«Радует, когда дети из грустных превращаются в радостных»

«Слава, слава Айболиту, слава добрым докторам!»

Оксана Геннадьевна признается: сколько себя помнит — хотела быть врачом. Дело в том, что в детстве она много и тяжело болела, очень много времени проводя в больнице. Клиника Лепского для девочки из-за сложного хронического заболевания была практически вторым домом. И надо понимать, что это была за клиника: она располагалась в красивом историческом особняке на улице Комлева. Там были огромные палаты, устроенные в бывших бальных залах. Мраморные лестницы, большие окна, зеркала, торжественный лекционный зал. Видели дети и заспиртованные препараты (на базе клиники находилась кафедра педиатрии), и нашей героине они не казались ужасными. Половину детства проведя в этой обстановке, маленькая Оксана не видела себя в другом мире:

— Я в клинике знала всех — от вахтеров до профессуры. Видела, как работают медсестры и врачи. Видела всю работу медиков изнутри. А поскольку лежала там подолгу, то и росла там. Мы в лекционном зале с детьми устраивали спектакли — надо же было чем-то заниматься детям в больнице. И с самого начала хотела стать врачом. У меня даже была детская фотография — мне на ней года четыре. Я на ней с фонендоскопом, в медицинской шапочке, в халатике — тогда в детских садах делали такие фото. И на фотографии этой написано: «Слава, слава Айболиту, слава добрым докторам!». Я с раннего возраста знала, что буду врачом. И у меня с детства все куклы были исколоты шприцами — нам в больнице отдавали шприцы и мы «лечили» свои игрушки.

Родители Оксаны — инженеры — подошли к желанию дочки рационально и в возрасте 16 лет отправили ее в ту же самую клинику Лепского на лето поработать санитаркой. Чтобы девочка увидела медицинскую среду изнутри, со всеми ее тяготами и сложностями. Работала она в отделении недоношенных детей: помогала медсестрам пеленать малышей, несколько раз в день делала уборку в отделении, обрабатывала бутылочки, подготавливала смесь для кормления, помогала кормить детей…

Меня никто не заставлял учиться. Просто у меня был стимул — мне надо было поступить

«Сама печатала приказ о своем зачислении»

Два месяца летних каникул, проведенных в клинике, девушку не испугали. И она продолжила ожесточенно готовиться к поступлению в медицинский институт. В те времена, как и сейчас, это был очень высококотируемый вуз, поступить было тяжело. Наша героиня стремилась учиться в школе так, чтобы поступить в институт: даже несмотря на то, что она много болела, аттестат у нее — с одними пятерками.

— Меня никто не заставлял учиться. Просто у меня был стимул — мне надо было поступить. А для этого нужен был хороший аттестат. Я много занималась дома, сдавала зачеты, работы за те четверти, что лежала в больнице. Все сдавала, чтобы быть хорошо аттестованной. И в 1981 году я подала документы в медицинский институт, стала сдавать экзамены... И не прошла по конкурсу — получила две пятерки и две четверки. Мне стали предлагать в медицинский институт в Чебоксарах — моих баллов хватило бы, а там как раз был недобор. Но педиатрического отделения там не было, а мне нужен был именно педфак, — рассказывает Оксана Геннадьевна.

В советское время школьники проходили практику на УПК и получали рабочие специальности уже к моменту окончания школы. У нашей героини была специальность «делопроизводитель-стенографист». Как раз в это время на кафедре военной медицины требовался лаборант, и требования в целом соответствовали навыкам, полученным на УПК. Услышав об этом от своей соседки, девушка пошла устраиваться на работу — и ее взяли. Год она проработала на кафедре, а параллельно продолжала готовиться еще раз взять штурмом приемную комиссию.

В 1982 году, сдав экзамены, Оксана увидела списки на зачисление раньше, чем все остальные кандидаты: просто приемная комиссия базировалась на той же кафедре, где она работала. И им очень нужна была машинистка — печатать списки поступивших и приказы на зачисление. Таким образом, наша героиня сама печатала приказ о своем зачислении!

