Татары и Первая мировая: дефицит, продуктовая инфляция и рост капиталов буржуа

Экономический кризис

Война обнажила язвы буржуазного общества: на первый план выходил культ материального, жажда прибыли. Процветала спекуляция. Цены в торговых лавках иной раз росли не по дням, а по часам. Иногда покупателям, стоявшим в одной очереди, торговцы могли предложить одинаковый товар по разной цене. При регулировании цен власти очень часто шли на поводу у предпринимателей, входивших в муниципальные органы управления.

Первыми эти перемены в общественных настроениях улавливали периодические издания, которые то и дело сообщали о разных, в том числе шокирующих, случаях спекуляции. Например, в конце 1915 года газета «Казанский телеграф» вышла заметка о том, как один из казанских бакалейных торговцев некий Ю-в скрывал сахар в гробах, именно таким образом он собирался транспортировать товар в деревню. Правда, на следующий день торговец Юрьев, приняв сообщение на свой счет, выступил с опровержением информации о хранении сахара в гробах, но не стал отрицать сам факт удержания товара.

В 1915 году удержание товаров стало уже определенной тенденцией. Например, в марте 1915 года за сокрытие яиц казанским губернатором был оштрафован торговец Хангарей Ибраев на 1 тысячу рублей. В случае несостоятельности нарушителя предусматривался арест на один месяц. Еще больше было случаев привлечения к ответственности из-за повышения цен. Но, невзирая на эти меры, в том числе по удержанию твердых цен, они росли с каждым днем. Если в 1915 году цены выросли на 20%, то в 1916 году рост составил уже 60%. В последующие годы они росли в катастрофических масштабах: 1917 год — 630% (6,3 раза), за 1918 год в 62 раза, за 1919 год в 695 раз и за 1920 год в 6 290 раз по сравнению с 1914 годом.

Перебои в снабжении продовольствием и товарами широкого потребления были связаны, главным образом, с проблемами транспорта. В Российской империи крайне неразвитой оказалась транспортная инфраструктура. Железные дороги по стране были распределены неравномерно. Из-за этого затруднялась и мобилизация, и снабжение армии, и обеспечение тыла продовольствием. Например, запасы мяса и хлеба из Сибири просто не доходили до Поволжья. Из-за военного положения не все железнодорожные станции могли принимать продовольственные грузы. Если в 1914 году гражданские перевозки по железной дороге сократились на 17%, то в следующем 1915 году этот показатель равнялся уже более 30%.

Испытывал трудности и водный транспорт. Если до войны в летнее время Волга активно использовалась для снабжения Казанской губернии продуктами питания, то с лета 1914 года ее значение упало. Во-первых, во время навигации по реке начали транспортировать новые виды грузов, например каменный уголь. Во-вторых, часть волжских пароходов в годы войны была переведена на Северную Двину и даже на Днепр, а многих речных работников (бакенщиков) призвали на фронт. Все эти факторы осложняли продовольственное снабжение поволжских губерний.

Фото wikimedia.org

К 1916 году дороговизна жизни стала очевидной и проникла практически во все слои населения. В этот период уже обсуждались проекты по введению карточной системы на продовольствие, поскольку удержание цен оказалась малоуспешной мерой. Однако царское правительство не стало вводить повсеместно карточную систему, поскольку не было уверено в своих возможностях по обеспечению этих карточек. Но локальные меры все же принимались, в некоторых городах действовали ограничения на ряд продуктов. Еще в 1916 году карточки на сахар ввели в 70 губерниях России. Нехватку этого продукта ощущали особенно остро на первых этапах нарастания продовольственного кризиса.

«… Бер заманны ярлылар да чәй эчәйде май кабып,
Инде бер шакмак шикәр юк, чәй алалар пай салып.
Бер заманны без буа торган идек иттән буа!
Инде булмый бер кадаклап итне дә уңай табып.

Без заманны күктә йолдызда фикер йөрткән хауас
Инде тоз дип, чәй-шикәр дип, аһ итәләр чайкалып.
Бер заман әгълә читек кигән аякка инде бак!
Нинди мескенкәйләнеп киткән, чабата бәйләнеп!» — писал Ш. Бабич в 1916 году в стихотворении «Да здравствует, дороговизна!» («Яшәсен кыйммәтчелек!»).

Новые общества потребления

«…Материально немного нуждаюсь, но ничего. Я сам ужасно непрактичен. Мог бы я обеспечить себя от бедности, но почему-то избегал — как несчастья. Ничего. Зимой может быть легче будет. Если что — поступлю в редакцию. Ничего не поделаешь, друг мой. Буду в Уфе и зимой. В Петроград не поеду», — писал поэт Сагит Сунчелей из Уфы поэтессе Изабелле Гриневской 19 июня 1915 года. В этом небрежном замечании поэта проскальзывают надвигающиеся трудности, которые вскоре охватили многие слои населения от крестьянства до интеллигенции.

