«В Татарской слободе Казани трудно поверить, что мы в холодной православной России»
Перевод записок американской писательницы Эдны Дин Проктор о Казани второй половины XIX века
В 1867 году американская писательница Эдна Дин Проктор совершила путешествие по России в сопровождении нескольких спутников. Прибытие на корабле в холодную столицу империи Санкт-Петербург, поездка по проложенной за 16 лет до этого железной дороге из Петербурга в Москву, описание жилищ и селений русских крестьян, только-только получивших свободу от крепостного рабства, купола Московского Кремля, странники со всех уголков России в Троице-Сергиевой лавре, пестрая толпа Нижегородской ярмарки, наконец, длительное путешествие по волжским просторам и по южнорусским и украинским степям: все это — уникальные свидетельства о быте и жизни России середины XIX века. В 1871 году американское издательство Houghton Mifflin Company, базирующееся в Бостоне, опубликовало путевые заметки Проктор под общим названием «Российское путешествие» (A Russian Journey). Впоследствии книга переиздавалась. Каждая глава предваряется авторским стихотворением. Одним из пунктов длинного маршрута стала и Казань. В то время железная дорога на восток заканчивалась в Нижнем Новгороде, далее путники должны были проделать путь на пароходе по Волге. Предлагаемый отрывок из книги с сокращениями содержит впечатления от короткого посещения американской писательницей и ее спутниками Казани, где они побывали в Кремле, Казанском Богородицком монастыре, Казанской Швейцарии, а также составили весьма красочное (хотя и небесспорное в отдельных моментах быта) описание Татарской слободы и ее жителей. Перевод книги выполнил автор «Реального времени» Ренат Темиргалеев.
«Летом же Волга усеяна бесчисленным множеством судов»
«…Не исчерпав полностью своего интереса к Нижегородской ярмарке, мы оставили Нижний и направились в Казань в трехстах милях к востоку. Пароход, на котором нам предстояло проделать путь, принадлежал «Волжско-Каспийской пароходной компании». Между Тверью и Астраханью по Волге курсируют несколько сотен пароходов. В верхнем течении реки ходят суда с малой осадкой, но ниже по течению размеры пароходов увеличиваются. Суда эти не оснащены ни кают-компанией, ни отдельными каютами, но в них имеются небольшие кабинки и отсек для дам. Наш капитан был финном — представителем народа прирожденных моряков. Во время плавания в Нью-Йорк он освоил английский и довольно сносно на нем изъяснялся. В первом классе мы были единственными пассажирами.
В Нижнем Новгороде Волга достигает трех четвертей мили в ширину, а поскольку ее среднее падение составляет всего чуть более трех дюймов на милю (7,6 сантиметра на 1,6 километра, — прим. ред.), она течет спокойным, размеренным течением до самого Каспия, лежащего в 80 футах (около 25 метров, — прим. ред.) ниже уровня океана. Зимой это санная дорога — непрерывная масса льда, простирающаяся от Валдайских холмов до Астрахани. Летом же Волга усеяна бесчисленным множеством судов, которые везут продукты Востока и Юга в Санкт-Петербург и на Балтику. Чуть ниже по течению от Нижнего Новгорода обрывистый склон быстро приближается к воде, и отныне по всей своей длине берега реки становятся относительно низкими и монотонными.
Сильный ветер принес с собой осенний дождь, мелкий и холодный. Местность, через которую пролегал наш путь, весьма плодородна, но видимая с палубы сквозь шторм на реке она представляла мало интереса. Время от времени мимо проходили большие буксируемые пароходами баржи, груженые сушеной рыбой из Астрахани, которая с небольшого расстояния напоминала груды древесины. Ночью пароход встал на якорь у берега, и мы, как могли, обустроились на диванах и подушках — о кроватях и постельных принадлежностях на волжских пароходах не слышали.
С наступлением утра выяснилось, что дождь все еще не закончился. Берега были все такими же плоскими и скупыми на что-либо интересное, груженые лодки и баржи все так же шли по серым, медленно движущимся водам реки. Почти сразу после полудня облака начали уступать место ясному небу. В три часа дня мы достигли небольшого поселения на левом берегу и издали увидели купола и башни Казани.