— Мне кажется, у нас была самая лучшая группа во всем институте. Хотя, наверное, всем так кажется, — смеется Оксана Геннадьевна. — Ядром группы были пять девочек — и мы до сих пор на все праздники и дни рождения с ними собираемся. Дружим семьями, именно этой институтской компанией. С мужьями, с детьми, а теперь уже и с внуками.

Оглядываясь сейчас назад, я вспоминаю, как неожиданно для самой себя ставила небанальные, сложные диагнозы: просто внутри головы сама собой строилась цепочка логических связей

«Очень страшно было делать укол ребенку»

Первые три курса наша героиня сдавала только половину экзаменов — остальные получала автоматом: побеждала в олимпиадах, выступала на конференциях, работала на семинарах… Оксана Геннадьевна благодарит за это свою хорошую подготовку по химии (в медицинском вузе очень много химии, и если хорошо знать ее со школьных времен — это сильно облегчает жизнь студента) и по математике.

— Мне даже педагоги в школе пророчили математическое будущее и советовали поступать учиться на математика. Я думаю, это помогает мне в жизни и сейчас, потому что математика формирует аналитический ум, логическое мышление, связи, навыки анализа. Оглядываясь сейчас назад, я вспоминаю, как неожиданно для самой себя ставила небанальные, сложные диагнозы: просто внутри головы сама собой строилась цепочка логических связей, в единую картину вставали разрозненные факты, и математический склад ума позволяет все это переработать в готовое решение. Так что логическое мышление мне в жизни очень помогало, — рассуждает доктор.

В ее дипломе нет ни одной четверки: она старалась учиться с таким же рвением, как когда-то готовилась к поступлению. При этом Оксана Геннадьевна рано вышла замуж, а на четвертом курсе уже родила сына. И не прекратила учебу ни на один семестр!

Доктор вспоминает, как проходила медсестринскую практику на третьем курсе — это происходило в той же клинике Лепского, где она провела много-много месяцев в детстве.

— Очень страшно было сделать укол ребенку! А нам же надо было научиться это делать. Я тренировалась на себе: брала шприц, иглу и колола физраствор себе в ногу. Прикидывала, чтобы понять, ощутить, как я должна делать, чтобы было менее болезненно. Многие учились колоть в резиновые грелки, в подушки. Но подушка же тебе не скажет, больно ей или нет...

«Первой моей должностью в ДРКБ была «врач-интерн»

В 1988 году наша героиня поступила в интернатуру и проходить ее пришла в ДРКБ. Так что в этом году исполняется 35 лет ее деятельности здесь, в главной детской клинике республики.

— Первой моей должностью в ДРКБ была «врач-интерн». Во время интернатуры нас прикрепляли к разным отделениям — и на мою работу самый большой отпечаток наложило отделение пульмонологии, — рассказывает Оксана Геннадьевна. — У нас был замечательный заведующий отделением, Александр Михайлович Наумов. Это был доктор с золотыми руками, нет предела моему восхищению, как он работал. У него был четкий ум, и он умел разговаривать с родителями пациентов. Его любили и малыши, и взрослые. А куратором моим была врач отделения Людмила Викторовна Храмова. Коллектив в отделении был великолепный: и врачи, и медсестры, и санитарки. Настолько это все воодушевило, что я решила остаться в этой специальности, хотя изначально хотела стать нефрологом.

Доктор признается: «переориентирование» на пульмонологию произошло еще и потому, что нефрологические больные лечатся очень долго — там не видно быстрого изменения ситуации. А в пульмонологии ребенок даже с тяжелой пневмонией при правильном лечении дает хорошую динамику, улучшение, которое видно на снимках и на его клинических показателях. И это осознание того, что вот она, реальная, быстрая, эффективная помощь, очень мотивирует и воодушевляет врача.

В пульмонологии наша героиня, что называется, «прижилась». Да еще как! С 2008 года она главный детский внештатный пульмонолог Минздрава Татарстана.

