«Алдаровщина»: как башкирский «святой султан» устроил военный джихад на Кавказе

«Реконкиста», или Казанский поход

Вопреки угрозе Ибрагим-хана «Уфинский город взять и уездные деревни вырубить», Уфа в течение «алдаровщины» штурмам не подвергалась, хотя была блокирована со всех сторон. Между Алдар-батыром и уфимцами на протяжении всей «алдаровщины» сохранялся нейтралитет, основанный на негласном противостоянии Казани. Дело в том, что готовившаяся Петром I губернская реформа грозила подчинением гигантского Уфимского уезда, объединявшего всю Башкирию от Волги до Тобола, казанскому губернатору. Мечтавший об этой должности воевода Н. Кудрявцев, заранее начал расставлять на самые доходные места близких себе казанских дворян. Например, Лев Аристов по протекции Меншикова был назначен уфимским воеводой.

Уфимские дворяне были возмущены вторжением ненасытных казанцев, забиравших лучшие откупы, вотчины и поместья. Поэтому во время сражения при Юрак-тау группа уфимских дворян и стрельцов — Дмитрий Сюзьмин, Максим Аничков, Осип Лопатин, Василий Гладышев, сотник Петр Шапошников и иноземец Алексей Жуков — перебежали на сторону башкир, чтобы помочь им побить «казанских». Много лет спустя по поводу этой «измены» было даже возбуждено Сенатское расследование. Таким образом, в движении башкир обозначился еще и чисто регионалистский аспект.

Оставив в тылу Уфу, башкирские отряды двинулись к границам Казанского уезда. Стратегический план Алдар-батыра заключался в том, чтобы «возмутить», то есть взбунтовать, все мусульманское население Поволжья, захватить Казань и восстановить на территории Южного Урала, Среднего Поволжья и Западной Сибири чингизидское ханство во главе с представителем династии Шибанидов-Кучумовичей султаном Ибрагимом, который уже был провозглашен ханом Башкирии.

Татарин Булак Акбулатов показывал: «…а откуды он Салтан и какой, того де он не ведает, только де батыри и все башкирцы за святого его почитают и воздают ему честь. Батыри и лутчие башкирцы целуют ево в полу, а иным целовать не дают (…). И положили Салтан-Хозя (ходжа или суфийский шейх, — прим. авт.) з башкирцы, чтоб им ворам башкирцам и Казанского уезду татарам русских людей всех прирубить и всех уездов иноверцов возмутить и к воровству своему соединить, и иттить под Казань всеми людьми. И взяв де Казань тому вору Салтан-Хозе быть в Казани, а как де возьмут Казань всеми их воровскими людьми иттить под Москву и везде русских людей рубить, чтоб нигде христиан не было, а были б все бусурманы, и чтоб завладеть всем».

Русский историк Д.А. Корсаков, пожалуй, единственный из дореволюционных авторов, при довольно поверхностном знакомстве с архивными документами, касающимися башкирского восстания 1704—1711 годов, дал ему правильную оценку: «К половине 1706 года Шереметеву удалось прекратить возмущение в Астрахани (…); но не так скоро прекращено было волнение среди башкир. В течение 1706 и 1707 годах оно разгоралось все сильнее и сильнее, выразившись в попытке основать независимое башкирское ханство». В советской историографии схожую мысль высказал А. Чулошников, писавший, что лозунг башкирского восстания сводился «к образованию на территории Башкирии особого мусульманского ханства в вассальной зависимости от Крыма или Турции».

Основное направление удара башкирских отрядов ожидаемо пришлось на пригороды Закамской засечной линии. В этом районе находились крупные силы войск, которые оказались бессильными перед противником. 1 января 1708 года в Казань пришло известие: «…воры башкирцы пригород Заинск выжгли и людей порубили и идут большим собранием и под Новошешминск». Ожесточенные сражения разгорелись под стенами других пригородов Закамской засечной линии — Билярска, Сергиевска, Мензелинска. Отправленный для деблокирования осажденной Елабуги драгунский полк В. Шереметева возле села Мамадыш столкнулся с башкирами и после произошедшего сражения был разбит. Как показывал пленный татарин Урмет Бимяков, «с Володимером де Петровичем [Шереметевым] в селе Мамадышах был бой у Кусюмовых людей у Куразмана Уразова, а с ним де было башкирцов 1 700 человек».

