«Компьютер сделал игру слишком механистичной. Это меняет личность шахматистов»

«В матче Карпов—Корчной взрослые в нашем шахматном клубе больше болели за диссидента Корчного»

— Илья, как получилось, что вы вообще пришли в шахматы? Для советской эпохи, в которой прошло ваше детство, это объяснимая история — шахматы были на пике популярности. Но конкретно для советской Белоруссии, где на виду был только Виктор Купрейчик, и тем более для вашего родного Витебска, интерес к шахматам не представляется таким очевидным.

— Папа научил правилам игры, мне понравилось. Повлияло еще то, что у друзей моих родителей рос сын, который к тому времени занимался шахматами, и он при встрече меня обыграл. Моего папу это задело, и так я в 8 лет попал в шахматную секцию. Важно, что мне самому это нравилось.

— Во время занятий вы ощутили на себе отблеск той популярности шахмат, которая поднялась до необыкновенных высот во время матчей Карпова с Корчным?

— Однажды мы с однокашниками заняли первое место на всесоюзных соревнованиях «Белая ладья», и это было событием. Там играли не воспитанники спортшкол, а ученики общеобразовательных учреждений, и мы выиграли финал в литовском Паневежисе. Так совпало, что в нашей школе учились несколько детей, занимавшихся шахматами, включая меня, плюс Евгения Агреста, будущего гроссмейстера, а еще одного мальчика перевели из другой школы, «специально» для участия во всесоюзном финале. На тот момент это был второй для меня финал, поскольку годом раньше мы играли в городе Антраците, Ворошиловградской, ныне Луганской области.

— Какое отношение было в Белоруссии к победе минского «Динамо» в футбольном чемпионате СССР, в составе которого играл витеблянин Георгий Кондратьев?

— Этот успех был по-настоящему крутым для тех лет, я застал его в 14-летнем возрасте, не сказать, что уже взрослым, но уже и не ребенком. Популярность футбола в СССР была огромной, я сам смотрел по телевизору и пару раз ходил на матчи, будучи в Минске. Да, названного вами Кондратьева я тоже помню. Вообще, все футболисты того состава были очень популярны в то время.

— Шахматный диссидент Лев Альбурт в одном из своих интервью утверждал, что советская интеллигенция во времена матчей Карпова и Корчного была целиком и полностью на стороне Виктора Львовича.

— Тогда я об этом не задумывался, тем более что во времена их первого матча в Багио в 1978 году мне было всего десять. Но, соглашусь, в шахматном клубе, куда я приходил и заставал там взрослых, они перешептывались, и, по моим ощущениям, в большей степени болели за Корчного. Карпов же поначалу выигрывал — 5:2, потом счет сравнялся — 5:5, что вызвало энтузиазм у большей части болельщиков.

Что касается меня, то в свои 10 лет про Карпова я слышал, о Корчном вообще ничего не знал, поскольку в советской прессе о нем не упоминали до матча за шахматную корону. Что касается второго их матча в 1981 году в Мерано, тогда я уже более-менее понимал подноготную, но по ходу матча огромный перевес был у Карпова, а потому интриги и возможности болеть за того или другого не было. Все было понятно.

В свои 10 лет про Карпова я слышал, о Корчном вообще ничего не знал, поскольку в советской прессе о нем не упоминали до матча за шахматную корону

«Талю не понравились бы нынешние шахматы»

— Кроме вас витебская школа шахмат вырастила сразу троих воспитанников, которые стали гроссмейстерами.

— Да, у нашего тренера Льва Рувимовича Пака последовательно занимались Раиса (Рахиль) Эйдельсон, Андрей Ковалев и уже названный мной Евгений Агрест, которые, как и я, стали гроссмейстерами, а в те времена это было звание, доступное немногим. Помимо Пака там работал Лев Исакович Мельцер, но основную работу вел Лев Рувимович, который сам, будучи шахматистом уровня кандидата в мастера, имел педагогическую жилку. Для скромного Витебска цифра в четыре гроссмейстера выглядит достаточно внушительно.

— Как в вашем детстве решался вопрос со спаррингом?