Мне сказали: «Хочешь быть пульмонологом — будешь и педиатром, и пульмонологом в поликлинике»

«Горящая» поликлиника и молодые кадры

А в первые годы девушка продолжала учиться: выписывала себе «гайды» в маленький блокнотик. В нем были основные списки препаратов, дозировки, основные симптомы заболеваний. Это сейчас можно за секунду выхватить телефон из кармана и погуглить нужную информацию. В те годы приходилось носить с собой бумажный носитель информации.

Были, конечно, дежурства в приемном покое. Доктор замечает: в восьмидесятых и девяностых детей с ОРЗ и гриппом в приемное отделение ДРКБ все-таки родители не привозили. И тут занимались действительно серьезными случаями. Здесь, в приемном покое, была очень хорошая школа: она стимулировала ответственность и показывала огромный спектр детских болезней.

— Однажды наш реаниматолог привез из городской клиники семимесячного малыша — очень тяжелого, его сразу взяли в реанимацию. Я его увидеть успела только слегка. И реаниматолог мне говорит: «Он очень загруженный, сонливый, у него сухие кожные покровы. И пеленка липкая». Я сразу говорю: «Пеленка липкая? Так это же, наверное, сахарный диабет!» А в городской больнице об этом не подумали. Просто не подумали об этом диагнозе, не обратили внимания на липкую мочу и даже анализ крови на сахар не взяли: у них ребенок стал «ухудшаться», они вызвали реаниматолога и отправили малыша в ДРКБ, — вспоминает свои дежурства доктор.

После окончания интернатуры нашу героиню пригласили остаться в ДРКБ — но не в пульмонологическом отделении: «горела» поликлиника. В консультативной поликлинике ДРКБ, которой сегодня доктор руководит, в те времена работали буквально трое-четверо врачей. Остальные приходили на какое-то время, консультировать из отделений. В поликлинике была очень высокая потребность в специалистах. Туда доктора и направили работать — а вместе с ней и ее однокашницу Лилию Игоревну Басанову.

— Мы попали в поликлинику в годы ее формирования и несколько лет работали очень узким составом врачей. И мне сказали: «Хочешь быть пульмонологом — будешь и педиатром, и пульмонологом в поликлинике». Таким образом я забрала на себя пульмонологический прием и параллельно работала педиатром.

В итоге этому мальчику мы сделали рентген — и увидели, что прямо в бронхе у него стоит металлическая спираль, деталь от машинки. Он играл с братом и ухитрился как-то ее вдохнуть…

«Детективная» история с металлической спиралью

В те годы в поликлинике не было предварительной записи — сколько приедет пациентов, столько и примут врачи. За день они могли принять три-четыре десятка детей, и всех — с разными проблемами. К примеру, доктор рассказывает «детективную» историю из своей пульмонологической практики: годовалого малыша уже пару месяцев лечили от аллергии. Он получал терапию, но одышка у него не прекращалась. Доктор послушала ребенка — в легких обнаружился подсвист, но не как у детей с астмой, а какой-то другой, непонятный. Оксана Геннадьевна начала собирать анамнез — расспрашивать маму малыша о том, что произошло.

— И вроде бы ничего особенного она не сказала, за исключением того, что перед тем как у ребенка начались первые приступы кашля, она выходила в магазин и оставляла его дома со старшим братом. Я говорю: «А рентген вам делали?» Оказалось, что никто им даже рентгена не назначил — как лечили от аллергии, так и продолжали лечить… У меня, кстати, железное правило: если ребенок недели три кашляет — я назначаю рентген, даже если не слышу хрипов. В итоге этому мальчику мы сделали рентген — и увидели, что прямо в бронхе у него стоит металлическая спираль, деталь от машинки. Он играл с братом и ухитрился как-то ее вдохнуть… Воздух проходил, но бронх постоянно реагировал на инородное тело — была одышка, был кашлевый рефлекс… Юнус Исмагилович Фатыхов убирал эту спираль — в отделении торакальной хирургии. Она уже начала врастать в слизистую оболочку бронха, и хирурги боялись, что придется идти на большую операцию. Но в итоге удалось обойтись без этого…