Н.А. Кудрявцев писал царю: «У господина полковника Шереметева от Казани, как он шол к Елабуге, был бой, и драгуны ево, пишет, не устояли». Если прежде воинственный казанский воевода упрекал фельдмаршала Б.П. Шереметева за мягкое отношение к башкирам, то теперь его настроение резко изменилось: «Всемилостивейший государь! Доношу твоему царскому величеству. Воров башкирцов в Казанском уезде умножилось и татар мало не все пристали. Русские села и деревни и святые церкви пожгли многие, и людей мужеска полу и женска и малых младенцов побили множество. И проливают христианскую кровь яко воду, сущим окрест нас, а иных женска полу берут в полон. И от Казани уже в дальних верстах во 60 и в 40 и в 30 то чинят (…). Помилуй государь не предаждь таким ворам злоязычникам до конца нас погубить».

В начале февраля 1708 года к осажденной Елабуге был отправлен последний резерв — четыре полка пехоты под командованием бригадира А. Дмитриева-Мамонова и стольника Ф. Есипова. Однако они были атакованы башкирами на марше. Понеся значительные потери, они остановились близ села Баландыш, где «укрепясь городьбою и болварками, пяди вон не выходили». Они простояли «в осаде» с 19 по 29 февраля. Захваченные в плен «языки» говорили о 30 тысячах повстанцев, вторгшихся в Казанский уезд. Однако по мере утоления жажды мести и под тяжестью награбленного многие главы башкирских кланов поворачивали обратно. Например, башкир Булярской волости из аула Зилан (ныне с. Зиланово Актанышского р-на РТ) Москов Уразаев разорил окрестности Сарапула, Уржума, сжег с. Вятские Поляны, а затем повернул обратно и «пошел в Уфинской уезд, потому что де животов набрался». Другие командиры поступали аналогично. Алдар не мог воспрепятствовать оттоку сил, поскольку не был властен над главами других кланов. В итоге в его распоряжении осталось лишь около 4,5 тысячи башкир. Вождь восстания на практике столкнулся с проблемой отсутствия сильной власти, способной заставить всех башкир подчиняться единому центру принятия решений. Его проект по восстановлению ханства с центром в Казани рушился на глазах, ибо с несколькими тысячами воинов невозможно было осуществить этот грандиозный план.

Башкирский военачальник. Худ. Роберт Кер Портер

Тем временем в Казань прибыл боярин П.И. Хованский и сразу же предложил повстанцам вступить в переговоры. С ним было более 10 тысяч войска, и это обстоятельство заставило башкирских предводителей прислушаться к его предложениям. Стороны договорились о следующем: башкиры выпускают из окружения бригаду А. Дмитриева-Мамонова и очищают Казанский уезд, а П.И. Хованский обязуется донести до царя требование башкир о наказании комиссара А. Сергеева, воевод Н. Кудрявцева, Л. Аристова и других, а также не вступать на территорию Уфимского уезда, оставаясь на правом берегу Камы в Елабуге. Последствия «алдаровщины» были катастрофическими. Русский историк С.М. Соловьев писал: «Апраксин прислал при этом ведомость, чего восточной Украйне стоил Башкирский бунт: всего в Казанском и Уфимском уездах пожжено и разорено было сел и деревень 303; людей погибло и в плен отведено 12 705 человек». «И полон русской, которой брали, слышно, государь, многой продали сибирским каракалпакам да в Хиву», — сообщал Н. Кудрявцев царю.

