Александр Овчинников: «Повторяются ранние этапы эволюции денег»

«Первые деньги нашего края — это появившиеся в середине I тыс. н.э. небольшие латунные брусочки»

Читатель, не историк по профессии, вспоминая современную металлическую мелочь и проецируя ее на прошлое, обычно рисует в своем воображении мелкие и крупные золотые, серебряные, бронзовые (а еще и свинцовые и многие другие были) монеты, нагруженные разными изображениями и надписями. Но немногие знают, что первые (в полном смысле слова) деньги нашего края — это появившиеся в середине I тыс. н.э. небольшие латунные (сплав в основном меди и цинка) брусочки, которые в весовом отношении были кратны стандартам распространенных денежно-весовых систем того времени. В дальнейшем подобные брусочки в средневековой Руси стали называться «гривнами», латунь была заменена серебром, серебряные пруты стали рубить на более мелкие части, а отсюда, между прочим, и слово «рубль». Вполне возможно, что появившиеся в нашем крае в середине I тыс. н.э. прототипы «гривен-рублей» стали важным элементом последующей булгаро-татарской весовой системы, и именно по их стандарту чеканились первые золотоордынские монеты в Болгаре. Однако все по порядку.

Мне уже приходилось на страницах «Реального Времени» говорить о бурных событиях эпохи раннего средневековья, когда наш край в IV—VII вв. н.э. населяли преимущественно (пра)славянские племена именьковской археологической культуры. Раннесредневековым авторам (например, Иордану, VI в. н.э.) данное население, видимо, было известно, как Rogas Tadsans или Rauastadians — «обитатели берегов Ра», т.е. Волги (по И.В. Зиньковской). Более поздние арабские авторы называли их «ас-сакалиба» (по С.Г. Кляшторному, 1928—2014 г.). Известный славяновед В.В. Седов (1924—2004) предполагал, что этнонимом именьковцев было слово «Русь».

Эти люди стали первыми земледельцами-пахарями на территории современного Татарстана, хоронили своих умерших в основном по обряду кремации, оставили после себя целую сеть укрепленных поселений, обладали знаниями астрономии. Многие признаки говорят в пользу того, что именьковцы стояли на предгосударственном (как говорят ученые, потестарном) уровне развития, и появление собственных денег в таких условиях вполне ожидаемо.

В именьковское время Волго-Уралье подвергалось культурному и торговому влиянию Ирана, управлявшегося тогда династией Сасанидов (считали себя потомками древних персидских царей и нанесли несколько поражений самой Римской империи). По торговым путям Волги и Камы, а также параллельным сухопутным путем в Среднее Поволжье и Приуралье попадали серебряные сасанидские монеты и другие предметы из серебра (блюда, кувшины, чаши и т.д.), называемые специалистами (наряду с импортом из других стран) «серебром Закамским».

«Именьковцы «придумали» собственно деньги»

Монеты и утварь производились по одной весовой системе. Например, в Пермском крае было найдено серебряное блюдо с изображением охотящегося на льва царя, а на самом блюде читалась надпись «Собственность Фирузана. Вес 244». Исходя из того, что вес блюда составлял 1039,2 г, казанский историк и нумизмат А.Г. Мухамадиев (1933—2018) сделал вывод, что одна весовая единица составляла 1039,2:244=4,26 гр. Этот вес укладывался в норму поздней сасанидской серебряной монеты (драхмы) — 4,19—4,30 г, и соответствовал аттической драхме в 4,25 г (уместно напомнить, что электронных весов и калькуляторов в средневековье не было).

Кроме Сасанидского Ирана, Волго-Уралье в раннем средневековье испытывало торговое влияние со стороны Византийской империи. Через земли именьковцев в «варварский мир» попадали византийские блюда, чаши и, конечно же, монеты. Иногда сасанидский и византийский импорт смешивались. В уже упомянутом Пермском крае в 1950 г. был найден т.н. Бартымский клад, в составе которого, кроме сасанидских вещей, были обнаружены 264 византийские серебряные монеты — однотипные гексаграммы императора Ираклия, которые чеканились в Константинополе между 615—629 гг. н.э. Очень часто византийские и сасанидские монеты представлены в кладах одновременно. В византийской весовой системе теоретический вес одного гексаграмма равнялся 6,82 г, а сама весовая система основывалась на той же аттической драхме весом в 4,25 г (следовательно, 1 византийский гексаграмм равнялся примерно 1,5 сасанидской драхмы).

