Хроника дефолта: «Ак Барс» — чемпион!», «шаймиевки» превращаются в фантики, разочарование Миннуллина

Как первая победа «Ак Барса» заставила власти РТ построить клубу «Татнефть-Арену»

В далеком 1961 году малоизвестный казанский клуб при Моторостроительном заводе выходит в финал первенства РСФСР и становится чемпионом по хоккею, лишь тогда получив право принять турнир и установить хоккейную коробку на Центральном стадионе. Лишь в 1966 году в Казани откроют Дворец спорта, который станет на 40 лет главным хоккейным центром Татарстана, с «перехлестом» и в постсоветские времена, и в XXI век.

Переходные времена дались СК им. Урицкого непросто: дебютируя в Высшей лиге чемпионата СССР, он занимает только 12-е место. Под занавес Советского Союза клуб, избавляясь от советских символов, переименовывается в «Итиль». Сам Дворец спорта на тот момент находился на балансе Облсовпрофа (ВЦСПС), а хоккейная команда — в распоряжении спортклуба КМПО. В 1992 году на форму хоккеистов наконец попадает белый барс — символ нового Татарстана. Но новые символы пока не помогают — команда не выходит в плей-офф. Почти одновременно где-то в Москве не складывается карьера легендарного хоккеиста и тренера Юрия Моисеева: в перестроечные времена он почти привел к первенству московское «Динамо», но затем тренера мотает по миру и стране (которой, кажется, было тогда совсем не до хоккея).

Тренер-консультант «Эдмонтон Ойлерз», главный тренер московского «Аргуса» и молодежной сборной России — как будто случайными кажутся строчки в резюме бывшего неоднократного чемпиона СССР, мира, Европы и Олимпийских игр, точно всю первую половину 1990-х он пробыл «на скамейке запасных». Только в 1995 году звезды Моисеева и СК им. Урицкого наконец сошлись. «Итиль» получает название «Ак Барс», который через 3 года впервые становится чемпионом России. Что характерно, последний матч казанцы сыграли именно против «Динамо», который когда-то вел к победе тот же Моисеев.

Еще любопытнее, что два года спустя «Ак Барс» уступит в национальном первенстве московскому «Динамо», который тогда возглавлял Зинэтула Билялетдинов, позднее ставший одним из самых успешных тренеров «барсов». За 25 лет много воды утекло. «Ак Барс» пять раз становился чемпионом России. Ветхий Дворец спорта сразу после победы «барсов» под руководством мэра Казани Камиля Исхакова спешно — буквально за полгода — преобразился, аккурат к дефолту августа 1998 года (причина была и в амбициях клуба играть в Евролиге на равных). К Универсиаде его еще раз обновили, а для ХК «Ак Барс» к тысячелетию Казани выстроили новую домашнюю базу «Татнефть-Арена». Годы спустя будут гадать, как «барсы» узнали о своем чемпионстве еще до финальной сирены — в заметке ниже знаменательна деталь, что болельщики поздравляли игроков на скамье штрафников уже в конце третьего периода. Как сложилась судьба игроков-чемпионов, газета «Реальное время» писала в год десятилетия победы. Юрий Моисеев ушел из жизни одним из первых, в 2005 году. В Пензе, откуда Моисеев родом, ему поставили памятник. В Казани памятника Моисееву до сих пор нет.

«Приятно, что игру с «Динамо» «Ак Барс» провел по-чемпионски — мощно, целеустремленно и активно. И это при том, что москвичи сыграли в Казани гораздо лучше, нежели дома, где казанцы разгромили их с неприличным счетом 6:1. Бело-голубые еще сохраняли теоретические шансы на серебро и бронзу и поэтому сражались с хозяевами отчаянно и жестко. Матч удался и доставил огромное наслаждение зрителям. Кстати, у многих из них в руках уже были флажки с национальной символикой и надписью «Ак барс — чемпион» — завидная предусмотрительность. Сергей Гаврилов»*.

Как суверенные татарстанские монеты и «шаймиевки» превратились в фантики

Под заметкой про первую и легендарную победу «Ак Барса», которая — за пять месяцев до дефолта — наверняка больше всего волновала тогда казанцев, можно увидеть анонс новости о том, как Кабмин РТ готов упразднить продовольственные чеки. А выше заметки — громоподобную новость про то, как Ельцин отправил правительство в отставку (о том, как это отразилось на РТ, мы писали в прошлых дайджестах).

