«Мне сказали: «Ты сумасшедшая мама!»: риелтор из Казани возвращает к жизни сына после страшного ДТП
Наталия Бикчурина переехала с сыном в Испанию и ежемесячно собирает тысячи евро на его лечение в знаменитом институте
«Нас пытались продвинуть на программу Малахова. Не взяли, сказав, что нужно в историю добавить скандалы, интриги, расследования и все такое… Я сказала: «Нет — значит нет». Я не буду говорить того, чего не было. Это принципиально. Мы все под богом ходим», — предупреждает корреспондента «Реального времени» Наталия Бикчурина, едва начав разговор. Уже 4 года в Испании женщина занимается восстановлением сына после страшного ДТП. В ночь на 3 октября 2015-го Артем сел в белый Jaguar, за рулем которого находился его нетрезвый товарищ Ренат Сахапов. Машина впечаталась в столб на улице Салимжанова на скорости 120 км/ч. Водитель отправился в колонию на 2 года, а 27-летний Артем пролежал 3,5 месяца в коме и до сих пор пытается встать на ноги и вернуть память. Вдвоем с мамой они снимают небольшую квартиру в пригороде Барселоны и проходят реабилитацию в Институте Гуттманна. Надежда есть — вопреки прогнозам врачей парень начинает ходить. Каждый месяц Бикчуриной удается собрать по несколько тысяч евро на лечение сына. За это время бывший риелтор из Казани стала самым настоящим блогером, в аккаунте помощи Артему Бикчурину в Instagram уже больше 22 тысяч сочувствующих, а в числе меценатов, помогающих семье, — Ирена Понарошку, Борис Корчевников, Наргиз, Bahh Tee, Максим Фадеев и еще с десяток российских селебрити. История героической матери — в материале «Реального времени».
«С отъездом все решилось само собой, это было неизбежно…»
— Наталия, кем вы работали до всего этого, чем занимались, живя в России?
— В Казани я работала простым риелтором, у меня экономическое образование. Мне очень нравилось общение с людьми, свободный график, я любила свою работу. Но, когда такое случается, о себе совсем не думаешь. Я готова была продать все, что было, и поехать куда угодно, лишь бы Артему стало лучше, лишь бы он встал на ноги, хотя в Казани врачи мне все время разводили руками. Но я верила в него.
— В каком состоянии Артем остался после аварии и как скоро вы приняли решение о необходимости лечения именно в Испании?
— Основной удар в аварии пришелся на голову — лицо и мозг, других травм практически не было: вывих левого бедра и перелом ключицы, но на это почти не обращали внимания… У Артема был перелом челюсти в пяти местах, поражены были роговицы обоих глаз, не было лобовой кости, пострадало все, кроме носа. Восстанавливали все мы уже в Испании.
С отъездом в Испанию все решилось само собой, это было неизбежно… 3,5 месяца Артем пролежал в коме в Казани, в 7-й горбольнице, куда доставили всех участников аварии. После этих 3,5 месяца комы врач сказал «Все, лежать вам здесь смысла нет, выписываем домой». Я была в полном шоке: «Как домой, он же в коме?» Врач сказал: «Ничего страшного, многие так выписываются». Я настояла на реабилитации, говорила с главврачом, слезно умоляла, и нас все-таки взяли. Они, в принципе, были к нам расположены и разрешили остаться сначала на месяц, потом на второй, но я понимала, что дальше пути нет, нужно было искать место, где бы нас могли принять в таком состоянии. Постепенно Артем начал следить глазами за предметом, но это все, чего могли добиться врачи. Когда в Казани в реанимации были сделаны все операции, а их было четыре, нас решили выписать домой, дальнейшее пребывание не имело смысла.
В Барселоне я нашла Клинику Гуттманна, это знаменитый институт, который на весь мир славится реабилитацией мозга, они заставляют его включаться, причем не какими-то препаратами и таблетками, а качественной реабилитацией — упражнениями, трудотерапией. Отправила им все документы.