«Святой султан»

Выше упоминалось, что из Джунгарии были привезены два Кучумовича — Мурат и Ибрагим. Последний был провозглашен ханом Башкирии, и в качестве такового он участвовал в Казанском походе башкир. Что касается султана Мурата, то ему была уготована иная роль: «И они башкирцы, приняв ево Мурата себе в салтаны, советовали, чтоб ему Мурату взяв лутчих людей человек с 50 ехать в Крым, чтоб крымской хан за вышеписанные обиды и разоренье от русских прибыльщиков принял их к себе под владенье». Речь шла о том, чтобы крымский хан принял башкир в свое подданство и оказал военную помощь в готовящемся восстании. В 1705 году Мурат и его спутники отправились на Кубань, где их с почетом встретили предводители едисанских ногайцев Уба-ага и Аллагу-Бату-мурза, узнав, что «он ханов сын, и от них выбран он от башкирцов в салтаны, и едет к крымскому хану». Мало того, ага и мурза сказали, что «будет де хан в том откажет, и они с ним на выручку к башкирцам пойдут». Причиной столь неожиданно быстро возникшей привязанности к Мураду и готовности следовать за ним даже в Башкирию был окружавший султана ореол «святости». По всей видимости, он был суфийским шейхом, так как легенды о «святом султане» Мурате долгое время сохранялись не только среди ногайцев, но и донских казаков.

Дав Мурату рекомендательное письмо и двух провожатых, «кубанцы» отправили их дальше в Крым. По прочтении письма крымский хан Гази-Гирей III (1704—1707) сказал, что «о приеме ево и башкирцов указу учинить не смеет, для того что живет под властию салтана турецкого, потому что у салтана турецкого и у него хана с царским величеством учинен мир». Поэтому, дав Мурату «к салтану турецкому лист и то башкирское письмо» с просьбой о принятии в крымско-турецкое подданство, Гази-Гирей III отправил башкирских послов в Стамбул. «И приехал он Мурат в Царьград, и посыльщик ханов в Царьграде объявил о нем визирю Махмету». Через неделю визирь принял Мурата, но высказался в том же духе, что и крымский хан, что «принять и на выручку войска послать для приему башкирцов невозможно, для того что у салтана турецкого и у крымского хана с царем московским учинен мир». Поэтому визирь предложил башкирам самим переселиться в Крым, и тогда «салтан де хану крымскому принять их велит и место даст». Выдав Мурату жалование в 320 левков, визирь приказал посадить послов «за крепкий караул».

Дальнейшие события походили на приключенческий роман: «И он де Амурат из-за караула написал своею рукою к самому салтану турецкому челобитную, зачем он прислан и что ево визирь отправил не объявя ему, и с тою челобитною послал из-за караулу башкирца своего, велел купя платье турецкое тое челобитную подать самому салтану; и тот де башкирец ту его челобитную самому салтану на пути подал». То есть переодетый башкир сумел вручить челобитную султану во время его выхода в город. Лишь после этого послы Урала сумели пробиться на аудиенцию к султану. Ахмед III (1703—1730), выслушав их, вынес очень противоречивое решение: он велел крымскому хану принять башкир в свое подданство и дать им войско, но при условии, что они не будут чинить «разорения каково и людем обид не будет, потому что де турецкий салтан с царем русским учинил крепкий мир». После этого он дал Мурату халат, 2 000 левков и отправил обратно в Крым.

Интересно, что русский посол в Османской империи П.А. Толстой сразу же заметил появление башкирских представителей. Рассказывая о событиях 1706 года, историк С.М. Соловьев писал: «Толстой дал знать, что приехал от Крымского хана мурза Алей («посыльщик ханов», — прим. авт.); с ним хан писал к Порте, что татары (читай: башкиры, — прим. авт.), живущие в русских областях, прислали к хану одного султанского сына и трех черных татар, и писал, что хотят из царского подданства выйти все и переселиться в Крым, потому что в России обижают их в вере, берут с них много денег, и свадеб своих не могут они отправлять без русских попов; чтоб крымский хан прислал к ним на помощь войско, и они, с женами и детьми, выйти из Российского государства в Крым могут. Хан просил у Порты позволения дать требуемую помощь; визирь созвал совет, на котором муфти говорил, что по их закону надобно принять татар».