1998 год бурлил вулканом. Новости, которые в иные времена шли бы на первые полосы, тонули среди других таких же «первополосных новостей». 20 лет спустя в одном из пабликов «ВКонтакте» под хештегом #chaosss_tatarcha люди делились воспоминаниями о татарстанских 1990-х: «Продовольственные чеки «шаймиевки», автомобильные номера с зелено-бело-красным флагом, вкладыши в паспорт — для неангажированного читателя все это интересная визуальная экзотика», — отмечал публицист Марк Шишкин в колонке для нашего издания.

Мы уже писали в прошлых дайджестах о 1991—1992 годах, как те же власти Набережных Челнов пытались ограничить именными продовольственными чеками спекулятивную (как они считали) торговлю с нерезидентами города, среди которых большей частью были не коммерсанты, а обычные сельчане. В те же годы в набат били экономические власти сначала ТАССР, а затем Татарстана: из-под полы нелегально продавались оптом и в розницу даже обычные продукты и вывозились из республики. Параллельно Татарстан спал и видел себя суверенным, а быть суверенным — в числе прочего значит и чеканить собственную монету.

Попытавшись одним выстрелом убить двух зайцев, команда Шаймиева решила выпускать «в целях недопущения вывоза из региона дефицитных товаров народного потребления для всех категорий граждан» карточки потребителей в виде талонов на приобретение определенных видов товаров, а затем «татарстанские купоны». В марте 1993 года вышло постановление Кабмина РТ о том, что Министерству торговли РТ, Татпотребсоюзу необходимо «обеспечить завоз товаров в предприятия торговли и организовать продажу продуктов питания на продовольственные чеки». Мало того, власти предоставляли право, «в виде исключения, в сельской местности использовать продовольственные чеки для приобретения промышленных товаров».

Сегодня такие чеки можно приобрести за две трети номинала — скажем, татарстанский чек на 100 рублей выпущенный в 1992 году, можно купить за 67 рублей. Вторая попытка отрегулировать рынок — ввод собственных жетонов — имела место в 1992—1993 годах. Сегодня эти жетоны называют еще «суррогатным платежным средством» или «эрзац-деньгами».

Тем не менее они были предписаны к принятию наравне с российскими рублями всеми предприятиями торговли РТ «вне зависимости от формы собственности под гарантию бюджета республики». Первым был введен хлебный жетон, за который продавец обязан был (только кто ж его проконтролирует) продать ровно 1 килограмм хлеба. Затем топливный-коммунальный жетон — приравнивался к 10 литрам бензина, и топливный-бензиновый с номиналом в 20 литров бензина (на обоих топливных жетонах фигурировал нефтяной станок-качалка).

Интересно, что монеты чеканили не в самом РТ, а в югославском Институте производства банкнот и монет — притом что, как мы писали в прошлом дайджесте, Югославия тогда была под международными санкциями. К 1998 году, однако, чеки превратились в «фантики», особенно когда их раздали полумиллиону человек: магазины отказывались отпускать по ним товары, татарстанцы захотели живых денег. Все по законам экономики и рынка: когда в Средние века особенно умные короли в трудные времена решали уменьшать вес золота и серебра в монетах — случалась гиперинфляция, а «нечистые монеты» враз обесценивались. О том, чтобы хоть как-то обеспечить номинал собственных чеков, тогдашний Минфин РТ отчего-то не подумал. В 2001 году обращение бронзовых жетонов было отменено.

«В начале этого года чековый кризис достиг своего апогея. И неудивительно: если в январе 1997 года продчеки получали 105 тысяч человек, то к январю 1998 года их количество возросло до 540 тысяч! Вице-премьер РТ Аделя Конюшева провела ряд экстренных совещаний по проблемам выхода из чекового кризиса.
— Вопрос о погашении задолженности перед товаропроизводителями был поставлен окончательно и бесповоротно, — сообщила Аделя Ибрагимовна в беседе с корреспондентом «ВиД». Были даны определенные указания Минфину республики. Предприятиям разрешили использовать чеки в качестве налоговых платежей, платы за энергию. Гузель Мухаметшина, Гульшат Яреева, Юлия Беспалова»**.