Тридцать лет назад пульмонология была совсем другая: врачи не фиксировали многих заболеваний, от которых лечат пациентов сегодня. К примеру, Оксана Геннадьевна сама организовывала диспансерное ведение детей с бронхолегочной дисплазией (БЛД), которая развивается, например, у недоношенных детей, перенесших длительную кислородотерапию и ИВЛ. У них формируются изменения в легких, и когда они выписываются домой, их передают под диспансерное наблюдение пульмонологов. Но это сейчас. А в начале девяностых таких детей почти не было — просто потому, что выживали очень немногие из глубоко недоношенных детей. Сегодня же выживаемость среди детей с БЛД в Татарстане не просто растет, но процентов 70 из них к трем годам полностью выздоравливают! Их снимают с пульмонологического учета и передают обычным педиатрам. Хронический облитерирующий бронхиолит, хронический бронхит, эмфизема, бронхоэктаза и другие серьезные последствия сегодня развиваются у крайне небольшого процента таких детей. Остальные «хронические» пациенты после БЛД дают исход в рецидивирующий обструктивный бронхит (а он, кстати, может развиться вообще у любого ребенка, а не только у того, кто в период новорожденности страдал бронхолегочной дисплазией).

В конце восьмидесятых — начале девяностых гораздо чаще, чем сегодня, встречался плеврит. Больше было деструктивных пневмоний. Стало меньше хронических бронхитов, зато сейчас растет количество пациентов с астмой. Стало гораздо больше врожденных патологий — в том числе и потому, что их научились диагностировать, ведь появление компьютерной томографии открыло новую эру медицины.

Мы очень долго продвигали идею о том, что должен быть отдельный специалист, который будет заниматься лечением муковисцидоза у взрослых

«Люди переходят во взрослую сеть, а там пульмонологи не знают, что с ними делать»

И еще пульмонологи стали ставить страшный диагноз «муковисцидоз». Доктор рассказывает:

— Первые случаи, когда начали ставить диагноз «муковисцидоз», совпали по времени с моим окончанием интернатуры. Я помню девочку, даже фамилию ее на всю жизнь запомнила, — у нее были двусторонние бронхоэктазы. Она лежала в пульмонологии, у нее был очень тяжелый легочный процесс. Измененные ногтевые фаланги в виде «часовых стекол». Все признаки хронической гипоксии. Но диагноз «муковисцидоз» ей поставили гораздо позже. От муковисцидоза эта девочка потом и умерла…

Центр муковисцидоза начал работать в Татарстане с 1993 года. И к сегодняшнему дню пациентов с этим заболеванием в республике относительно много, по словам доктора, — сейчас в регистре состоят 134 человека. Из них 89 — дети. Цифра меняется — к сожалению, растет. Но не потому, что люди стали больше болеть. Просто раньше муковисцидоз не диагностировали, и люди умирали, к примеру, от двусторонней пневмонии.

Сегодня терапия муковисцидоза серьезно улучшилась и достигла высокого уровня. Лечение состоит из нескольких этапов, изобретены новые препараты, появились программы работы с этими больными. За счет этого выросло и качество жизни пациентов, и их выживаемость: примерно треть больных муковисцидозом в Татарстане сегодня — взрослые люди. Раньше во взрослую сеть такие пациенты не переходили, они просто не переживали детства, умирая в возрасте 8—9 лет. И поэтому по мере улучшения терапии появилась потребность обучить «взрослых» пульмонологов работе с этим страшным заболеванием.