«Из Гуттманна нам пришел положительный ответ, но когда я увидела сумму, да… 20 тысяч евро в месяц»
— Много ли средств необходимо было собрать в первые месяцы? Я не знаю, правда ли это, но слышала, что вам пришлось продать даже квартиру в Казани…
— Из Гуттманна нам пришел положительный ответ, но когда я увидела сумму, да… 20 тысяч евро в месяц, по нашим деньгам на то время это была сумма где-то в 1,5 миллиона. Меня как холодной водой облили… Это были огромные деньги. Но я понимала, что нужно искать пути, нужно ехать, иначе Артем так и останется лежать, нигде больше такого нет. Артем к тому моменту уже перешел в состояние малого сознания, но был еще в лежачем положении, так что только транспортировка нам обошлась в 150 тысяч рублей.
Квартиру я не продала просто потому, что я в семье одна — у меня нет родителей, с мужем мы в разводе, и я понимала, что в любом случае нам когда-нибудь нужно будет вернуться. А куда было бы возвращаться, продай я единственную квартиру? Хотя мысли такие были, это правда. Тогда я думала так: «Продержимся сколько сможем, а потом вернемся». Продали мою машину и Артема, продали вообще все, что можно было продать. Деньгами очень помог папа Артема — приличной суммой, были мои накопления и очень помогли друзья Артема, у него их много — приносили деньги. Тогда еще помог очень «Татспиртпром», они дали 500 тысяч рублей, прониклись… Мы обращались ко многим и банкирам в том числе. И многие из них помогли.
— Помните свои первые месяцы в Испании? Языковой барьер, необычные для россиян методики лечения, которыми в общем-то славится институт Гуттманна, вы были там один на один со всеми проблемами…
— Честно говоря, когда я пришла на первое занятие с физиотерапевтом в клинику, я удивилась. Тогда я еще совсем ничего не понимала в реабилитации… Врач заставлял Артема имитировать, что он надевает носки, руками ощущать, вот вся эта тактильность. Я подумала: «Что же это?» Оказалось, что все это «заводит» мозг. И постепенно дела шли на лад.
Но тут нас ошарашили — в Гуттманне у Артема нашли внутрибольничную инфекцию в легких… Как только мы туда приехали, у нас взяли все анализы, а когда получили результаты, нас посадили на карантин. Это не вина врачей, сами понимаете, все это время, что Артем лежал в реанимации в Казани, там находилось по 10 человек, привозили людей с открытыми травмами… Вся терапия проходила только в палате, врачи заходили только в одноразовых халатах и защитных масках, перчатках, потом все это выбрасывалось. Сразу после аварии Артему сделали трахеостомию (установили трубку в трахею через отверстие в горле для обеспечения искусственного дыхания, — прим. ред.). И получился замкнутый круг: снять трахеостому не могут, потому что в лежачем положении Артем не может отхаркивать мокроту, а не сняв трахеостому, не могут избавиться от этой инфекции… Мы ее лечили полтора года…
«Мне сказали: «Ты сумасшедшая мама!», но я приняла решение, я знала, что Артем должен встать на ноги»
— Все это время вы провели в Гуттманне?
— На тот момент в Гуттманне мы пробыли 2 месяца, но начали заканчиваться деньги… Я начала искать другие клиники, подешевле. Нашла в Валенсии, и мы уехали туда. Но тогда я еще не понимала, насколько серьезна эта инфекция, в России от нее умирают, а у таких, как Артем, шансов вылечиться вообще нет. Мы пробыли в Валенсии 3 месяца, но инфекция не поддавалась — 2 недели колют антибиотики, 2 недели ждут и делают анализ, затем подбирают другой… И ничего. Попробовали снять трахеостому, но сделали только хуже, усугубили состояние. Я как почувствовала — надо возвращаться в Гутманн.
