Новости раздела

Евгения Воскобойникова: «Я уверена на все сто процентов, что моя книга позитивно заряжена»

Журналист «Дождя» считает, что скоро тема инвалидов станет модной, а не взять человека с особенностями на работу будет моветоном

В Москве прошла презентация книги телеведущей «Дождя» Евгении Воскобойниковой «На моем месте. История одного перелома». Сразу после встречи с читателями Евгения поговорила с «Реальным временем» и рассказала, для кого написана ее книга, чем запомнился на «Дожде» Михаил Зыгарь и как работает программа «Доступная среда».


«Мы понимали, что у общества есть запрос на такие истории»

— С авторской точки зрения — о чем ваша книга? Какая у нее сверхзадача?

— Понимание сверхзадачи, уверена, приходит лишь со временем. Мы — я и моя соавтор Настя Чуковская (Анастасия Чуковская — российский журналист, ранее также работала на «Дожде», — прим. ред.) — не думали о некой сверхзадаче, ведь это не дипломная работа и не докторская диссертация, это нечто гораздо большее, чем просто текст. Это эмоции, воспоминания, квинтэссенция того, что происходило с человеком на протяжении долгого времени. Наша книга о труде, о воле, о преодолении, о понимании и непонимании, о любви, в конце концов. И каждый найдет в ней что-то свое, возможно, даже то, о чем я не подозреваю!

— Как родилась идея написать такую книгу?

— Идея родилась спонтанно. Мы обе понимали, что запрос на подобные истории у общества явно есть, а мы как журналисты не могли этим не воспользоваться. Настя сказала, зная немного мою историю, что круто было бы об этом написать. Я сказала: «Так давай сделаем это!» И примерно через полтора года наша книга уже на полках магазинов! Но это сейчас так легко и просто об этом говорить, на самом же деле это огромный труд: очень кропотливый, грандиозно эмоциональный. Столько слез было пролито, сколько приступов смеха… И осознание того, что мы пишем что-то безумно нужное, что-то, что может кому-то здорово помочь.

— Какой образ читателя вашей книги вы себе представляли, когда писали ее? Или, может быть, вы писали ее в первую очередь для себя?

— На самом деле, мы, когда писали, не представляли себе ничего. Даже подумать не могли, что книга когда-нибудь выйдет, что когда-нибудь мы будем устраивать презентацию и нам будут задавать вопрос, кого мы себе представляли (смеется). Как мне казалось изначально, это должны быть люди, попавшие в сложную ситуацию, как я, в аварию, или потерявшие зрение, или что-то в этом роде. У нас сейчас, к сожалению, много онкобольных, это такой бич нашего времени. Никакие психологи не могут помочь с этим справиться. Моя книга должна хотя бы отвлечь человека и его родственников от возникших сложностей. Настя, помимо разговоров со мной, общалась с моими друзьями, бывшими молодыми людьми, с моим психологом. И психолог сказала, что это очень важный текст, потому что у нас в стране ничего подобного пока что нет. У нас есть научная литература, но никакой художественной литературы. И моя книга — для всех.

Это не дипломная работа и не докторская диссертация, это нечто гораздо большее, чем просто текст. Это эмоции, воспоминания, квинтэссенция того, что происходило с человеком на протяжении долгого времени. Наша книга о труде, о воле, о преодолении, о понимании и непонимании, о любви, в конце концов

— Если бы эта книга изначально была вашим дневником, она бы сильно отличалась от того, что мы имеем сейчас?

— Я думаю, что да, она бы отличалась. В дневнике ты больше записываешь свои эмоции на данном конкретном этапе, и на это очень сильно влияет твое настроение в эту минуту. А когда мы писали книгу, это было по прошествии какого-то времени. И, конечно, если бы я начала писать книгу, находясь в реанимации (у меня была такая возможность, потому что свободного времени было много), эмоциональная составляющая была бы совершенно другая. Там было бы все ужасно, все жутко, кошмарно, по-черному некрасиво. Вряд ли кто-то захотел бы это читать. А когда эти эмоции проходят, и остается лишь осознание, что с тобой это случилось, и ты можешь сравнить, что было вот так, а стало гораздо лучше, то ты совсем с другим посылом это пишешь.