— Конечно, Витебск — не Минск, который в этом плане выглядел гораздо интереснее. Там было много мастеров во главе с гроссмейстером Виктором Купрейчиком, играя с которыми можно было быстро получать хорошую практику. Что касается меня, то я много играл в турнирах и читал шахматную литературу.

— Один из авторов вашей настольной книги о шахматах — Яков Дамский, с 7 лет до 31 года живший в Казани.

— Не знал о такой детали его биографии, более того, даже не был близок с Яковом Владимировичем, ограничившись шапочным знакомством. Казань у меня всегда ассоциировалась с личностью другого шахматиста — Рашида Нежметдинова. Я Рашида Гибятовича лично не знал, но с детства зачитывался книгой о нем, он был очень яркий шахматист и шашист, что большая редкость.

Что касается Дамского, то, будучи шахматным журналистом, он, если не ошибаюсь, однажды брал у меня интервью. А вот написанная им книга «В огонь атаки» — одна из любимейших с детства. Я не только читал, но и перечитывал ее, наверное, десятки раз, меня очень привлекает атакующий стиль Михаила Нехемьевича Таля.

Я не уверен, что, если бы Таль пришел в нынешние шахматы, то они бы ему понравились, поскольку стало гораздо меньше творческой искры. На мой взгляд, компьютер сделал шахматную игру слишком механистичной. Сейчас главную роль играет огромная нагрузка на память, объем заучиваемой информации. Во многом это меняет личность шахматистов.

Я не уверен, что, если бы Таль пришел в нынешние шахматы, то они бы ему понравились, поскольку стало гораздо меньше творческой искры. На мой взгляд, компьютер сделал шахматную игру слишком механистичной

«В командном чемпионате России я играл однажды, зато команда победила»

— В том числе из-за этого вы не отдали своих детей в шахматы? Кстати, трудно назвать навскидку шахматные династии, хотя семейных союзов гроссмейстеров и даже супергроссмейстеров хватает. Но даже они, вместе взятые, не могут похвастаться отпрысками — продолжателями шахматного рода. Можно вспомнить династию чешских шахматистов Блатны и… кого еще вы знаете?

— Никогда не задавался этим вопросом. Хотя семейственности в шахматах хватает, я бы даже сказал: сплошь и рядом. Что же касается моих детей, то так случилось, что шахматы прошли мимо них. Просто дети не увлеклись, а я считаю, что настаивать в выборе их увлечений не стоит. Да и одного шахматиста в семье вполне хватает (улыбается). Слишком это специфический вид деятельности.

— В дальнейшем одним из ваших учителей в шахматах был Альберт Капенгут, который, кстати, родился в 1944 году в Казани.

— Да, это произошло в эвакуации. Вот еще одна связь с вашим городом! Да, он был моим тренером в юношеские годы, когда я приехал в Минск, и там мы занимались около трех лет. Но, честно говоря, истинным своим учителем его может называть мой хороший товарищ Борис Гельфанд. Что касается меня, то я тогда учился, потом служил в армии, но не прерывал своих занятий шахматами. У Альберта Зиновьевича был подход к занятиям, который я назвал бы уже профессиональным, хорошее было время.

— Раз уж перешли на тему Смирина и Казани, то важно вспомнить тот командный чемпионат страны, который вы выиграли в составе казанской дружины «Ладья-1000».

— Играть за Казань меня пригласил, если не ошибаюсь, Сергей Рублевский, с которым мы приятели. Мне было интересно сыграть в команде Казани на чемпионате России, а потом уже вместе с Гарри Каспаровым на клубном чемпионате Европы.

Если говорить об участии в российском чемпионате, то это был единственный раз, зато победный. 15 лет прошло, я смутно помню, по какой системе разыгрывался тот чемпионат. Вроде бы, вначале был полуфинал, затем финал (так и было, причем в финал казанская команда вышла с последнего места, имея в своем активе только одно очко, — прим. ред.). Но тот чемпионат не был самым сильным по уровню шахматистов. В дальнейшем составы стали посильнее.