Там нас, слава богу, согласились принять обратно, положили в двухместную палату, это было дешевле. Два месяца в сына литрами вкачивали антибиотики 24 часа в сутки. Продолжали заниматься с ним физио- и трудотерапией. Сами врачи были в шоке: сколько в него вливали антибиотиков, а он все равно пытался что-то делать. Через полгода в Испании Артем начал шевелить пальчиком, совсем немного, но двигать правую руку. И даже очень коряво, но написал первые слова, «мама»… У него начало включаться сознание.
И тут ситуация повернулась… В Гуттманне собрали консилиум и решили, что больше нам ничем помочь не могут. Я проплакала целые сутки. Потом собралась и подумала: «Это не выход, надо что-то решать». Они настаивали: мол, возвращайтесь в Россию, вылечите инфекцию и потом возвращайтесь. Для меня это был очередной шок. Когда мы были в Валенсии, мы познакомились с одной семьей, и я попросила их найти нам клинику, которая бы приняла нас с этой инфекцией, но в Барселоне все отказывались. Видимо, уже пронеслась новость о том, что у нас уже безнадежность, зачем грех на себя брать. Испанец все же помог разыскать клинику, и мы улетели за 600 километров к северу от Барселоны.
Мы пробыли там пять с половиной месяцев, это было очень тяжело, в этой клинике мне нельзя было находиться вместе с Артемом, пришлось искать и снимать квартиру. А там ни одного русского, никто не знает язык… Я приходила к восьми утра и уходила, когда уже меня выгоняли Как я могла оставить там его одного? Мы были первыми русскими пациентами этой клиники, и языка я не знала, это был ужас… Но в этой клинике начали происходить чудеса. Артем стал включаться, отвечать мне на вопросы жестами.
Логопед, который приходил с ним заниматься, не знал, что сказать, просто разводил руками, когда я спрашивала, будет ли Артем говорить. Меня так это задело, и я начала с ним заниматься, повторять буквы. В Новый год 2017-го он заговорил. Помню, когда после праздников его увидели врачи, они не верили своим глазам и плакали. Заходит медсестра, Артем говорит: «Ола!» Она оборачивается и не знает, что сказать. Говорил плохо, коряво, но динамика пошла. А потом ему смогли закрыть трахеостому. И я приняла решение вернуться в Гутиманн, я знала, что лучше физиотерапии, чем там, нет нигде.
Мне сказали: «Ты сумасшедшая мама!», там уже готовилась операция на челюсти, но я приняла решение, и мы вернулись, я знала, что Артем должен встать на ноги. Операцию мы сделали уже в Барселоне. Приехали в Гуттманн и ошарашили всех: они надеялись нас не увидеть уже никогда. Артем уже и разговаривал и на русском, и на испанском, и на английском. Сознание начало возвращаться. Так и работаем потихонечку, с тех пор мы в Барселоне.
«Артем соображает так же, как и раньше, вернулась память… Наша главная цель — научить его самостоятельно ходить»
— Какие функции Артему удалось восстановить, что он уже может делать самостоятельно и до какой степени возможно вернуть ему прежнюю жизнь?
— Сейчас Артем соображает так же, как и раньше, практически вернулась память, вспомнил всех друзей, всю свою жизнь, он говорит. Единственная проблема, которая все еще остается, — это короткая память, с каждым годом все лучше, но до конца она еще не восстановилась. Артем уже ходит сам, пока с палочкой не на очень длинные расстояния, но он уже может держаться на ногах, и это достижение. Хотя, когда мы отправляли документы в институт нейрохирургии Бурденко в Москве, мне сказали, что он никогда не будет ходить, всю жизнь будет в коляске и никогда не заговорит. Как видите, Артем и говорит, и начинает ходить. Уже в шахматы меня обыгрывает.
Сейчас наша главная цель — научить Артема самостоятельно ходить. Работаем над балансом, равновесием, занимаемся с нейротерапевтом, чтобы восстановить связь тела с мозгом, с логопедом, массажистом, психологом — он у нас, кстати, русский, по «скайпу» занимаемся. Я уверена, что все будет, и мы восстановимся до конца. Мы сейчас делаем все, чтобы он смог ходить, жить самостоятельно, полной жизнью, работать, жениться…
— Какие у него сейчас настроения, о чем он мечтает?