«Жестокий монарх, как говорят, заплакал, когда увидел груды мертвых тел…»
Этот татарский город, столица царства, основанного в середине XIII века Бату-ханом, внуком великого Чингиса, получил свое название, как говорит один из местных историков, по золотому котелку (казану), который слуга первого хана уронил в речку, Казанку, когда хотел набрать воды для своего страдающего от жажды господина. Здесь, на этом холме, свирепая Золотая Орда остановилась в своем продвижении с Востока и здесь заложила основы феодального государства. За ее спиной лежала Азия, уже принадлежащая ей, впереди была трепещущая от страха Европа. После столетий страха, угнетения и войн Иван Грозный, последний могущественный государь из племени Рюрика, осадил Казань и взял город, заложив взрывчатку под его стенами. Татары оказали героическое сопротивление. Жестокий монарх, как говорят, заплакал, когда увидел груды мертвых тел, которые блокировали улицы и дворы поверженного города. Несколько лет спустя татарское ханство в Астрахани тоже попало в его руки, и с тех пор оставшиеся в живых из числа этих темноглазых последователей Пророка стали смиренными подданными царей.
Сойдя на берег, мы сели в дрожки и отправились в длинный путь наверх, к городу. По широкой песчаной неровной дороге туда и сюда двигались многочисленные дрожки и телеги, нагруженные товарами. Большинством из них управляли татары в белых войлочных шляпах, пальто из овчины, сапогах и широких штанах. Слева от нас остался большой каменный памятник в форме пирамиды, установленный в память о воинах московского царя, павших во время осады Казани. Зданий в этой местности было немного, поскольку все пространство между берегом Волги и возвышенностью периодически затапливается. Достигнув вершины холма, мы повернули на широкую улицу у его бровки, на которой стройными рядами выстроились торговые ряды и помпезные здания. Вскоре мы добрались до просторного нового отеля, который содержал финн. Интерьеры и еда в нем были лучше, чем в любой другой гостинице, в которой мы впоследствии останавливались в России.
После часового отдыха мы отправились в город.
«Лик иконы, пожалуй, самый приятный из всех Дев под именем Казанской Божьей Матери»
На гребне холма, на руинах старых татарских укреплений, русские построили свой Кремль. Одни из массивных ворот сохранились с ханских времен. За стенами Кремля находится собор, строительство которого началось вскоре после осады в ознаменование победы. Рядом находится монастырь, построенный чуть позже. В его часовне находится копия чудотворной иконы Божьей Матери, ныне хранящейся в Казанском соборе в Санкт-Петербурге. Копия иконы увенчана бриллиантовой короной, подарком императрицы Екатерины. Лик иконы, пожалуй, самый приятный из всех Дев, под именем Казанской Божьей Матери обожаем на всем пространстве от Белого до Черного моря.
Как раз во время нашего визита в часовне проходила служба. Пространство перед алтарем было заполнено монахинями в высоких закрытых головных уборах и длинных черных покрывалах. На стене позади них была изображена ужасная картина, рассказывающая о муках ада: желтое пламя, в которое дьяволы острыми вилами вталкивали грешников. Если это и есть их представление о будущем, и если только Церковь и может спасти от этого ужаса, то удивительным было не то, что монахинь было столь много, а скорее то, что в Казани еще остаются те, кто предпочитает мирскую жизнь. После молитв мы вошли в монастырь — старинное здание, в чьих аскетичных комнатах молодые монахини золотистыми и серебристыми нитями вышивали священные знамена и облачения с коронами, крестами и венками из цветов. Они склонялись над своими рамками с такими светлыми и ясными лицами и таким сосредоточенным взглядом, словно каждый сделанный ими шов делает их ближе к обетованным небесам. Послеобеденное солнце заглядывало в высокие, незакрытые окна, купола собора сияли, но никто не поднял глаз от своей работы или не заговорил громче собственного дыхания в ответ на указания своей наставницы. Со вздохом сострадания я переступила порог и вышла на свежий воздух.
С высоты своего положения Казань смотрит в сторону Азии. По ее улицам разливается сибирская торговля. Произведенные в Казани ткани и кожа, шелк и мыло идут на продажу на восток, а не на запад. В ее университете особое внимание уделяется восточным языкам и литературе. Более того, почти пятая часть из 70 тысяч жителей города принадлежит к татарскому племени и вероисповеданию и обращается за руководством и вдохновением в сторону Бухары, а не Санкт-Петербурга.
Татарская слобода
У подножия холма находится узкая полоска воды — озеро Кабан. На его берегах приютилась слободка с магазинами и фабриками, а за ней — татарский квартал, в который мы заглянули поздно вечером. Трудно было поверить, что мы находимся в холодной православной России. Дома были окрашены в цвета Дамаска, перед нами выросли минареты со сверкающими полумесяцами, собаки с истинно стамбульским лаем и прыжками бросались вперед, когда мы проходили мимо, пухлые румяные дети в странного вида головных уборах и брюках выглядывали из дворов. Мимо прошла одинокая женщина в длинном одеянии и в платке, покрывавшем ее лицо словно вуаль — так, что только один глаз мог свободно смотреть на незнакомцев. Магазины сапожников были заполнены сапогами и тапочками из яркого сафьяна, некоторые из них бойко работали с золотом.