— Продвижение муковисцидоза во взрослую сеть было целой эпопеей, целой историей! — рассказывает Оксана Геннадьевна. — Люди переходят во взрослую сеть, а там пульмонологи не знают, что с ними делать, у них нет опыта работы с муковисцидозом. При этом у больных серьезные проблемы и много обязательной к проведению терапии. Мы очень долго продвигали идею о том, что должен быть отдельный специалист, который будет заниматься лечением муковисцидоза у взрослых. Мы этого, наконец, добились, но это был очень долгий путь. Я столько раз об этом рассказывала, и меня, педиатра, на конференции для «взрослых» врачей приглашали. Я им проговаривала: вот есть такое заболевание, мы научились больных хорошо выхаживать, и теперь пациенты достигают 18 лет, когда с ними должны будете работать вы!

По тем временам это был приговор. Это заболевание вылечить практически невозможно

«Плачет мама, плачу я»

Оксана Геннадьевна рассказывает: поставить диагноз «муковисцидоз» тяжело не только в плане медицинского процесса, но и эмоционально. Тем более что буквально десятилетие назад, когда не были так развиты технологии лечения и выхаживания пациентов, это был не столько диагноз, сколько приговор. Она рассказывает два случая, которые запомнились ей на всю жизнь.

Девочка из Альметьевска долго лечилась от бронхиальной астмы. На каком-то этапе ее привезли в Казань, в ДРКБ, и буквально на руках принесли на прием к Оксане Геннадьевне.

— Она на гормонах — и при этом очень худая. Хотя на гормонах обычно поправляются. И почему-то до тех пор об этом никто из докторов не задумывался. Мы сделали рентген — там двусторонняя бронхоэктаза. Девочка в картину бронхиальной астмы не укладывается. Я звоню в отделение Александру Михайловичу и говорю: «Кажется, у нас муковисцидоз». Ей в отделении делают анализ хлоридов пота (именно так выявляется это заболевание) — и сразу же госпитализируют с муковисцидозом. То есть ее наблюдали несколько лет, ставили диагноз «бронхиальная астма»…

За этого ребенка врачи боролись два года. Когда девочка умерла, Оксана Геннадьевна с коллегой были на конференции. Узнав об этой смерти, обе плакали. Доктор признается: пациентов, которых долго наблюдаешь, терять очень сложно.

Был еще один случай: ребенка к пульмонологу направила лор-врач Елена Владимировна Лучкина. Девочке удалили аденоиды, а потом началось что-то непонятное: полипы носа, высев синегнойной палочки в бакпосевах… И перед тем как решить, делать ли вторую операцию (на полипы носа), лор отправила пациентку на консультацию к Оксане Геннадьевне.

Проблема диагностики муковисцидоза заключается в том, что у него нет классических стопроцентных симптомов. Дети дают рецидивирующие заболевания легких, бронхиты, пневмонии, может «подмешиваться» клиника вялотекущего процесса со стороны кишечника, неустойчивый стул. Страдает поджелудочная железа и ферментная секреция — не усваивается жирная пища. На каком-то этапе подключается носоглотка, начинаются синуситы. Но все «смазано», неясно, расплывчато.

— Я собираю анамнез у этой девочки, и выясняется: да, бронхиты. Да, часто кашляет, но это списывали на носоглотку. Девочка худенькая, отстает и в росте, и в весе. Но стул не нарушен, картина неясная. Спрашиваю у родителей, как ребенок переносит жирную пищу. И тут мама мне отвечает: «А мы не даем ей ничего жирного, она ничего такого не может есть». То есть стул у нее не нарушен потому, что ее родители ведут на жесткой диете вот уже несколько лет! Отправили мы ее в отделение делать анализы, и я маме рассказываю, что подозреваю муковисцидоз. Плачет мама, плачу я… По тем временам это был приговор. Это заболевание вылечить практически невозможно. Причем оно может прогрессировать исподтишка: вроде лечим, самочувствие неплохое, а делаем КТ — там уже сформировались сильные изменения. Хотя ребенок вроде бы и обострений-то не дает…

Была у меня взрослая пациентка. Я знала о каждом ее шаге. Одной из первых узнала, когда она забеременела первым ребенком, и она прямо из родильного зала мне писала: «Я родила!»