Абсурдность решения султана Ахмеда III была очевидной. Как можно было послать крымское войско в Башкирию, не нарушив при этом мира с русским царем? Поэтому крымский хан, продержав у себя Мурата и его спутников около 2 месяцев, дал им подводы и отправил обратно на Кубань. Оттуда Мурат отправил нескольких своих спутников, в том числе лидера будущего башкирского восстания Кильмяка-абыза Нурушева, на родину, вручив им грамоту султана Ахмеда III. Их возвращение в Башкирию породило слухи о прибытии с Кубани некоего хана или султана, тогда как на самом деле Мурат оставался на Кавказе. С Кубани он и его спутники ушли в Чечню, где находились всю зиму 1706—1707 годов. За это время слава о «святом султане» разошлась по всему Восточному Кавказу, многие народности которого признали его своим духовным владыкой.

Поскольку до Башкирии было слишком далеко, «святой султан» решил совершать газават где-нибудь поблизости. Собрав 700 чеченцев и 800 ногайцев, султан Мурат, мурзы и чеченский бей Амирамза решили напасть на Аюку-хана и Чемет-тайшу, которые, по известиям, кочевали близ Терской крепости. Однако, придя на место, калмыков они не обнаружили. Тогда было принято решение напасть на саму Терскую крепость. Здесь к ним присоединились еще кумыки, аксайцы, мичкисы (вайнахское племя), тавлинцы (дагестанцы). Астраханский воевода П.М. Апраксин докладывал Петру I: «В прошлом 1707 году уфинской башкирец, которой назвал себя салтаном, быв в Цареграде и в Крыме о башкирской измене и прибежал с Кубани, явился в горских народах, которые близ Терка, называютца чеченцы, мичкисы, аксайцы; и те народы прельстя, называя себя прямым башкирским салтаном и проклятова их закона босурманского святым, учинился над ними владельцем. К нему ж пришли и кумыки, и воры прежние аграханские осталые и с Кубани казаки раскольщики».

12 февраля 1708 года войско гази во главе с султаном Муратом ворвалось в крепость через пролом в стене, «и вошед закричали бусурманским языком и в том городе стали людей бить и в полон брать, и город и дворы зажгли, и на том приступе взяли они 10 пушек, в том числе 7 медных, 3 чугунных, и того бою было до четвертаго часу дня». Однако остатки гарнизона во главе с воеводой И. Вельяминовым успели укрыться в кремле. На четвертый день осады к Мурату явились «Андреевской деревни владелец Чапан Шавкал» и аксайский владелец Салтамакут-бей, которые привели 400 конников и пехоту. Среди приверженцев Мурад-султана также был брагунский бей Султан-бек.

Башкирцы. Худ. В. В. Мельников. Нач. XIX в.

На следующий день, 16 февраля 1708 года, был предпринят штурм кремля: 600 кумыков, чеченцев, ногайцев, башкир и других бросились в атаку, но «городовые де сидельцы по них из пушек и из мелкого ружья стреляли и побили многих, и больше де того приступов к городу не было». После этого гази стали копать шанцы и «из тех шанцов на город стреляли дней с 10». Тем временем мобилизованные астраханским воеводой П.М. Апраксиным (будущим казанским губернатором) силы в количестве 1 200 солдат, 3 000 калмыков и 650 астраханских юртовских татар подошли к Терской крепости. 26 февраля 1708 года подоспевшая подмога и осажденные одновременно ударили с двух сторон: первые ударили газиям в тыл, а терский гарнизон совершил вылазку, во время которой был убит брагунский бей, а Мурат-султан был ранен и взят в плен. Из Терской крепости его переправили в Астрахань, а затем в Казань, где он после жестоких пыток подвергся мучительной казни — повесили за ребро. Движение башкирского султана Мурата было самым ранним проявлением кавказского мюридизма, вылившегося в форму газавата, то есть военного джихада. Оно стало репетицией более мощных освободительных движений XVIII—XIX веков под предводительством шейха Мансура, имамов Гази-Магомеда, Гамзат-бека и Шамиля.