Как Туфан Миннуллин, отвернувшись от советского прошлого, так и не принял новые времена

Сегодня ссорами старых и молодых артистов уже никого не удивишь. Но это времена «травоядные». Переломные же 80—90-е годы в Татарстане, как и в целом в России, для многих «старичков» стали черной полосой: многие забронзовевшие члены Союзов писателей оказались не у дел, книги их разом вдруг читать (и печатать) перестали, новую эпоху они либо не поняли, либо не приняли. Часть из них, прекрасно понимая, что в советское прошлое ходу уже нет, пытались зацепиться за какие-то «традиционные» ценности, возненавидев нуворишей и «деньги» как таковые.

В этом смысле резкий разворот времени в конце 1980-х для Туфана Миннуллина, народного классика к тому моменту, оказался, по сути, трагедией. Для молодых авторов бывший председатель правления СП ТАССР (в перестроечные годы) был скорее «партийным аппаратчиком».

Тем не менее, став депутатом в Верховном совете ТАССР еще в 1984 году, он превратился на какое-то время в пламенного трибуна, высказываясь как о межнациональном вопросе, так и прося построить телевышку в Шемордане для трансляции передач Казанской студии телевидения. Очень скоро он влился в движение национального возрождения 1990-х годов: «Его роль в защите суверенитета Татарстана, государственного статуса татарского языка — огромна». Мало того, в новейшем Татарстане уже в Госсовете он был самым старшим по возрасту и часто открывал первые заседания новых созывов, делая это исключительно на татарском языке (и почти все выступления его касались вопросов сохранения и развития татарского языка, культуры).

Минтимер Шаймиев позднее вспоминал слова Миннуллина о том бурлящем времени, в котором они оказались: «Люди ведут себя, как теленок, родившийся в декабре. Всю зиму он находился дома, а весной его выпустили на полянку». Отметим, что, несмотря на собственное советское «официальное» писательское прошлое, Миннуллин никогда не мифологизировал советские времена. В его более поздней пьесе «Мулла» говорится об уничтожении старой мечети, высылке из деревни тогдашнего муллы, антирелигиозных репрессиях. А в заметке ниже характерны его же слова, уже глубоко разочарованного реформами и капиталистическими переменами, об СССР и татарах: «Три-четыре поколения людей оказались нравственно покалеченными».

Но и новое время он, по большому счету, не принял, теленку с полянки «захотелось домой». Он начинает сетовать на то, что «какой-то эстрадный певец» собирает в сотни раз больше зрителей, чем певец «талантливый», неоднократно говорит о «деградации» татарского (да и русского) общества, бескультурье, невежестве из-за «жажды наживы». «Причину национального нигилизма драматург увидел не в политических и экономических процессах, а в нравственной деградации общества, в невежестве и духовной нищете людей», — так описывают его поздние пьесы критики. В 2010 году вышло его скандальное интервью с характерной фразой: «Женщина без детей — это уже не женщина». Считая, что «основное назначение женщины — воспитание нормальных детей», корни обратного тренда он видел опять же в «деградации общества». Всего за месяц до смерти Миннуллин вместе с несколькими представителями татарской интеллигенции даже вступил с Шаймиевым в конфликт, назвав скульптуру крылатого барса авторства Даши Намдаки «страшилищем».

«Наше нынешнее положение безысходно не потому, что людям не платят зарплату и пенсии, а потому, что мы перестали замечать собственное бескультурье. Какой-нибудь эстрадный певец, у которого ни вкуса, ни голоса, сегодня собирает в сотни раз больше зрителей, чем действительно талантливый, может быть, даже гениальный исполнитель. И то, что чиновник у нас получает в десять раз больше, чем простой труженик, — это тоже, в конечном счете, показатель низкого уровня нашей культуры. Именно поэтому, я считаю, у России нет будущего...»***.

Первое российское «телемыло» — сразу про критику капитализма и разрушение нравственности

И не то что бы Миннуллин был не совсем прав или даже совсем не прав. О деградации если не общества, то культуры, не говорил в конце 1990-х только ленивый: на поляне стало холодно и голодно телятам, можно сказать, пользуясь его же словами. До выхода «Бандитского Петербурга» оставалось два года, но в России уже сняли свою мыльную оперу, которая сегодня многими уже подзабыта: сериал «Зал ожидания». Страна, как и 10 лет назад к «Рабыне Изауре», «прильнула к экранам своих телевизоров».

