«Нет в Казани другой исторической личности, вокруг которой за последние три столетия было рождено столько мифов, баек и легенд»

Суконная мельница на Булаке

Можете представить мое удивление, когда я увидел, что точно в том месте, где посадская стена под углом подходит к Булаку, на чертеже А. Сациперова показана «суконная мельница» (№61), очевидно, работавшая на водяном приводе. Водяная мельница предполагает безусловное наличие мельничной плотины, стало быть, есть все основания предполагать, что урез воды в системе озер Кабан в XVIII веке подпирался непосредственно у линии укреплений, то есть у нынешнего дома №45 по Право-Булачной улице. Как могла выглядеть конструкция, включавшая в себя плотину, переход через протоку, мельничные амбары, городни посадских стен, да еще и «ворота, что над Булаком», сегодня остается только гадать. При этом не подлежит сомнению, что все ее элементы были включены в некое единое деревянное сооружение, возможно, довольно-таки грандиозное даже по современным меркам.

Если учесть, что на южном участке посадская стена пересекала Булак под углом 60 градусов, можно предположить, что плотина, сложенная из тех же городней, была устроена перпендикулярно берегам, стена же наискосок пересекала ее тело. Здесь же, на плотине, скорее всего, стояли и мельничные амбары, служившие, помимо своей основной функции, дополнительными усиливающими элементами всей конструкции. При этом в самой плотине должны были быть предусмотрены шлюзовые ворота, регулировавшие работу мельничного колеса, которые при необходимости можно было полностью открыть для сброса воды либо для пропуска судов. Ворота же «Что над Булаком», предназначенные (как вы, наверное, догадались) не для воды, а для людей, были нужны вовсе не для проезда (ибо никакой проезжей дороги рядом не просматривается), а для удобства перемещения работников, обслуживавших суконное производство.

В этом месте неподготовленный читатель, пожалуй, недоуменно спросит — с чего это ради в производстве сукна нужна водяная мельница, неужто для привода ткацких станков? Нет, конечно, не для станков — техника в XVIII столетии еще даже близко не достигла такого уровня технологического развития. Тем не менее при выработке сукна промышленным способом во все времена требовались большие энергозатраты, которые в XVIII столетии мог обеспечить только водяной привод и больше ничего. Сукно — это шерстяная грубая ткань, поэтому суконное производство в старину часто называли «шерстяным». Простое сукно изготавливали из овечьей или верблюжьей шерсти — последняя по понятным причинам в наших краях практически не использовалась. Так вот, сначала овечью шерсть очищали путем многократного (до 12 раз!) промывания в проточной воде и обезжиривания — на эту технологическую операцию уходило неимоверное количество воды и мыла. Затем подготовленную шерсть в течение достаточно долгого времени трепали на трепальных машинах (т.н. «сукнотерках» или «суконных валилах»), опять же непрерывно подавая воду. После этого шерсть вычесывали, пряли, а уже готовую пряжу «сновали» и ткали на известных с незапамятных времен ручных станках, представлявших собой простую раму с натянутыми нитями основы. Затем полученное сырье еще несколько раз промывали, после чего красили, ворсили и стригли. Стрижка тонких сортов сукна производилась до шести раз, грубых — два раза. Если будущую ткань предполагалось окрасить в темные тона, то пряжа окрашивалась до поступления на ткацкий станок, чтобы при раскрое ткани на срезах не был заметен первоначальный цвет шерсти. Светлые же сукна окрашивались на заключительной стадии производства, непосредственно перед опрессовкой готового сукна.