«Муковисцидоз прошел через всю мою жизнь»

После того как ребенку диагностируется муковисцидоз, начинается терапия. Сейчас, с 2021 года, через фонд «Круг добра» пациенты с муковисцидозом получают таргетную терапию, и в Татарстане этот процесс очень хорошо налажен. Оксана Геннадьевна как главный внештатный пульмонолог республики каждый месяц подает разнарядку на получение препаратов. Она знает всех пациентов с муковисцидозом в глаза, и у большинства из них есть ее номер телефона. Доктор помогает попасть на прием к специалистам, решает проблемы с препаратами, помогает с контролем состояния. С муковисцидозом, признается она, связана вся ее профессиональная жизнь, с самых первых дней, и она очень старается улучшить жизнь пациентов, помочь им выйти во взрослую сеть, получить от мира максимум радости, которая возможна. И у нее получается: ее пациенты заводят семьи и даже рожают детей!

— Муковисцидоз прошел через всю мою жизнь. И без ложной скромности скажу: Центр муковисцидоза, который мы организовали в Казани, пользуется большим авторитетом на федеральном уровне. Даже московские корифеи иногда ссылаются на то, как он организован у нас. Со многими муковисцидозными пациентами я поддерживаю связь и после их перехода во взрослую сеть. Была у меня взрослая пациентка. Я знала о каждом ее шаге. Одной из первых узнала, когда она забеременела первым ребенком, и она прямо из родильного зала мне писала: «Я родила!» К сожалению, во время вторых родов она трагически умерла, — рассказывает доктор.

Оксана Геннадьевна горячо уверена: ее миссия — облегчить жизнь пациентов с муковисцидозом и что-то в ней изменить. Доктора очень радуются — искренне, эмоционально — когда пациент достигает длительной ремиссии. Стремятся к тому, чтобы дети с грозным диагнозом могли легче переносить болезнь, познавать мир, активно участвовать в этой жизни. Ведь сегодня это уже возможно.

— Даже если брать наших самых серьезных пациентов — пускай они получают лекарства, делают ингаляции, но если они могут ходить в школу, получать образование, радоваться жизни, веселиться — это уже хорошо. Я знаю всех своих пациентов, у которых родились детишки — и радуюсь тому, что мы могли для них сделать жизнь более благоприятной. Социально адаптированной. Радует, когда дети из грустных превращаются в радостных. Когда они могут не только в больнице находиться, а участвовать в нормальной жизни! — говорит доктор.

Даже если брать наших самых серьезных пациентов — пускай они получают лекарства, делают ингаляции, но если они могут ходить в школу, получать образование, радоваться жизни, веселиться — это уже хорошо

«Как заведующая поликлиникой я очень люблю свою работу»

Но не только пульмонология — дело жизни Оксаны Геннадьевны. В 2002-м в ДРКБ начали расширять дневной стационар, и ее поставили им заведовать. А с апреля 2013 года она заведующая поликлиникой ДРКБ. И это тоже нелегкий труд медика и организатора здравоохранения.

Эта поликлиника особенная, она сильно отличается от остальных. Ведь тут концентрируются маленькие пациенты со всей республики. И помня, как нелегко всем — и врачам, и пациентам, когда не налажена строгая система учета больных, Оксана Геннадьевна постаралась реорганизовать работу поликлиники. Она и ее соратники внедрили предварительную удаленную электронную запись на прием, которую можно сделать из своего района. А ведь тридцать лет назад, чтобы записаться на прием к врачу, родители приезжали в поликлинику утром, выстраивались в очереди в регистратуру. Очереди были гигантские. Когда стали ограничивать прием — стало еще хуже: люди могли приехать издалека, а мест на запись — нет…

С 2014 года в поликлинике внедрена ЕГИС — Единая государственная информационная система. Было создано электронное расписание, а с 2015-го внедрили электронную предварительную запись. Каждый район теперь видит это расписание и может записать своих пациентов с места. Есть система квотирования записи к специалистам по районам (чтобы не получалось, что кто-то один берет и бронирует все места под своих пациентов): чтобы ее создать, просчитали количество детского населения в каждом районе и крупном городе республики. Рассчитали, как правильно распределить квоты, с учетом и того факта, что узкие специалисты есть и в некоторых городах Татарстана. И это была серьезная инновация, которая показала себя на практике.