Запомним две (сасанидскую и византийскую) весовые единицы примерно в 4,26 и 6,82 г, на которые, как будет показано ниже, возможно, ориентировались именьковцы при производстве уже своих денег.

Большинство соседей населения именьковской культуры по уровню развития социальных отношений находились на стадии поздней первобытности. Вряд ли сасанидские и византийские монеты им нужны были в качестве собственно денег. Они становились тем, что ученые называют «товаро-деньгами», а также украшениями или(и) магическими предметами, которым приписывалась чудодейственная сила. По утверждениям специалистов, монеты того же «Бартымского клада» никогда не были в ходу, что дает право сделать предположение о их магическом использовании. Подобное наблюдалось и тысячу лет позднее, когда народы края применяли русские монеты XV—XIX вв. в качестве украшений своей одежды (см., например, широко распространенные нагрудники). Однако именьковцы с более сложной, чем у соседей, экономической жизнью, ориентируясь на сасанидские драхмы и византийские гексаграммы, «придумали» собственно деньги.

Весной 1965 г. казанский археолог П.Н. Старостин (1936—2012) на именьковском поселении рядом с селом Щербеть (ныне Спасский район Татарстана) на берегу реки Бездны нашел остатки двух литейных мастерских, а недалеко от них — клад металлических слитков (67 трехгранных в сечении «прутьев» длиной около 18,5 см, весом от 88 до 111 г). Согласно историкам и нумизматам А.Г. Мухамадиеву и Р.М. Валееву, латунные «палочки» были эквивалентны кратному числу сасанидских драхм (стандарт брусочков составлял, видимо, примерно 106 г, т.е. 25 драхм) и, скорее всего, соответствовали весовой норме в 4,26 г. Таким образом, именьковцы, взаимодействуя с «заморскими» купцами, на мой взгляд, знали, что могут обменять сасанидские драхмы (на территории культуры их найдено более десятка) на византийские гексаграммы из расчета 3:2, а два «именьковских» латунных брусочка стандартным весом 106 г обменивались на 50 сасанидских драхм или 31 византийский гексаграмм.

Принцип соответствия «именьковской гривны» 25 драхмам напоминает специфику более поздних древнерусских гривен, многие из которых, как известно, равнялись 25 кунам.

«Именно к латуни относится известная поговорка «Не все то золото, что блестит»

Интересен материал, из которого были сделаны именьковские «деньги». Латунь в древности и средневековье считалась третьим по ценности драгметаллом после золота и серебра, известны, например, древнеримские латунные монеты. В раннее средневековье важным центром добычи составляющих латунного сплава (цинк, медь, серебро, свинец и каламин) был рудник Анарак на севере Сасанидского Ирана, а в китайских хрониках VI—VII вв. латунь называли «персидским металлом». Это служит одним из доказательств корректности соотнесения именьковских латунных брусочков с сасанидской денежно-весовой системой (сами брусочки производились на месте, о чем говорит их обнаружение рядом с литейными мастерскими, но сырье могло поступать по Волге из Ирана; к тому времени приток латунных изделий в Восточную Европу из пределов бывшей Римской империи иссяк). Возможно, щербетьские брусочки были переплавлены из иранского латунного кувшина, блюда или чаши. Скорее всего, в понимании именьковцев латунь заменяла собой золото. Напомню, что из латуни часто делали и до сих пор делают подделки «под золото». В XIX в. в России из латуни производили самовары, сам металл называли «самоварным золотом», и, между прочим, именно к латуни относится известная поговорка «Не все то золото, что блестит».