Как нетрудно заметить, для суконного производства необходимо всего ничего — какая-никакая силовая установка и вода, вода, вода и еще раз вода. Исходя из вышесказанного, все публикации казанских авторов о существовании суконных производств на Шарной горе или, скажем, в крепости (и там, и там с водой, тем более проточной, было, мягко говоря, туговато) не выдерживают вообще никакой критики. Словом, в первой половине XVIII века, когда еще не было ни паровых машин, ни водопровода, суконное производство могло находиться только рядом с водоемом — и это есть непреложный факт. Кстати, Суконная слобода (район улиц Петербургской и Туфана Миннуллина) с ее Черным ручьем, многочисленными озерами и пойменными «языками» для подобного производства видится вполне подходящим местом; в равной степени сказанное относится и к околотку возле Пятницкой церкви — там тоже были и Поганое озеро, и плотина, и вытекавший из Черноозерской впадины поток. Ну а берег проточного и полноводного Булака для «шерстяного завода» площадка и вовсе идеальная — как говорится, лучше не придумаешь. В этой связи проживание в шаговой доступности от Суконной мельницы на реке Булак сразу двоих из пяти членов учрежденного императором Петром I «компанейства Казанского суконного завода» — небезызвестных промышленных магнатов Ивана Афанасьевича Михляева и Бориса Андреевича Пушникова — выглядит вполне естественным и даже очевидным.

Иван Михляев, купец и человек

Пожалуй, кроме И.А. Михляева (1667—1728(?)), нет в Казани другой исторической личности, вокруг которой за последние три столетия было рождено столько мифов, баек и легенд, причем последние настолько тесно переплелись с правдой, что отделить «мух от котлет» сегодня невероятно сложно. Все эти мифы в свое время один за одним документально и доказательно разоблачил С.П. Саначин в нескольких своих статьях — при написании этой главы я в равной степени опирался как на них, так и на данные из фондов Российского государственного архива древних актов. Вдобавок Сергей Павлович поделился со мной несколькими уникальными бумагами, и в их числе — подробным завещанием И.А. Михляева, при внимательном прочтении которого можно узнать и понять очень многое.

Начнем с того, что вообще-то Иван Афанасьевич Михляев был «МиКляевым» — именно в последней транскрипции его фамилия фигурирует во всех без исключения документальных источниках XVIII столетия. Так, на рукояти напрестольного креста Петропавловского собора в Казани есть надпись: «Лета (1722 г.) месяца мая 9 числа. Состроил сей святый крест себе с мощми усердною своею любовию и желанием Иоанн Микляев…» На обороте Евангелия (из того же храма) имеется следующая запись: «Честное сие и священнейшее Евангелие построено от прииждивения благоговейнаго и честнаго господина Иван Афанасьева сына Микляева…» «Микляевым» именуют Ивана Афанасьевича и император Петр I в своем письме, и географ Михаил Пестриков в своей статье о «Церкви соборной святых апостол Петра и Павла на Воскресенской улице», написанной в 1739 году, по прошествии всего нескольких лет после смерти нашего героя. Говорят, что написание «МиХляев» (через «Х») появилось в результате неправильного перевода надписи «MICHLAOFF», обнаруженной на причащальной ложке (лжице) из того же Петропавловского собора, дескать, сочетание латинских букв «CH» в английском языке в ряде случаев произносится двояко — и как «К», и как «Х». Лично меня подобное объяснение не убеждает — на мой взгляд, не следует искать сложных решений, когда ответ лежит на поверхности. Давайте же вместе с вами проведем небольшой, но показательный эксперимент и попытаемся фамилию достопочтенного Ивана Афанасьевича произнести вслух — через «К» и через «Х», скажем, раз по десять в каждой из транскрипций. Попробуйте, и вы тут же убедитесь, что, произнося «МиКляев», вы сломаете язык при третьем повторе, «МиХляев» же через «Х» звучит мягко и даже органично. Точно так же гораздо удобнее говорить не «Свечников», а «Свешников», и не «Кудрявцов», а «Кудрявцев». Между прочим, импульс к совершенствованию любого языка дает в первую очередь разговорная речь, и если мы начнем игнорировать сложившиеся в процессе эволюционного языкового развития современные нормы, а будем руководствоваться исключительно канувшими в Лету транскрипциями, мы можем зайти очень далеко. В противном случае давайте именовать друг друга, скажем, «Стенькою Офонасьевым», «Оленкою Куськиной» да «Петрушкою Логинком», а не Степаном Афанасьевым, Аленой Кузьминой и Петром Логиновым! Исходя из сказанного, вполне очевидно, что куда правильнее будет использовать исторически сложившееся прочтение фамилии «Михляев» — через букву «Х».