Набег в Кунгурский уезд и другие места

Казанское направление не было единственным, куда пришелся удар восставших башкир. Драматические события в это самое время разыгрывались в Пермском крае, власти которого в конце 1707 года получили следующие известия: «…Осинской дороги башкирцы, мещеряки и черемиса и вотяки тысяча с три хотели притти в Кунгурский уезд разорять и под Кунгур. Они с башкирцы Сибирской дороги заодно (…). Башкирцы и мещеряки, черемиса и вотяки Сибирской и Осинской дороги будут воевать с двух сторон разными полками, а к бунту де тех башкирцев возмутитель Сибирской дороги башкирец Менлигуза». Менлигуза, то есть Менгли-Ходжа, был агой Айлинской волости. В январе 1708 г. башкиры вторглись в Кунгурский уезд и заняли села Златоуст, Преображенское, Введенское, Никольское, Медянское, Покровское и др., а затем осадили Кунгур. Очевидцы рисуют картину панического бегства русского населения из уезда: «…они, жен и детей своих оставя в Кунгуре, от башкирских татар бегут в Кайгородский уезд к свойственникам, и кругом де Кунгура многие села и церкви и деревни вызжены и люди порублены, да и в тех же местах на Сибирской дороге в Уфимском уезде стоят тех башкирских татар с 8 000 и больше и в панцырях и в кольчугах и в уезде же человек по 100 и по 200 и чинят разорение ж».

В конце марта 1708 года установилось временное затишье, которое уже в начале мая сменилось новым всплеском боевой активности. В центре Башкирии повстанцы атаковали и взяли штурмом Соловарный городок, где тремя месяцами ранее укрылись казанские полки Аристова и Риддера: «…воры к Соловарному городку приступали и, наложа на телеги сухова леса, зажегли, подвезли под городовую стену, и тот город и церковь божию выжгли и людей побили, а оставшиеся отошли и сели в осаде в острожке, и они к тому острожку приступают». В мае 1708 года башкиры осадили Ильинский острожек близ Кунгура. На помощь осажденным прибыл военный отряд во главе с кунгурским воеводой Трусовым.

В бою, состоявшемся 28 мая, отряд был разгромлен, а воевода был смертельно ранен. Основная часть башкир, разорявших Кунгурский уезд, приходила с Сибирской дороги Башкирии. В рапорте приказчика Уктусских заводов С. Павлуцкого тюменскому воеводе в конце марта 1708 года приводятся показания пленного мещеряка Юлдаша Утемышева, служившего в башкирском войске кашеваром: «А башкирская сила стоит в Сысках (башкирская деревня Сызги нынешнего Красноуфимского района Свердловской области, — прим. авт.) 6 000, у всех огненное ружье, пищали и турки есть; а панцырников де человек с 300, а начальный де у них башкиретин с Аю реки Аммает (…). А товарищи де ево с теми башкирцами воевать на Кунгур ездили, и воевали и полон русских людей привозили, и в Казачью Орду отвозили и продавали…»

На восточной границе Башкирии атакам повстанцев подверглись Чумляцкая, Чусовская, Уткинская слободы Тобольского уезда. На крайнем западном направлении отряды башкир продолжали нападать на Закамскую засечную линию в районе Сергиевска и Билярска. В мае 1708 года они разорили 15 русских и чувашских сел, а в начале июня под Самарой «русское село Касимовского царевича (село Царевщина, ныне поселок Волжский близ Самары, — прим. авт.) воры башкирцы вырубили и в полон побрали…»

Перемирие и раскол движения

Отступая перед численно превосходившими войсками боярина П.И. Хованского, часть башкирских отрядов переправилась на левый берег Камы в Уфимский уезд. С ними ушли тысячи казанских татар, которых на родине ожидали расправа и рабство, причем со стороны своей же «братьи». Тысячи служилых татар под руководством мурз И. Яушева, Б. Ишеева, муллы Ишбулата и др. шли позади регулярных частей и вместе с отрядами русской «вольницы» расправлялись с жителями селений, которые оказывали поддержку башкирам. Спустя более 10 лет татары, бежавшие в Уфимский уезд, жаловались: «…казанские же мурзы и татара слобоцкие и уездные во время той башкирской войны многих их братью ясашного чину татар побили, а иных в полон забрали к себе в неволю мужеска, женска полу и меж себя друг другу невольных продают, а иных держат у себя неволю и по се время, а слава лежит на одних башкирцов, будто они Казанский уезд разоряли. А которые их братью татар ясашного чину башкирцы полонили и после Хованского уговору, и те полонные живут в Уфимском уезде и доныне на воле».