Альберт Капенгут был моим тренером в юношеские годы, когда я приехал в Минск, и там мы занимались около трех лет. Но, честно говоря, истинным своим учителем его может называть мой хороший товарищ Борис Гельфанд.

«Каспаров начал здорово, выиграв четыре партии…»

— После этой победы вы, усилившись Гарри Каспаровым, поехали на Крит, где проходил клубный чемпионат Европы, и заняли там пятое место.

— А вот туда мы уже ехали в качестве одного из фаворитов турнира, по рейтингу занимали первое или второе место и да, финишировали пятыми. Главным нашим конкурентом в борьбе за победу считался клуб НАО из Монако, с которым мы сыграли вничью, причем тогда Каспаров победил Александра Грищука. Каспаров начал здорово, выиграв четыре, если не ошибаюсь, раза подряд.

Но в поединке с Беэр-Шевой он грубо зевнул Александру Хузману, когда в позиции с некоторым перевесом отдал сразу две пешки. Сразу сдался, что и нас подкосило, мы свели тот матч вничью. Дальше он сделал еще две ничьих, и мы не очень хорошо финишировали. Что касается меня, то, скорее всего, я был на третьей доске, за Каспаровым и Бологаном, и особо не могу похвастать итогами выступления — плюс один. Одну партию выиграл, остальные ничьи.

— Если в чемпионате России вы, кроме Казани, больше нигде не играли, то на клубном чемпионате Европы вас «побросало» по командам.

— Да, помню, играл за «Босну» из Боснии и Герцеговины, мы тоже числились перед стартом в фаворитах, но сыграли чуть хуже, чем планировалось, хотя итоговое место было неплохое. Последние годы защищаю цвета команды «Ашдод» из Израиля, с которым финишировал четвертым по коэффициенту, поделив общее второе—шестое места. А до этого выступал однажды за «Элицур».

— За израильские команды, в частности, «Беэр-Шеву» и «Элицур», что понятно, играли исключительно евреи. А в «Ашдоде»?

— Там было несколько гроссмейстеров извне, в частности, с Украины — Волокитин, Иванчук, Моисеенко, Эльянов, плюс болгарин Кирилл Георгиев. Что касается «Беэр-Шевы», то там тоже заигрывали иностранцев.

«Я отказался зачитывать информацию, «гневно клеймящую политику Израиля»

— Вернемся к вашему белорусскому детству. Трагическая гибель первого лица компартии Белоруссии Петра Машерова в 1980 году воспринималась местными жителями как личное горе?

— Понятно, что в республике его смерть вызвала широкий резонанс, но конкретно у нас дома об этом особо не говорили, а потому в моей детской памяти это событие не отложилось. Да, погиб, а каким образом? До сих пор же неизвестно, что случилось — несчастный случай или заговор. Когда машина из правительственного кортежа врезается в обычный грузовик со смертельным исходом для первого лица республики, это выглядит странно. В целом о Машерове отзывались хорошо и в шахматной среде, поскольку шахматный клуб, построенный в Минске в 1985 году, начали возводить по инициативе первого лица тогдашней Белоруссии.

Но мне тогда было только 12, я еще не интересовался политикой. А вот в 1982 году, когда Израиль вошел в Ливан, меня это уже волновало. Тогда клише «Израиль — страна-агрессор» — было любимой темой советской пропаганды.

В республике смерть Машерова вызвала широкий резонанс, но конкретно у нас дома об этом особо не говорили, а потому в моей детской памяти это событие не отложилось. Да, погиб, а каким образом?

— Термин «израильская военщина» памятен мне до сих пор, тогда Израиль был в числе идейных противников, наряду с Южной Кореей и Чон Ду Хваном, Чили и генералом Пиночетом.

— Израильтян еще называли «карателями», это я точно помню. В те годы в средних школах на уроках были «пятиминутки политинформации», которые должен был зачитывать кто-нибудь из класса. И помню, что это был первый гражданский поступок, когда я отказался зачитывать информацию, «гневно клеймящую политику Израиля». С той поры Израиль стал вызывать у меня особый интерес.