Место находки клада латунных брусочков неслучайно. Щербетьское поселение было частью группы памятников, которые, в свою очередь, являлись центром крупного племенного союза. Главным среди этого куста поселений было мощное Щербетьское городище площадью 120 000 квадратных метров. Его оборонительная система состояла из мощных валов и рвов и была дополнена системой т.н. волчьих ям размером 4х5 м и глубиной до 2 м. Зафиксированы остатки нескольких ворот и башен. Относительно недалеко от щербетьских памятников находится село Измери, окрестности которого также «богаты» на остатки материальной культуры именьковцев (ныне разрушенное водами Куйбышевского водохранилища городище, могильники и селища). На именьковском Коминтерновском II могильнике (округа Измерей) в одном из погребений был найден стеклянный византийский кубок, который наряду с сасанидской серебряной и латунной утварью наверняка также считался эквивалентом денег.

Этот район полторы тысячи лет назад был центром политической и социально-экономической жизни. Здесь вызревала государственность, а катализатором этого процесса были, согласно данным антропологии, пиры, которые без наличия денежных запасов проводить регулярно затруднительно. Становление предгосударственных отношений сложно отделить от организации пира. Тот, кому удавалось накрыть стол для родственников и гостей, имел право находиться во главе стола (т.е. на «престоле»; сегодня отголоски этого можно видеть в новогодних обращениях президента, когда он на время становится символическим главой каждой семьи, а сам факт возможности накрытия праздничного стола нередко связывается с деятельностью первого лица государства).

На некоторых щербетьских «палочках» были обнаружены насечки, что, видимо, свидетельствует в том числе и о ношении их «связкой». Вполне возможно, что привязывались они к топорам (примеры привязывания бронзовых «ребер-денег» к топорам в Европе можно обнаружить еще в эпоху раннего бронзового века).

Данная гипотеза в какой-то мере подтверждается находкой на Щербетьском I островном селище, кроме клада латунных слитков, еще и клада из 28 топоров, что, как мне кажется, неслучайно. Топоры сами долгое время были «товаро-деньгами». В качестве «денег» их использовали многие народы (что зафиксировано еще в поэмах Гомера), а в раннее средневековье у славян были даже «топорные гривны», применявшиеся в торговых операциях. Интересно отметить, что топоры в качестве «товаро-денег» были распространены еще у инков, а остров Манхэттен современного Нью-Йорка был куплен европейскими колонизаторами у местных индейцев, в том числе и за пару топоров.

На противоположной Щербетьскому селищу стороне Волги во время раскопок именьковского Тетюшского II городища исследователем К.А. Руденко (также в районе литейной мастерской) был обнаружен клад топоров (здесь же был найден бронзовый (латунный?) слиток в виде стержня). Эти топоры были совершенно новые и однотипные, что может свидетельствовать об их использовании в качестве «товаро-денег».

К.А. Руденко обратил внимание на совпадение нескольких фактов: «массовой находки железных однотипных топоров, латунных стержневидных слитков, наличия производственных объектов для обработки цветных металлов и металлургии железа на Тетюшском II городище и на Щербетьском I островном селище». Ученый корректно предположил, что топоры могли применяться в некоем ритуале.

Развивая эту гипотезу и суммируя известные мне данные археологических и этнографических источников, можно предположить, что топоры как на Тетюшском, так и на Щербетьском поселениях предназначались в том числе и для ритуального разрубания «именьковских» денег и других ценных (в том числе в «магическом» отношении) вещей. Например, в раннесредневековой Норвегии ритуальные топоры, имевшие сакральное значение, как и «именьковские тетюшские» топоры, не использовались в хозяйственных целях.

Обломки именьковских металлических палочек можно условно считать первыми «рублями»

Следует вспомнить о насечках на именьковских латунных брусочках. Они могли быть следами связывания (как было сказано выше), но также и «метками» для дальнейшего разрубания (как то было, например, с насечками на древнерусских гривнах). Некоторые именьковские стержни «обломаны», но подобную операцию с твердым латунным сплавом можно было провести только при помощи топора. Таким образом, обломки именьковских металлических палочек можно условно считать первыми «рублями», а целые стержни — прототипом гривны, металлического слитка, выполнявшего в Древней Руси денежные функции (вообще, металлические слитки — обычный, «предмонетный», этап в становлении денежной системы при переходе от первобытности к государственности, так было в древних Греции и Риме; упоминавшаяся аттическая драхма первоначально представляла собой не монету, а шесть помещавшихся в руке железных стержней или слиток серебра стандартного веса; в древней Спарте официальными денежными единицами были плоские железные слитки — пеланоры).