17 марта 1708 года П.И. Хованский дошел до Елабуги и разбил там лагерь, демонстративно показав, что на территорию Башкирии вступать не собирается, чем вызвал критику со стороны воинственной «казанской партии», которая еще два месяца назад «слезно» умоляла царя о помощи. Казанский воевода Н.А. Кудрявцев писал своему товарищу А. Сергееву, находившемуся в это время в Москве: «Зело опасаемся, что он (П. Хованский, — прим. авт.) не слепил какова нелепова с ними (башкирами, — прим. авт.) договору». Переговоры затягивались, а их результаты были пока незначительными. К концу апреля на верность царю присягнули лишь башкиры крайних западных волостей, находившихся в непосредственной близости от ставки П.И. Хованского, — Енейской и Булярской. Тем не менее он настойчиво продолжал налаживать контакты с повстанцами, несмотря на обвинения в свой адрес со стороны Н.А. Кудрявцева.

Разногласия между командирами, руководившими защитой Казанского края от башкир не укрылись от английской дипломатии. 5 мая 1708 года посол Чарльз Витворт (Withworth) сообщал статс-секретарю Гарлею (Harley): «Я уже сообщал вам о мятеже башкирских татар, который собственно находится в прежнем положении: немногие мятежники, правда, изъявляют покорность, дают присягу в верности Царю, и главнокомандующий местных войск (Хованский, — прим. авт.) доверяет искренности такой присяги. Но губернатор (Н. Кудрявцев, — прим. авт.) видит в ней только уловку для выигрыша времени…»

Башкирский воин. Худ. Б.Филлипс, 1809 г.

Мирная инициатива П.И. Хованского стала приносить существенные плоды. 26 мая он со своим войском выступил из Елабуги и переправился на левый берег Камы у с. Челны, чтобы приводить к присяге башкир. Из Ижорской канцелярии в Разряд сообщалось: «И майя 31-го числа, послыша поход их, башкирцы приехав, лутчие люди и ото всех Уфимского уезда четырех дорог всем войском, в винах своих великому государю добили челом, и пришед к ним боярину и воеводе в полк по своей вере Куран целовали, а другие наибольшие и мирские люди х куранному целованию преведены на той стороне Камы реки (…) И у того куранного шертования били челом великому государю они башкирцы, чтоб с них новоокладные ясаки снять, и чтоб Льву Аристову за многие обиды и налоги на Уфе не быть».

Князь Хованский пошел навстречу башкирам — отменил «новоприбыльные» налоги, снял с должности уфимского воеводу Льва Аристова, назначив вместо него своего подчиненного стольника и бывшего симбирского воеводу Ф. Есипова. Однако башкиры просили прислать им «московского жителя». Тогда новым уфимским воеводой был утвержден Григорий Титов. Новому воеводе было приказано «з башкирцев ясак збирать по старому окладу на нынешний 708 год вновь…»

Восстание подходило к своему логическому завершению: жажда мести башкир была утолена, а правительство пошло им навстречу, удовлетворив их требования. Однако процесс примирения вновь был внезапно прерван действиями казанского воеводы Н.А. Кудрявцева. Всю зиму 1707—1708 годов он переписывался с Аюкой-ханом, призывая его прислать против башкир большое войско. Калмыцкий владелец обещал дать 20-тысячную конницу. Однако в марте 1708 года на его ставку внезапно напали донские казаки во главе с атаманом Игнатом Некрасовым. 14 апреля Н.А. Кудрявцев с сожалением сообщал князю А.Д. Меншикову: «А от Юки (Аюки, — прим. авт.) пишут к нам, что хочет иттить на воров башкирцев многими людьми, только мешают ему донские казаки, многие юрты разорили, и людей побили, и в полон поимали, и ныне тщатся, где б улусы разорить».

