деньги. Очень хитрый человек. Говорил на процессе: «Я случайно споткнулся и налетел на него с ножом. А потом смотрю — кровь… Он выбежал из гаража. Я ему: «Постой! Куда бежишь?..»

В общем, он пытался убедить присяжных, что все это произошло так нелепо и случайно. Но присяжные ему не поверили. Они признали доказанным, что он совершил это преступление. Из корысти в чистом виде. А потом пытался запутать следы, сим-карты на телефоне менял. Потому что хорошо был знаком с системой телефонизации по работе на рынке «Алтын».

Адвокаты на этих процессах тоже пытаются раскачать. Начинают заходы издалека: «Вы знаете, какие методы оказания давления применяются в наших…» — я сразу останавливаю и делаю замечание: «Секундочку, мы здесь не говорим о методах...»

Если ты рассматриваешь дело с присяжными — нужно всегда быть настороже. Любое нарушение закона в таких делах влечет отмену приговора.

«Очень хитрый человек. Говорил на процессе: «Я случайно споткнулся и налетел на него с ножом. А потом смотрю — кровь… Он выбежал из гаража. Я ему: «Постой! Куда бежишь?..» Фото Ирины Плотниковой

«Правосудие не терпит спешки»

— Как думаете, почему сейчас так много бытовых убийств, после «посиделок» на кухне?

— Я сейчас не владею общей статистикой по этим преступлениям. Поэтому сложно судить. Наверное, какая-то неустроенность, недовольство жизнью, алкоголизация и повышенная агрессия…

— В суде вы рассматривали дело «Кусковских» из Нижнекамска. Чем «примечательна» эта группировка по сравнению с казанскими?

— Разве что личностью самого лидера Игоря Куска. Он прошел Афганистан и в Нижнекамске был председателем союза ветеранов войны в Афганистане. И совмещал эту общественную деятельность с преступной. На процесс в суд пришло очень много воинов-«афганцев» — зал был заполнен. Все эти зрители были, конечно, на стороне обвиняемого. Поменяли ли они свое мнение после приговора — не знаю. Что до деятельности «Кусковских» — это были обычные междоусобные войны с другими группировками, но на их счету также убийство в Казани генерального директора «Татсантехмонтаж» Ваймана Б.И. Лично в расправах лидер участия не принимал, только давал указания.

— Скажите, а как долго пишется приговор? Есть ли предельные сроки нахождения в совещательной комнате?

— Каких-то временных ограничений нет. Все зависит от объема и сложности уголовного дела. У моих коллег бывали приговоры, которые только провозглашать приходилось по 10—14 дней. У меня таких больших дел не было. И чтобы по полгода кто-то находился в совещательной комнате, я не слышал.

Вместе с тем правосудие не терпит спешки. Нет никакой необходимости писать приговор за одну ночь. Там же судьба человека решается, а порой и не одного.

— Большое спасибо за интересный разговор!