Режиссер Дмитрий Астрахан (один из самых народных в 1990-х) тоже решился на открытую критику «экономической целесообразности» реформаторов в пользу «нравственности и порядочности». Как и Туфан Миннуллин, Астрахан в своем сериале громит «его величество капитал», солидный счет в банке как цель в жизни, «тусовки в ночном клубе» (напомним, что примерно в те же годы с клуба «Арена» набирает популярность ночная жизнь Казани).

Что интересно, риторики газетных заметок тоже изменилось за 6—7 лет до неузнаваемости. Если татарстанские газеты и их герои в 1991—1992 годах чуть ли не с гордостью, но во всяком случае с любопытством, писали о том, как школьники переходят «на рыночные рельсы», устраивают овощные фермы в школах, продают табуретки, зарабатывая сами и на помощь школе, то теперь критикуется уже целое поколение российских детей, которые знают, где и как заработать, какие профессии выгодно приобрести. Почему это может быть плохо — до сих пор не совсем ясно.

«В эпоху рыночных реформ выросло целое поколение российских детей. Они уже с нежного возраста знают, что все можно купить и продать, где и как заработать, какую профессию выгодно приобрести, на какие школьные предметы нужно делать упор и с кем следует дружить. Дети стали расчетливы и прагматичны, не в пример многим своим родителям. Это тоже «завоевание» реформ и плата за возможное благополучие. Елена Таран»****.

Как Рифкат Минниханов, возглавив ГАИ, начал работу с двух спорных реформ — и победил

В первый же год прихода на должность главного «гаишника» Татарстана Рифкат Минниханов решился на эксперимент: с водителей-нарушителей перестали брать штраф на месте, а составляли протокол. Тем самым должна была быть хотя бы отчасти купирована повальная система взяточничества. Но оказалось, что платить по протоколу придется в районной ГАИ, где водители были вынуждены стоять в очередях — как до недавнего времени в очередях стояли покупатели новых авто ради регистрации машины.

С проблемой оплаты штрафов, как и со взяточничеством, Минниханову пришлось бороться еще без малого 20 лет. В 2008 году, когда он только-только начал внедрять новую систему фото- и видеофиксации на дорогах, ему пришлось признаваться, что проблема уплаты водителями административных штрафов так и не решена. Пока в Уфе внедряли платежные терминалы в патрульных машинах для удобства, в РТ сложно было оплачивать их даже в обычных банках: «Сейчас в РТ несколько банков принимают штрафы ГИБДД и автоматически вносят фамилию плательщика в нашу базу данных. Так что водителям, которые оплатили здесь штраф, нет необходимости показывать квитанцию в районном подразделении ГИБДД». Тем не менее молодого силовика заметили в первый же год, пригласив занять должность заместителя начальника ГАИ России. Он отказался. И годы спустя не стеснялся критиковать федералов, сетуя на потерю татарстанским ГИБДД республиканской независимости в 2012 году («Наша служба активно и прогрессивно развивалась до 2012 года, в 1992 году я пришел, и до 2012 года было понятно, как и куда мы идем, а потом, к сожалению, нас передали под федеральный бюджет — ситуация стала намного сложнее…»).

Так, например, уже в апреле 1997 года Минниханов решил заставить ездить с включенными фарами, но в мае ему пришлось отменить инициативу — хотя через пару лет норму приняли на федеральном уровне. Опыт видеофиксации на дорогах тоже перенимали у Татарстана не сразу. За 20 лет он ввел много спорных, но, как потом оказалось, довольно эффективных новшеств — от отдельных полос для автобусов до правила 50-процентной скидки при оплате штрафа в 20-дневный срок. Что же касается борьбы со взяточничеством, то, помимо системы видеофиксации, Рифкат Минниханов предлагал работникам инспекции сообщать о фактах предложения взятки — обещая премию в размере несостоявшейся взятки.