— Получается, для нас ценнее книга в том виде, в котором она вышла?

— Все-таки да, потому что я уверена на все сто процентов, что она позитивно заряжена.

— Вы встречались с Ником Вуйчичем (австралийский писатель, с детства страдающий синдромом тетраамелии – у него отсутствуют обе руки и обе ноги, — прим. ред.), который также выпустил несколько жизнеутверждающих книг. Как его пример повлиял на вас в решении сделать свою историю публичной? Может быть, он мотивировал вас?

— Когда встречались с Ником, наша книга в сыром варианте уже частично была [готова], и сомнений в том, что рано или поздно она будет опубликована, у меня практически не оставалось. Ник безумно заряжает своим позитивом, таких людей на планете единицы — я и о внешней, и о внутренней составляющей. Меня очень поразил его профессионализм — он ничуть не делает скидок на свое состояние и не позволяет делать эти скидки другим. Это достойно огромного уважения. И, конечно, для меня было огромной честью взять у него интервью.

«Дождь» есть, а это главное»

— Я раньше не видел ни разу ведущих теленовостей в инвалидной коляске, вы стали первой для меня. Это было сложно — решиться снова появиться в кадре, уже сидя в коляске?

— А ты не задумываешься, насколько это сложно, насколько это будет выглядеть естественно. Тебя просто сажают в кадр и говорят: вот суфлер, вот бумажки, вот «ухо», в которое тебе будут поступать команды от режиссера. Давай, работай! У меня было вот так, и я сказала, что да, я буду работать, как бы сложно это ни было. Сказала это в первую очередь самой себе. И в какие-то моменты это было очень сложно: у меня были истерики, срывы — как у любого человека, который решился на ответственную профессию, в которой часто бывают экстремальные моменты. А прямой эфир — несмотря на то, насколько ты профессионален и насколько у тебя быстрая скорость реакции, это все равно очень тяжело эмоционально. Люди постоянно на тебя смотрят и постоянно тебя оценивают. А у нашего телеканала достаточно жесткая публика. И поэтому я готова к любым оценкам.


Прямой эфир – несмотря на то, насколько ты профессионален и насколько у тебя быстрая скорость реакции, это все равно очень тяжело эмоционально. Люди постоянно на тебя смотрят и постоянно тебя оценивают. А у нашего телеканала достаточно жесткая публика. И поэтому я готова к любым оценкам

— «Дождь», на который пришли вы — с выходом на спутник и кабель и Михаилом Зыгарем, — и «Дождь» сегодня — это два разных телеканала или один и тот же?

— На «Дождь» я пришла еще до того, как он появился в эфире вообще и на кабеле в частности, и вся история телеканала проходила и проходит у меня на глазах. Я могу сказать с уверенностью, что «Дождь» — это часть меня, ну а я, соответственно, часть «Дождя». Конечно, у телеканала были взлеты и падения, как и у любого живого организма. Но мы есть — и это главное!

— На канал пришла новая команда во главе с Романом Баданиным и затеяла весьма заметное реформирование телеканала. Что вы думаете о подобных переменах?

— Деятельность нового главного редактора не считаю вправе комментировать.

— Старые люди уходят с телеканала, а оставшиеся, по словам самого Баданина, «относятся настороженно» к новым. Вы ощущаете это напряжение в коллективе?

— Я работаю, поэтому на напряжение, даже если оно и существует, мне некогда обращать внимание.

— Чем вам запомнилась старая команда, и в особенности Михаил Зыгарь?

— Миша замечательный и коллега, и начальник. Возможно, ему не хватало строгости, но именно поэтому удавалось сохранять дружеские, даже семейные отношения в редакции.

— В каком направлении, по вашему мнению, движется телеканал?

— В светлое оптимистичное будущее.

«Заметен глобальный сдвиг: проблему недоступности среды для инвалидов стали замечать, о ней стали говорить»

— С какими трудностями вам пришлось столкнуться сразу после трагедии?