— Я очень боялась момента, когда он придет в себя и увидит себя в зеркале... Думала: как он отреагирует… Но сейчас за него я спокойна, настолько он с юмором ко всему этому относится, настолько позитивно мыслит. Два года мы ходили без лобной кости, лоб ему восстановили много позже, и, когда он смотрит на те фотографии, смеется и подшучивает: «Ох, это я с дырой во лбу ходил». Сейчас он мечтает встать на ноги, вернуться к работе и друзьям. Он закончил юрфак КГУ, сходил в армию, у них с отцом была своя фирма «Эксперт-проект», занимались экспертизой. Успел поработать маленько, были перспективы, была девушка, думали о женитьбе, но в один миг все перевернулось. Но он остался такой же сильный, пробивной, позитивный, душа компании. С каждым годом я все больше замечаю, что он возвращается в нормальное состояние — движения, речь. Говорят, после комы люди кардинально меняются, у Артема, слава богу, все осталось также.
«Много артистов откликаются и спасибо им — Ирена Понарошку, Борис Корчевников, Наргиз, Bahh Tee, Максим Фадеев»
— Наталия, насколько я понимаю из ваших отчетов по сборам средств, каждый месяц на оплату квартиры в Барселоне (900 евро), занятий в центре SIRN и институте Гуттманна (около 3300 евро), массажистов и психологов (около 450 евро) уходит порядка 400 тысяч рублей. Как вам удается закрывать сборы в течение четырех лет? Возможно, вам помогают какие-то фонды или меценаты?
— Да, мы собираем на лечение около 370—380 тысяч рублей в месяц. Как удается — даже не спрашивайте! Я сама порой не верю, как же это, наверное, бог помогает. Иной раз вроде бы сбор идет плохо в начале месяца, на счету 200 тысяч, 250... Думаешь уже: «Что же делать?». А под конец как-то все разруливается, и в течение недели деньги собираются. Я не знаю, как и чем это объяснить, кроме благословения свыше. В прошлом месяце нужная сумма собралась довольно быстро — нас разместили крупные паблики 10-милионные. Артем, мне кажется, сам притягивает людей — своим позитивом, настроем, обаянием. Он не сидит и не плачет, а делает все, чтобы поправиться.
Благотворительные фонды не очень охотно помогают взрослым, в основном детям до 18 лет, но нам пошла навстречу Маша Субанта со своим благотворительным фондом в Москве. Она раза три, наверное, помогала. Когда в Артема стали верить, верить, что он и правда может встать на ноги, нам помогали многие известные люди, и спасибо им за это — Ирена Понарошку, Борис Корчевников — он такой молодец, не прошел мимо, не остался равнодушным, сам позвонил, пообщался с нами. Наталья Гулькина из группы «Мираж», до сих пор с ней дружим, переписываемся, она всегда с нами на связи. В 2018 году мы выставили клип на песню Макса Фадеева «Орлы и вороны», он увидел и помог нам. Певица Наргиз откликнулась, Bahh Tee, много артистов откликается. Артем сам позитивный и общительный, всегда шутит и поддерживает меня. Видимо своим позитивом он и притягивает людей. Прямые эфиры с Артемом просто обожают, ждут не дождутся, пишут постоянно нам в социальных сетях.
— Усложнились ли сборы с недавним ростом курса евро? Насколько я понимаю, основные поступления идут из России…
— Да, в основном из России. Когда началась пандемия, эти 2 месяца карантина, когда мы с Артемом занимались дома, а Гуттманн был закрыт и переоборудован под госпиталь, у меня был какой-то страх — люди ведь тоже пострадали. Но нет, идет сбор, слава богу. Я молюсь каждый день, ходим с Артемом в церковь. Это божья помощь, больше я никак это не могу объяснить. Добрые, отзывчивые люди нам встречаются. Пробудем здесь, сколько сможем, я понимаю, что бесконечно это не может продолжаться, но раз пока есть возможность… Поставим Темочку на ноги и вернемся в Казань. Если не будет больше сборов, вернемся. Слава богу, есть куда возвращаться.