Помню еще, в Союзе был Антисионистский комитет советской общественности во главе с генерал-полковником Давидом Драгунским. Папа всегда возмущался его выступлениями по телевизору или в печати, сам же он слушал или «Голос Америки», или «Радио Свобода». Я недоумевал, почему Израиль, совсем малюсенькая страна, вызывает такой шквал негатива в СССР. Да, было понятно, что здесь сделали ставку на арабов, страны, куда продавалось оружие, отсылались военные советники, даже советские офицеры принимали участие в боях.

— А вы были пионером и комсомольцем?

— Да, это были времена, когда вступление в ряды этих организаций было обязательным для советских школьников.

— И у вас не возникал когнитивный диссонанс между услышанным на кухне по «Голосу Америки» и тем, что показывают по телевизору, с тем, что необходимо учить, чтобы стать комсомольцем?

— Это вступление было простой формальностью. Хотя, когда я обратился к одной из наших учительниц за рекомендацией для поступления в комсомол, она мне отказала с формулировкой: «Ты, Смирин, ненадежный человек». Я считался не совсем надежным — на очередном «уроке политинформации» должен был читать по газете материалы 26-го, если не ошибаюсь, съезда КПСС и не мог удержаться от смеха, прикрываясь этой газетой. И после я увидел, как учительница написала в своей тетради: «Смирин смеялся во время чтения». Не знаю¸ где оказалась потом эта тетрадка. Советская школа, увы, была достаточно политизирована. Ну вступил я в комсомол, ну и что?

«Откуда Иисус узнал, что его предадут? Ему что, сигнал был?»

— Я, например, отказался. Когда принимали достойных, в 14 лет, я не подошел, а когда брали скопом, в 15 лет, уже сам отказался.

— Ну может, у вас в Казани такое было возможно, но в Витебске я таких героев-отказников не припомню. По крайней мере, у нас в классе, да и во всей школе, если уж тебя не приняли в комсомол, это означало, что ты злостный нарушитель всего и вся, «персона нон грата». По сути, с таким диагнозом тебе некуда деваться.

Так вот, возвращаясь к моему детскому интересу к Израилю, напомню, что всякие дипломатические отношения между СССР и Израилем были разорваны с 1967 года, с момента арабо-израильской войны. Из-за разрыва отношений советские шахматисты не участвовали в шахматной Олимпиаде 1976 года в Хайфе, хотя 12 годами выиграли Олимпиаду-1964 в Тель-Авиве. С этой Олимпиадой связано несколько курьезных ситуаций.

К примеру, в один из выходных дней советские шахматисты пошли прогуляться в Иерусалим, в Русское подворье. Это территория, которая принадлежит Русской православной церкви. Была встреча с православным священником, который рассказал об известных библейских историях, в частности, о Тайной вечере, на которой Иисус объявил о том, что один из собравшихся его вскоре предаст. А с шахматистами, как было положено в те годы, ходил сопровождающий из КГБ, не очень знакомый с библейскими историями, и он переспросил: «А откуда он это узнал? Ему что, сигнал был?».

Или другая комичная история, когда шахматисты попали на улицу Жаботинского. В то время в СССР гремел Леонид Жаботинский, олимпийский чемпион в тяжелом весе, а это был другой Жаботинский — Зеэв (Владимир), знаменитый писатель, сионист, создатель первого еврейского военного легиона. Как сказал Михаил Жванецкий, это самый выдающийся человек из родившихся в Одессе. Так вот, Леонид Штейн порадовался: «Смотрите, как в Израиле ценят советских спортсменов!».

В то время в СССР гремел Леонид Жаботинский, олимпийский чемпион в тяжелом весе

— Кстати, определенным прорывом во времена отсутствия дипломатических отношений между СССР и Израилем был чемпионат мира по международным шашкам среди женщин, который проходил в Минске в 1987 году. Там выступала Лили Карми, репатриировавшаяся из советской Латвии в Израиль. Я читал в воспоминаниях у одного из белорусских шашистов: «Болельщиков у нее было побольше, чем у некоторых лидеров. Минская молодежь сионистской направленности, не менее 50 человек, постоянно тусовалась в РДШШ, ожидая, когда Лили окончит партию и выйдет».