Дело в том, что между башкирами и взбунтовавшимся донским атаманом Кондратием Булавиным существовали договоренности относительно совместных действиях против царских войск. Как сообщали источники, «на Яик (к яицким казакам, — прим. авт.) приехали три башкирца и говорили, что их, башкирцев, в собрании много, имеют согласие с каракалпаками, киргизами (казахами, — прим. авт.), донскими казаками и кубанцами: положено у них всех друг друга не выдавать». 2 июня 1708 года английский посол в России сэр Чарльз Витворт докладывал статс-секретарю Гарлею в Лондон: «…с Булавиным 36 000 человек и он, божьей милостью, состоит в союзе с башкирами, которые снова взялись за оружие».

Действия булавинцев отвлекли силы калмыков от башкир, поэтому Аюке пришлось разделить свое 20-тысячное войско на две части: 10 тысяч двинулось под Саратов, осажденный Игнатом Некрасовым, а 10 тысяч были отправлены в Башкирию. Первый калмыцкий отряд вынудил казаков отступить к Царицыну. Второй отряд калмыков под командованием бригадира Бахметева и Чакдорчжаба, старшего сына Аюка-хана, неожиданно для башкир обрушился на волости Казанской дороги по реке Ик. Историк С.М. Соловьев писал: «…Бахметев поспешно пошел вперед, чтобы не допустить башкирцев до воровского соединения; перешел реку Ик, вступил в жилища самих воровских заводчиков, — крепкие и лесистые места, побил их на многих боях и загонах, жилища выжег, много побрал полону, лошадей, скота, захвачен был сын главного заводчика — муллы Измаила».

Произошло несколько кровопролитных боев, не давших перевеса ни одной из сторон. Наконец в дело вмешался П.И. Хованский, и вскоре калмыки и башкиры, отдав друг другу захваченных в плен людей, прекратили сражения. 8 июля боярин докладывал в Разряд: «Июня 30-го дня (…) Уфимского де уезду ото всех четырех дорог начальнейший Кучук батырь (Кучум-батыр, — прим. авт.) и другие набольшие башкирцы с товарыщи, пришед к нему в полк в винах своих великому государю да били челом и в верной своей службе Куран целовали…»

Правительство решило, что башкирское восстание закончилось, поэтому отправило боярина П.И. Хованского в помощь князю В.В. Долгорукому, подавлявшему Булавинское восстание. Перед отъездом он произнес пророческие слова: «И того де он опасен, чтоб (…) ими ворами Львом и Сидором Аристовыми пущева возмущения не учинили». Таким образом, в официальной переписке Разряда, государственного органа военного управления, братья Аристовы открыто были названы «ворами». Но, разумеется, никаких последствий слова Хованского не возымели. Все казанские деятели остались на своих постах, и никто из них не ответил за свои злодеяния. Комиссары А. Сергеев и С. Вараксин также сохранили свои посты. Братья Аристовы были вызваны в Москву для разбирательства по указу Ближней канцелярии, органа административно-финансового контроля. Но Н.А. Кудрявцев обратился к князю А.Д. Меншикову, и тот сумел замять дело.

Так или иначе, благодаря дипломатии князя П.И. Хованского удалось не только вытеснить башкир из Казанского и других поволжских уездов, но и в значительной степени погасить пламя восстания. Самое главное, ему удалось внести раскол в среду башкирских предводителей. Батыры Кучум, Куразман, Исмаил-мулла, Аббас-мулла, Исмаил-мулла и другие вожди предпочли сложить оружие, когда власти удовлетворили их требования — отменили «новоприбыльные» налоги и сместили с должности ненавистного Льва Аристова. Идея независимого башкирского ханства для них была абстракцией, которая потеряла в их глазах всякую значимость, как только правительство пошло на уступки. Однако Алдар-батыр и его сторонники желали продолжать борьбу.

Продолжение следует