— Мы вместе с Ильнаром Хамитовичем Вильдановым (заместитель главврача ДРКБ по поликлинической работе с 2013 по 2018 год, ныне — главный врач Алексеевской ЦРБ, — прим. ред.) ее разрабатывали: я лично высчитывала районы, он помогал это все организовать и ввести в строй. Потом мы разработали алгоритм, по которому я доводила информацию до районных педиатров. Вот они-то точно все со мной на связи, у каждого есть мой номер телефона. Я им проговаривала и систему неотложных пациентов, объясняла, что делать, если квота есть только через три недели, а посмотреть ребенка надо сейчас. Мы всегда находим окошко, куда его записать, и к определенному времени приглашаем, — рассказывает Оксана Геннадьевна.

Как заведующая поликлиникой она отмечает такую тенденцию нового времени: раньше не было такого большого потока пациентов с рядовыми жалобами. Педиатры на местах часто перестраховываются и отправляют ребенка в Казань, например, с дискинезией желчевыводящих путей — а ведь это заболевание может вылечить гастроэнтеролог и на месте, в районе. Это становится устойчивой тенденцией и приводит не только к тому, что перегружены врачи, но и к тому, что не может попасть в поликлинику тот, кому это объективно очень нужно.

— Но как заведующая поликлиникой я очень люблю свою работу. Я вообще ни одного дня за все 35 лет не сказала, что хочу поменять профессию. Кстати, мне предлагали уйти преподавателем в медицинский колледж. Но я сказала, что не хочу. Мне здесь все очень нравится. Единственное, чего у меня в жизни не случилось, я считаю, — это диссертации, — улыбается доктор.

«Для меня важнее оказалась моя семья»

У Оксаны Геннадьевны накоплен огромный опыт работы. Состоялись многие десятки выступлений на научных конференциях и врачебных конгрессах. Она потеряла счет публикациям в научной прессе. Внесла огромный вклад в лечение муковисцидоза и в ведение этих больных. А вот диссертацию не написала. Хотя и в статусе соискателя была, и даже два кандидатских минимума сдала. Учитывая ее деятельный характер и огромную целеустремленность, возникает вопрос: как же так вышло?

Очень просто. На каком-то этапе доктор выбрала семью. И какую семью!

— Сейчас мы живем со вторым мужем. У нас трое детей: один мой сын от первого брака и двое его сыновей — их мама рано умерла, он овдовел и остался с двумя мальчишками на руках. Я вырастила троих мальчиков. А сейчас у нас пятеро внуков. И все это — мои дети и внуки, потому что я их всех считаю своими детьми. А когда мы с мужем поженились и стали жить вместе — с нами еще его теща жила, потому что у них была общая квартира. Просто у нее после смерти дочери больше не было близких родственников — так она с нами и провела остаток жизни. И вот представьте себе: я собираюсь писать диссертацию, и тут у меня появляется такая большая семья. Я начала считать свое время. Чтобы обработать огромный материал (а он у меня уже был), посчитать его, напечатать, пройти все этапы защиты, поездки и прочую организацию, нужно очень много времени. Я села и подумала: а есть ли у меня возможность отрывать такое большое время от семьи? Защита, конечно, это хорошо. Но для меня оказалась важнее моя семья, — рассказывает Оксана Геннадьевна.

Но в профессии она, безусловно, реализовалась. И сегодня, через тридцать пять лет после того, как впервые переступила порог ДРКБ, она полна планов и решимости. Любви к детям и заботы о них — о своих, о чужих, обо всех. Есть идеи, есть неотвеченные вопросы. И на них нужно обязательно ответить!