— Я припоминаю и тот чемпионат, поскольку посещал его несколько раз, и саму Лили Карми. Да, что-то описанное этим шашистом происходило, хотя лично меня это мало волновало. В Минске я в ту пору был в армии, в спортроте, где свободы было побольше, но, все-таки, это была служба в армии.

В тот год Минск принял чемпионат СССР по шахматам. Произошел даже курьезный случай, когда солдат спортроты попросили помочь перенести чемоданы Дворецкому, Псахису и Юсупову. Я нес к поезду чемодан Льва Псахиса, а уже через несколько месяцев после этого мы встретились за доской во время матча первой лиги чемпионата СССР. И там я Псахиса обыграл, после чего он пошутил, что я приобщился к шахматам, поносив его чемодан.

— Багаж знаний…

— Да-да-да. Если продолжать о курьезах, то вскоре, после армии, я вернулся в институт физкультуры. После службы, если честно, не был на занятиях ни разу. Сдавал легко, готовясь перед экзаменом и вообще не посещая лекции. Разве что перед политэкономией решил пойти на предэкзаменационное собеседование, узнать, о чем, собственно, этот предмет. Пришел, гляжу — боксеры, борцы, штангисты, и преподаватель спрашивает у одного из них: «Вот рынок сбыта, производство, может ли корабль быть товаром на рынке?». «Не может», — сказал штангист. «А почему?» Ответ меня восхитил: «Он же большой, на рынке не поместится».

Мне понравилось, что преподаватель даже глазом не моргнул. Было видно, что он не впервые слышит такие ответы. «Это не Комаровский рынок, молодой человек, это мировой экономический рынок». И я понял, что сдам этот предмет. В итоге получил четыре.

«Заработал приз в тысячу рублей, но вычли за бездетность»

— Белоруссия имела статус союзной республики. благодБря границе с Польшей Витебск получал какие-то преференции от своего местонахождения?

— Сравнивая с другими городами СССР, в которых я бывал в то время, особой разницы я не видел, если, конечно, не говорить о Москве или Ленинграде. Хотя Витебская область граничила с латвийским Даугавпилсом, который был к нам ближе, чем к столице Латвии Риге. И вот, бывая там, или в том же Паневежисе, на финале «Белой ладьи», я даже в детстве ощущал разницу по сравнению с другими городами Советского Союза. Когда же нас с шахматной группой возили на чемпионат СССР, который проходил в Вильнюсе, и мы жили какое-то время в столице Литвы, то ощущали себя в некоем «советском зарубежье». Все дышало «Западом» — культура обслуживания в ресторанах, манеры, архитектура.

— Демобилизовавшись, вы практически сразу вернулись в шахматную жизнь, и стали участвовать в высшей лиге чемпионатов СССР.

— Да, трижды выходил туда из жерновов первой лиги, но в самой высшей лиге выступал не совсем удачно, все-таки для того уровня я был достаточно сырой.

— На одном из чемпионатов СССР ваш друг и сослуживец Борис Гельфанд занял третье место, получив в качестве гонорара 800 рублей. Сколько зарабатывали простые участники, не достигавшие призовых мест?

— Не помню, хотя вслед за одним из чемпионатов по классическим шахматам я выиграл чемпионат в блице. Начал с четырех поражений, а в итоге набрал 10 из 15, заняв первое место. Вот за него мне заплатили тысячу рублей, что для тех времен было солидной суммой. На руки я получил 800 с чем-то, поскольку с меня вычитали, в частности, налог за бездетность.

Вообще шахматистам платили неплохо, но особенно это ощущалось, когда стал выезжать в заграничные турниры. Я поехал в Швецию, и первый приз, выигранный мной, оценивался в полторы тысячи долларов, для Советского Союза тех лет это была сумма, которую необходимо было копить лет десять. Здесь тоже были вычеты, часть суммы забирало государство через какие-то свои организации, вроде спорткомитета. Но мы в те годы были полностью на государственном обеспечении, нас бесплатно выучили играть, командировали на соревнования, платили спортивные стипендии и так далее, и получить после выигрыша сумму, эквивалентную 800 долларам, я считаю, было нормальным распределением призовых. В итоге, когда я начал ездить по зарубежным турнирам, то стал обеспеченным, по советским меркам, человеком.