Главным действующим лицом в возможном «ритуале разрубания» мог быть человек, имевший высокий социальный статус — «князь» (вспомним явное особое значение огромного Щербетьского городища, недалеко от которого и были найдены латунные брусочки и топоры). Сам ритуал «рубки» мог быть связан с последующим одариванием «князем» на пиру своих приближенных и простых общинников. Что-то похожее можно найти в исландских сагах, отражавших «мифическую социологию» почти всего европейского варварского дохристианского средневековья. Так, в «Песне о Риге» (одной из песен цикла «Старшей Эдды») повествуется о герое Ярле, который «щедро раздаривал людям сокровища, поджарых коней, дорогие уборы, разбрасывал кольца, запястья рубил», т.е. одаривал кусками золота (по А.Я. Гуревичу). В «именьковское время» на другой окраине «варварского мира» случилась известная история с разрубанием «суассонской чаши» (486 г.) воином франкского короля Хлодвига I (466—511). Наконец, в русских летописях под 1288 г. имеется запись о том, что князь Владимир Василькович Волынский «блюда великаа серебрянаа и кубьки золотые и сребряные сам перед своими очима поби и полья в гривны» (по В.Л. Янину). Иными словами, самим князем (или его слугами) блюда и кубки из серебра были разрублены (каким образом их еще «побить»?), а образовавшиеся куски металла переплавлены в металлические брусочки-гривны.

Кроме кладов латунных стержней и топоров, Щербетьское I островное селище отличается от других именьковских памятников огромным количеством найденных прясел — глиняных грузиков на веретено (263 экземпляра). Вторым по количеству обнаруженных прясел является Именьковское I городище (187), третьим — Тетюшское II городище (182). Исследователь данных артефактов К.А. Руденко отмечал неравномерность их нахождения на именьковских памятниках и в то же время определенную стандартизацию.

Вряд ли большое количество прясел на отдельных памятниках, их малое количество на других и явное стремление к стандарту связаны только с одним из элементов домашнего хозяйства — прядением. Они могли использоваться и в качестве «товаро-денег». Встречаемые на именьковских пряслах знаки, видимо, связаны в том числе и с системой счета (учета) этих возможных единиц обмена. В Древней Руси в т.н. безмонетный период стандартные каменные шиферные пряслица служили заменой исчезнувшей серебряной монете. Благодаря купцам шиферные пряслица попадали в Волжскую Булгарию, и, как отмечают специалисты, булгары их также использовали как денежные средства (по Р.М. Валееву).

Осмысление материалов именьковского Щербетьского I островного селища дает право говорить об открытии древнейшего в Среднем Поволжье «денежного двора» — специализированного раннесредневекового поселения по производству собственно денег (латунных стержней) и «товаро-денег» (топоров и прясел).

С позиций сегодняшнего дня можно предположить, что клады латунных брусочков и топоров (и, возможно, прясел) были зарыты в пределах важного стратегического центра именьковцев в момент военной или какой-то другой (например, эпидемиологической) опасности. Действительно, по версиям ученых, Щербетьские поселения могли быть разгромлены в конце VII в. н.э. пришлыми с востока племенами кушнаренковской археологической культуры (видимо, являлись предками венгров; рядом с Измерями как раз найдено оставленное этим населением древнее кладбище). Возможно, разгром был со стороны ранних болгар, которые только начали осваивать Среднее Поволжье (рядом с теми же Измерями найдено богатейшее, с многочисленными золотыми вещами т.н. Бураковское погребение, некоторыми исследователями относимое к раннетюркскому населению края). Не лишена оснований гипотеза об уходе значительной части именьковцев из Среднего Поволжья из-за разразившейся эпидемии чумы («Юстинианова чума»).