«И я, и Артем — мы простили Рената»
— Мы уже касались этой темы, ваших блогов — страниц в соцсетях для сборов помощи на лечение и реабилитацию Артема. Насколько я понимаю, вы сами их ведете. Когда вы решились начать так подробно рассказывать в Сети о ваших буднях, активно вести страничку в Instagram? В нем уже порядка 22 тысяч подписчиков, причем очень деятельных и включенных. Вы с Артемом устраиваете прямые эфиры, танцуете в стиле «ТикТока» и даже запускаете свои мемы, а вас, наверное, уже смело можно назвать настоящим блогером…
— В то время, когда все это произошло, нам нужно было как-то собирать деньги, и подруги Артема предложили свою помощь, это девушка Артема и подруга его хорошего друга Гузель. Они создали сначала страницу «ВКонтакте», а потом и в Instagram. Естественно, девушка потом исчезла, а Гузель с нами до сих пор, я доверяю ей как себе: все карты для сборов оформлены на нее, потому что, случись что, сама я не смогу быстро все бросить и прилететь в Россию. Сейчас и ее подружка с нами, Резеда. Эти две девочки с нами с самого начала, есть еще одна девушка, Марина, она помогает с видео и постоянно какие-то идеи подкидывает. В течение этих четырех лет у нас многие волонтеры появлялись, уходили, но только девочки такие стойкие оказались. Сейчас в основном веду все я, когда уже более-менее голова освободилась, Артем пошел на поправку, и меня больше не мучают мысли об инфекции, клиниках, проблемах. В начале Тема ведь ничего сам не мог делать, я его на себе носила, сажала, все-все делала. Сейчас я могу и посты написать, и быть в курсе.
Мне нравится то, что наша история с Артемом нравится людям, в Сети мы познакомились с огромным количеством хороших людей. Сборы закрываются во многом с помощью наших подписчиков, они помогают рассказывать о нас. Позитивный настрой у нас всегда есть, и мы стараемся его транслировать, наверное, год назад мы поняли, что мы интересны огромному количеству людей. Снимаю наши успехи. Возможно, я уже считаю это второй работой — в «ТикТоке» у нас уже почти 18 тысяч фолловеров, если я не ошибаюсь. Каждый день нам пишет много людей с разных концов России, даже из Магадана, просят устроить встречи с подписчиками. Когда Артем встанет на ноги, где мы сможем побывать, я думаю, обязательно встретимся, в Москву и Питер приедем точно, огромное количество людей пишут оттуда.
Единственный раз за все это время мы приезжали в Россию в октябре прошлого года, на день рождения Артема, 31 октября ему исполнилось 30 лет. Так у нас двери не закрывались все 3 недели, что мы там были, все хотели увидеться. Мои подруги мне тогда очень помогли, я приехала и думаю: «Где, куда, как в магазин сходить, где что купить, что делать?». Родственников у меня нет, но подруги — слава богу!
— Наталия, общаетесь ли вы и Артем с его друзьями, участниками той аварии, выходил ли на связь с вами виновник Ренат Сахапов?
— Виновник с нами на связь не выходил и извинений даже не попросил, помог пару раз по 50 тысяч в самом начале и все. Девочка, которая тоже пострадала в аварии, Алина, с ней общаемся, она даже здесь была, в Гуттманне, 3 месяца, она сейчас родила ребенка, правда, осталась в инвалидной коляске. И еще две девочки, которые находились в той машине, вполне здоровы. Одна из них даже приходила нас навестить, когда мы были в Казани, но Артем ее не помнит. Последние 2 года у него как-то стерлись из памяти. Потихоньку все возвращается, но не очень быстро. И я, и Артем, мы простили Рената.