«Спустя годы никогда не жалел о переезде в Израиль»

— Зачем тогда сорвались в Израиль? Союз разваливался?

— Скорее всего, хотел удовлетворить свой интерес к стране, который пробудился, когда был подростком. Хотя, когда уезжал, в 1991 году, не было ощущения, что точно еще вернусь на родину. Меня провожал мой однокашник Андрей Филатов, нынешний президент федерации шахмат России, и мы прощались как навсегда. В итоге я с первой женой переехал, через 2 месяца у меня родился сын, а еще через полгода в Израиль перебрались мои родители, буквально накануне развала СССР. Спустя годы, замечу, я никогда не жалел о переезде.

— Представители командных видов спорта, переезжая за границу, получали некую определенность, поскольку была администрация клубов, какое-то внимание принимающей стороны. У вас же был шаг в неизвестность. Уезжать из страны, где были на полном довольствии, туда, где предоставлены сами себе. Как поначалу складывалась ваша жизнь в Израиле?

— Было непросто вначале. Смущал языковой барьер, но я же был молод, 23 года, полон энергии, оптимизма, меня вообще ничего не пугало и не останавливало.

— Я читал, у вашего дедушки было восемь братьев, из которых шестеро уехали в Палестину в двадцатые годы.

— Да, и я узнал об этом как раз лет в 15, когда мне об этом рассказал папа. А до этого в советских анкетах, где был вопрос: есть ли родственники за границей, я всегда писал, что нет. Просто потому, что не знал.

Когда я сам переехал в Израиль, трое из этих братьев моего деда были живы, а один из них был так похож на него, что я пережил в первый момент некое ощущение, что передо мной стоит любимый дедушка, уже ушедший к тому времени из жизни. И вот эти родственники помогли мне на первых порах с поиском квартиры. Плюс помогало министерство по делам эмиграции.

Я с ходу влился в шахматную жизнь страны, начал играть на турнирах, выступать за местную команду. Да, уже не было государственной поддержки, чем отличался СССР, но зато была свобода выехать и сыграть в любом приглянувшемся тебе турнире. Не нужно было виз, въездных и выездных, членов комиссии, которые решали, достоин ли ты поездки за рубеж, или стоит еще подождать пару лет, чтобы ты созрел в политическом плане.

Я с ходу влился в шахматную жизнь страны, начал играть на турнирах, выступать за местную команду. Да, уже не было государственной поддержки, чем отличался СССР, но зато была свобода выехать и сыграть в любом приглянувшемся тебе турнире

— С большим притоком советских гроссмейстеров местные шахматисты ушли на второй план. Причем это происходило постепенно, поскольку в Израиль люди уезжали активно еще во времена СССР. Но в сборных оставались еще местные, количество которых сокращалось. Как «аборигены» восприняли новый приток конкурентов?

— Отношение было разным, впрочем, так же, как и в Америке, куда тоже уезжали гроссмейстеры из Союза. Сами шахматы в Израиле были не на самом высоком уровне развития, тем не менее были серьезные игроки — Алон Гринфельд (родился в США), Йегуда Грюнфельд (родился в Польше), Йона Косашвили (родился в Грузии), Гад Рехлис (родился в Молдавии), проводились чемпионаты, командные соревнования, какие-то мелкие турниры. Что касается меня, то все тот же Лев Псахис, репатриировавшийся раньше, записал меня в состав команды АСА из Тель-Авива, это команда местного университета.

Затем подъехали Альтерман, Гельфанд, Псахис, Сутовский, Юдасин, в середине 90-х Аврух, и у нас сформировалась команда, которая постоянно боролась за призовые места на шахматных Олимпиадах. Периодически занимали их.

— Это имело большой резонанс в Израиле?

— Относительный. Вот победы баскетбольного «Маккаби», который неоднократно выигрывал Лигу чемпионов, способны вызвать огромный интерес в стране. Но в целом профессиональный спорт в Израиле поддерживается недостаточно.