— Очень сложно перечислить трудности, с которыми человек сталкивается, сломав позвоночник. Собственно говоря, этому я посвятила целую книгу (улыбается). Но если вкратце, то ты словно жил-жил, строил планы, был уверен в себе, а потом вдруг тебя, того самого, с планами и самоуверенностью, переместили на другую планету — и сказали: «Теперь ты будешь жить здесь. Всегда…»

Очень сложно перечислить трудности, с которыми человек сталкивается, сломав позвоночник. <...> Ты словно жил-жил, строил планы, был уверен в себе, а потом вдруг тебя, того самого, с планами и самоуверенностью, переместили на другую планету – и сказали: «Теперь ты будешь жить здесь. Всегда…»

— Если я правильно понимаю, сейчас вы сами помогаете людям с ограниченными физическими возможностями — расскажите, что вы делаете, какими проектами занимаетесь, каких успехов добились.

— Я не могу сказать, что я занимаюсь какой-то помощью прямо на постоянной основе. По мере возможности, с «Дождем» делаем совместные проекты с благотворительными фондами, у нас был большой проект по трудоустройству «Все разные, все равные». Но в основном моя помощь — информационная. Ну и, конечно же, стараюсь помогать советами и по возможности всегда стараюсь отвечать на сообщения в соцсетях, которых порой бывает немало.

— Как бы вы охарактеризовали созданную в Москве инфраструктуру для людей с ограниченными возможностями? Как дела с ней обстоят в регионах — том же Воронеже (Евгения родилась и долгое время жила в Воронеже, — прим. ред.)?

— Я очень много и часто об этом говорю, да и не только я: сейчас в Москве и в России очень много социально активных людей с инвалидностью. Главное, что заметен глобальный сдвиг: проблему недоступности среды для инвалидов стали замечать, о ней стали говорить, и я в том числе считаю это и своей заслугой в какой-то мере.

— Программа «Доступная среда» — зачет или незачет?

— Программа «Доступная среда», по-моему, до 2020 года продлена, но уже то, что в рамках нее сделано, по крайней мере, в Москве, заметно. Да, мы пока по-прежнему не видим колясочников на улицах, но, по крайней мере, мест, куда можно пойти, не прося посторонней помощи, становится все больше. Будь то музеи, театры или просто торговые центры.

— Есть ли у вас особое влияние и авторитет перед государственными и общественными организациями как у «женщины из телевизора»?

— У меня есть права как у человека с первой группой инвалидности, прописанные законодательно, есть знание этих прав, уверенность в себе и немного наглости — и пока этого хватает, чтобы взаимодействовать с любыми организациями. А административный ресурс, который, конечно же, есть, я задействую крайне редко, точнее, почти никогда.

— Обращаются ли к вам за советом и консультацией по тем или иным вопросам, связанным с жизнью людей с ограниченными возможностями?

— Да, нередко обращаются, в основном в соцсетях. По возможности стараюсь отвечать.

— Не так давно в одном магазине меня обслуживала женщина с нарушениями слуха. Вы — ведущая на телевидении. Можно ли сказать, что в Россию приходит тренд с открытостью и доступностью среды — городской и рабочей — для «других» людей?

— Этот тренд появился, как мне кажется, года три назад, сейчас он становится все более востребован. Более того, я надеюсь, что совсем скоро тема инвалидов станет модной, а не взять человека с особенностями на работу будет моветоном.

Сейчас в Москве и в России очень много социально активных людей с инвалидностью. Главное, что заметен глобальный сдвиг: проблему недоступности среды для инвалидов стали замечать, о ней стали говорить

— Были ли вы в Казани? Если да, что вы думаете о городе?

— Нет, к сожалению, в Казани никогда не была, но если позовете, то приеду с презентацией книги (улыбается).

— Есть ли у вас связи в Татарстане — друзья, коллеги или просто единомышленники?

— Из Казани мой коллега и хороший друг Игорь Севрюгин, который сейчас ушел с «Дождя», но все же остался добрым приятелем. И от Игоря очень много хорошего слышала и о Казани, и о Татарстане в целом, и о людях, живущих там, часто использующих междометие «уж», готовящих неповторимые треугольные пирожки с мясом, забыла, как называются (эчпочмак, — прим. ред.), и медовый чак-чак.

​Ринат Таиров, фото автора

Новости партнеров