Однако, исходя из особенностей психологии жителей средневековья, можно предположить, что клады были намеренно спрятаны «на счастье» из расчета, что их никогда не найдут (в средневековье люди часто прятали клады даже в болотах, надеясь, что их никто, включая самих владельцев, не найдет (по А.Я. Гуревичу); вспомним современный обычай бросать монетку «на счастье» в фонтаны, родники или море).

В бурную эпоху «Великого переселения народов» именьковцы активно контактировали с многочисленными окрестными племенами, в том числе и в сфере торговли. Однако металлические брусочки, оказавшись в социально-экономической среде соответствующего уровня, превращались в «деньги-товар» или становились магическими предметами, которые использовались в религиозных ритуалах и помещались, например, в погребения. Бронзовые, медные, свинцовые, серебряные и медноникелиевые слитки известны в Прикамье и на сопредельных территориях примерно до XIV—XV вв., а единичные находки встречаются до XVIII в. (по П.М. Орехову).

«С исторической точки зрения, просто-напросто повторяются ранние этапы эволюции денег»

Некоторые группы именьковского населения застали волжских булгар, массово начавших заселять наш край примерно с VIII в. Ахмед ибн Фадлан, видимо, знал их как сакалиба, т.е. «славян» (одним из переводчиков багдадского посольства в 922 г. был Барыс (Борис?) Славянин). Булгары восприняли известный еще по именьковским латунным брусочкам весовой стандарт в 4,26 г, который удачно совпал с арабским мискалем почти такого же веса (напомню, что арабская система весов была основана на той же аттической драхме). Специалист по булгаро-татарской денежно-весовой системе Р.М. Валеев констатирует, что «широкую известность составляет арабский мискаль в 4,26 г, но латунные слитки III—VIII вв. и распространение сасанидских монет второго типа, приравненных к так называемой аттической драхме в 4,25 г, показывают, что известна эта весовая система раньше периода IX—X вв.». Таким образом, когда арабские купцы начали торговать с булгарами, у последних уже были элементы местной, сформировавшейся еще в эпоху именьковской культуры денежно-весовой системы.

Как известно, первой столицей Золотой Орды стал город Болгар, где чеканились первые ордынские монеты. По мнению А.Г. Мухамадиева, в денежном деле Поволжья «в XIII—XIV вв. было проведено несколько денежно-весовых реформ, и после каждой реформы монеты чеканились соответственно из расчета мискалей весом 4,26 г; 4,464 г; 4,68 г; 4,095 г»; каждая названная фракция «происходит от предыдущего весового стандарта согласно принятому на Востоке принципу». Согласно А.Г. Мухамадиеву, «древнейшей из них для Поволжья является известная с VI в. система драхмы в 4,26 г», т.е. рассмотренный выше стандарт латунной «именьковской гривны». Видимо, еще в предмонгольский период в Волжской Булгарии чеканились монеты от имени багдадского халифа Насир лид-Дина (1180—1225) из расчета 200 монет на 426 г. После монгольского завоевания изменения первоначально были незначительны: в Болгаре при хане Бату (1237—1256) от имени великого каана Мунке (Менгу) (1251—1259) также чеканились монеты от имени Насир лид-Дина, исходя из того же стандарта в 4,26 г (подробные расчеты см.: Мухамадиев А.Г. Булгаро-татарская монетная система XII—XV вв. М.: изд-во «Наука», 1983. С. 136, 137).

Таким образом, в именьковский период, во время (про) славянского присутствия, в Среднем Поволжье сформировалась своя денежно-весовая система. Ее составными частями, кроме собственно денег («гривен-рублей»), видимо, были и «товаро-деньги» (железные топоры и глиняные прясла). Затем стандарт «именьковских гривен» в 4,26 г был заимствован волжскими булгарами, которые использовали его даже в XIII в. при чеканке в Болгаре первых джучидских монет.

Возвращаясь к поставленному в начале статьи вопросу о «виртуальных деньгах», можно констатировать, что особых поводов для опасений нет. С исторической точки зрения, просто-напросто повторяются ранние этапы эволюции денег, когда последними могло считаться что угодно (даже топоры и глиняные грузики на веретена). Главное, чтобы это «что угодно» было стандартно и чтобы участники обменных операций признавали это в качестве денег.