«Идея Каспарова об отделении профессионального спорта от массового была здравой»

— В середине 90-х вы играли в чемпионате Профессиональной шахматной ассоциации, созданной Гарри Каспаровым. Как вы относились к этой организации?

— Очень хорошо. Гарри Кимович — человек бешеной энергии, он очень много создал. К сожалению, сам же и разрушил потом все, что создал. Так уж получилось. Но создание ПША было настоящим прорывом, и если бы шахматисты, прежде всего сам Каспаров, были подипломатичнее, мы, возможно, были бы в другом положении.

В то время был заключен контракт с фирмой «Интел», которая стала спонсором ПША, и это было логично, поскольку компьютеры, как я уже говорил, это естественная среда для шахматистов. Был выделен призовой фонд в 6 или 8 миллионов долларов на 2 года, что по тем временам составляло внушительную сумму. Это позволило провести серию турниров, в которых принимал участие и я. Четырежды подряд я попадал в шестерку сильнейших, отбираясь на финал, после чего меня пустили на финал пятого турнира напрямую.

Сами турниры проходили в значимых местах. В Кремлевском дворце съездов, в самом большом по площади выставочном центре мира в Нью-Йорке, в Париже, в театре, который находится на Елисейских полях. Все было организовано на высшем уровне: зрители, комментаторы, что было тогда в новинку, и сама нокаут-система мне очень нравилась, я считаю, что это правильный формат для нынешних шахмат. Лично для себя я считаю этот формат излишне стрессовым, поскольку я играю немного ниже своих возможностей, но он очень спортивный.

— Но ПША работала только с топ-гроссмейстерами, тем самым подрывая авторитет ФИДЕ. Поскольку ФИДЕ — это не только Каспаров, Шорт, Камский, Карпов, Тимман и так далее. Это организация, которая контролирует деятельность федераций в странах, которые, в свою очередь, контролируют деятельность федераций в республиках, городах и так далее. ФИДЕ, так или иначе, способствует развитию шахмат во всем мире, даже больше остальных международных федераций, поскольку проводит чемпионаты мира аж с возраста до 10 лет. Все эти турниры, как и детские соревнования уровнем ниже, требуют времени, денег, сил, а Каспаров даже и не планировал заниматься подобной деятельностью, развитием своего вида спорта. Он стремился только проводить турниры, зарабатывая гонорары с шахматной элитой того времени.

— Знаете, помимо шахмат, которыми я занимаюсь профессионально, как болельщик я очень люблю баскетбол НБА и теннис. Так там есть свои профессиональные организации ATP и WTA, организующие турниры теннисистов-профессионалов, не пересекаясь и не противореча деятельности международной федерации тенниса. На самом деле, идея Каспарова об отделении профессионального спорта от массового, назовем это так, была очень здравой. Также и у нас была идея, что ФИДЕ будет заниматься детскими шахматами, массовыми, а профессиональной их составляющей, по мнению Каспарова, должна была заниматься профессиональная организация. На мой взгляд, это правильно, поскольку профи — не прерогатива ФИДЕ. И у Каспарова был шанс изменить эту ситуацию.

Идея Каспарова об отделении профессионального спорта от массового, назовем это так, была очень здравой. Также и у нас была идея, что ФИДЕ будет заниматься детскими шахматами, массовыми, а профессиональной их составляющей, по мнению Каспарова, должна была заниматься профессиональная организация

Хотя после последних выборов президента ФИДЕ я стал с большей надеждой относиться к международной федерации шахмат. После многих лет стагнации, начавшейся еще при Флоренсио Кампоманесе и продолжавшейся при Кирсане Илюмжинове.

— А на чем основываются ваши надежды? На фигурах Аркадия Дворковича, членов его команды в лице Эмиля Сутовского и Виорела Бологана?

— Если профессиональные шахматисты Сутовский и Бологан участвуют в решениях ФИДЕ, это уже неплохо. И Дворкович уже тоже сделал немало. Потихоньку можно поднять популярность шахмат, придумать им зрелищный формат.