«Я даже пример могу привести, — предлагает Минниханов. — Один наш инспектор (Рифкат Нургалиевич называет фамилию, но мы пожалеем, не назовем — таких инспекторов много, и конкретный этот не виноват, что именно он попал под горячую руку начальника) составил пять протоколов, не влияющих на безопасность дорожного движения: два — техосмотр, два — нечитаемые госномера, один — дорожный знак «Въезд запрещен». Это значит, что на самом-то деле он ничего полезного не сделал, никаких грубых нарушений не выявил, безопасности на дороге не способствовал. Тем не менее пять водителей отправились в ГАИ — стоять в очереди... И, наверное, жаловаться в газету.
Смеется:
— За нечитаемые номера протокол и моему сыну составили. Ничего, постоял в очереди — я в отпуске был. Елена Чернобровкина»*****.

Разруха на Казанском ипподроме — который так и не стал за эти годы прибыльным

Сегодня трудно в это поверить, но в конце 1990-х Казанский ипподром переживал не лучшие свои времена и, можно сказать, лежал в руинах. Особенно удивительно про это читать потому, что в 1995 году, тремя годами ранее, открылся обновленный ипподром с реконструированными конюшнями, трибунами, была принята и программа развития коневодства и конного спорта в РТ. А любовь к лошадям Минтимера Шаймиева была известна уже тогда: где-то на полуразрушенном ипподроме должны были стоять его ценные подарки — жеребцы Кузбасс и Хуш-Кильды, вероятно, по колено в воде. Не помогал и тотализатор, а Минсельхоз РТ и вовсе от некого открестился: мол, частная организация, вот пусть и не ждет милостей от бюджета.

Неизвестно, ужалила ли президента РТ эта конкретная заметка, но власти РТ спешно мобилизовались, и к тысячелетию Казани на деньги «Татспиртпрома» (который тогда монополизировал водочную отрасль республики) отгрохали за 1,7 млрд рублей современный ипподром на месте старого аэропорта, прежнюю территорию отдав под жилую застройку. На новом ипподроме, крупнейшем в РФ и одном из крупнейших в Европе, с тех пор регулярно проводятся скачки на призы президента РФ и РТ.

Проблем самого ипподрома, увы, это не решило. В 2016 году руководитель «Татспиртпрома» Ирек Миннахметов заявлял, что ипподром генерит для компании убытков 100 млн рублей в год. Да и по итогам 2017 года тот же «Племконзавод Казанский» (оставшееся с советских времен наследство — заведует им тот же «Татспиртпром») вышел в убыток на 108,8 млн рублей. Приходить в упадок коневодство, считают эксперты, начало в РТ к концу нулевых, когда правительство РТ вновь приняло программу развития коневодства и конного спорта в Татарстане, теперь уже до 2020 года — должны были потратить на нее до 2,5 млрд рублей. По-видимому, не помогло. За последние 10 лет ипподром был прибыльным лишь однажды, в 2017 году. А год назад появились слухи, что и легендарный конезавод очень скоро вовсе закрывают.

«Можно ли привести в божеский виде неприспособленные помещения (кстати, в одном из них на днях замкнуло проводку: так недолго осталось и до пожара)? Или — высказываю крамольную мысль — построить новые конюшни?
Ответ очевиден: можно, если будут деньги. Директор ипподрома и конного завода в Званке Риф Димиев выдал мне бухгалтерию, из которой явствует, что денег нет даже на ремонт (разве что на косметический).
Порядка одного миллиарда (причем более половины из него выдается векселями) ежегодно ипподрому выделяет министерство сельского хозяйства. Прибавьте сюда средства, которые выручает конный завод от продажи лошадей: в прошлом году 67 голов продали за 526 миллионов. Плюс 600 тысяч (старыми!) принес тотализатор. Итого — полтора миллиарда с «хвостиком».
Перейдем к расходам. 600 миллионов уходит на зарплату, порядка 500 миллионов — на горючее, около 400 миллионов съедают налоги. Еще 300 — коммунальные услуги, электроэнергия, инвентарь и т.д. Елена Железнова»******.

* «Время и деньги», 24 марта 1998 года
** «Время и деньги», 26 марта 1998 года.
*** «Республика Татарстан», 28 марта 1998 года.
**** «Республика Татарстан», 31 марта 1998 года.
***** «Вечерняя Казань», 7 апреля 1998 года.
****** «Вечерняя Казань», 9 апреля 1998 года.