Купцы смотрели на нас и наши покупки с поистине каирским безразличием. Наконец, завершая картину, с близлежащего минарета послышался призыв: «К молитве! К молитве! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — Пророк его!» Мы только что вышли из русской церкви, где молящиеся набожно крестились перед изображением Казанской Божьей Матери, и так как татары обращались в своих молитвах к одному только Богу, без какой-либо святыни или картины, я смогла понять, что с их точки зрения они могли бы называть своих христианских соседей идолопоклонниками и всячески стремиться сохранить веру своих отцов.
«Запад не является объектом их любви или амбиций»
Тихие, но чужие, живут эти люди среди русских. Если кто-нибудь из их молодежи захочет постичь науки, он отправится в Бухару. Если захочет увидеть мир, он отправится в Константинополь или, возможно, в святые города Аравии. Запад не является объектом их любви или амбиций. Как народ они симпатичны — их тела крепки, но не тучны, их движения легки и исполнены достоинства, их лица смуглы и свежи, черты правильны. В их черных или серовато-синих, затененных тяжелыми ресницами глазах часто бывает терпящая печаль, которая принадлежит им не по крови, а проистекает из их судьбы и смирения, преподаваемых религией. Их жизнь проста и скромна. Читать, писать и вести учет делам они учатся в своих собственных школах, а их честность и рассудительность делают их хорошими служащими, клерками и ремесленниками.
В сельской местности татары — мелкие фермеры, и почти в каждом доме есть пчелиные ульи. Вино находится под запретом, и они делают из своего меда своего рода медовуху и готовят свой чай, как татары-степняки. Они все так же пекут свои пресные лепешки на очаге, как те, что пекла для ангелов Сара (жена Авраама, — прим. ред.), а их самая большая слабость — жареная кукуруза — пожалуй, такае же, что Вооз (прадед царя Давида, муж библейской праведницы Руфь, — прим. ред.) давал Руфи — варится в молоке или жарится в масле.
«Здесь нет ваххабитских ревнителей»
Все в восторге от табака, и, поскольку здесь нет ваххабитских ревнителей, отдающих курильщиков под суд, трубки татар всегда в деле или носятся ими на поясе. Мало кто из них загромождает свои жилища кроватями или стульями. Мягкий диван или скамья, покрытая ковриками из войлока, подходит им лучше, чем искусно сделанная европейская мебель. Гордясь своим народом и его традициями, они с любовью цепляются за прошлое, и хотя правительство создало среди них церкви и школы, где службы и уроки идут на их родном языке, они слушают литургии и учатся на этих уроках, но все так же далеки от обращения в иную традицию, как и прежде. Тем не менее, жизнь и прогресс всей страны неизбежно повлияет и на их жизнь, и, несомненно, с каждым годом они будут расти больше, чем их завоеватели.
На обратном пути в отель мы отдалились на несколько верст к востоку от города, чтобы увидеть место, чьи живописные покрытые лесом лощины снискали славу Русской Швейцарии. Территория представляет собой такую же высокую гряду, как и та, на которой построена Казань, но покрыта деревьями и разделена на миниатюрные холмы и долины. С гребня мы бросили взгляд на обширную местность, простиравшуюся вокруг — холмистый регион с редкими поселениями. Здесь и там — густая роща, возможно, состоящая из дубов этой провинции, тщательно сохраненных правительством для нужд судостроения. Есть здесь и белые березы, крепкие и высокие — лучшие деревья для русских — с их корой, дубящей кожу, с их листьями, которые придают ей желтую окраску, с их березовым соком. Из березовой древесины изготавливают домашнюю утварь. Сухие щепки и лучины из березы помогают пережить суровые зимы.
Золотое зарево охватило горизонт, и, снова повернувшись на запад, мы увидели, как величественно опускалось за горизонт солнце, увенчанное сферой — «вторым солнцем». Поднявшийся холодный ветер зашумел тонкими листьями берез, прошел через сосны и исчез в мрачном шорохе на горизонте Азии. Закат уступил свое место облаку, раскинувшему свои розовые крылья и плывшему по небу, словно яркая птица над темной медленной рекой. По широким современным улицам с надменным видом вышагивали российские офицеры, дамы прогуливались в парижских платьях, а из казарм доносились звуки барабана: ничто, кроме названия, не напоминало о том, что мы находились в прежней ханской столице.