Общество пыталось как-то защитить себя, консолидировать силы для борьбы с наступавшей дороговизной. Свою нишу заняли потребительские общества, которые старались продавать продукты питания и предметы первой необходимости по минимальной цене. Так, если до войны в Казани функционировали два таких объединения: Потребительское общество при Алафузовских фабриках и заводе (создано в 1896 году) и Экономическое общество офицеров Казанского военного округа (1907), то в 1915 году в городе появилось еще четыре потребительских общества (студентов Императорского Казанского университета; служащих в правительственных и общественных учреждениях г. Казани; при фабрично-заводских предприятиях Б. Игумновой слободы; Казанско-Суконно-слободское общество потребителей), продолжались они открываться и в 1916 году. Например, в январе того года было зарегистрировано общество с говорящим названием «Денежка рубль бережет», а также Заречно-слободское общество потребителей. В апреле 1916 года возник потребсоюз служащих Казанского городского общественного управления.

Однако и в потребительские общества проникали различные мошеннические схемы, тем самым терялось их стабилизирующее значение. Руководством обществ допускались в членские ряды и лица, не имеющие отношения к предприятию или учреждению, при котором оно действовало, что вызывало естественное негодование со стороны «настоящих» членов потребсоюзов. Например, такая ситуация сложилась в Потребительском обществе при Алафузовских фабриках и заводах. За годы войны количество членов резко выросло, многие из них не имели никакого отношения к фабрично-заводской деятельности. Если в 1914—1915 годах в Общество входило 423 человека, то в 1915—1916 годах количество пайщиков выросло до 2 500 человек. Одним из требований бастовавших прядильщиц и ткачих стало исключение из состава общества потребителей людей, не работающих в фирме. Таких посторонних бастующие женщины насчитали 220 человек. Среди них были разные приближенные к администрации и самому руководству общества лица, которые из-за дороговизны продуктов в городе предпочитали отовариваться в фабрично-заводских лавках.

Фото 1917daily.ru

Кому война — не беда

Но все же не стоит распространять на все слои населения трудности материального характера. Несмотря на определенные тенденции вроде постоянного повышения цен и ухудшения материальных условий, перебоев в поставке продуктов питания, они все же по-разному отражались в жизни каждого человека. И материальные вопросы 1914—1917 годов имеют самые разные оттенки. В целом можно отметить, что вопреки выступлениям в татарской прессе некоторых национальных деятелей о единстве татарского общества, о его относительно слабой социальной дифференциации, война показала, насколько разными были уровни жизни сельчан и горожан, крестьян и буржуа.

«Мама жаловалась на перебои с продуктами, на рыночные цены, которые росли. Ей приходилось производить перерасчеты семейного бюджета, несколько менять режим питания. Очень почитаемые ею котлеты стали реже появляться на нашем столе, зато заметное место стали занимать каши и вареная или жаренная на постном масле картошка с луком — последнее блюдо я очень любил, но оно как-то не входило в наш прежний рацион, — вспоминал сын казанского чиновника В. Адо о военных годах. — Не надо преувеличивать масштабы трудностей применительно к нашей, относительно обеспеченной семье. Ни о каком недоедании в то время у нас речи еще не шло, изменялся только питательный ассортимент».

Недостаток или дороговизна тех или иных продуктов заставляли людей менять свой рацион, искать замену прежним предпочтениям. «Чай пьем с изюмом, раньше изюм покупали фунт по 12 коп., сейчас — 1 руб. 50 коп., сахару за 3 рубля не найдешь», — сообщал своему сыну-военнопленному Замалетдин Рахматуллин — житель Буинского уезда Симбирской губернии в конце 1916 года. В том же письме он отмечал, что в городе сейчас не найдешь «ни одного фунта хлеба», «найдется только калач за 1 фунт по 30—40 коп.». Несмотря на дороговизну вокруг, Рахматуллин умудрялся отправлять сыну посылку с сахаром и чаем, а в письме он скрупулезно перечислял разницу в ценах.

В Казани состоятельные татарские семьи из числа купцов и мулл в это время продолжали устраивать званые меджлисы. Сохранились даже приглашения на эти обеды. При ознакомлении с дневниковыми записями писателя Фатиха Амирхана — сына казанского муллы Зарифа Амирхана — становится понятно, что материальную нужду он впервые испытал лишь в 1920-е годы.

Это касалось и других представителей татарской интеллигенции, буржуазии, чиновничества. Люди, имеющие постоянный доход в виде приличного жалованья или же какого-либо предприятия, несомненно, трудности военного времени ощущали немного иначе. «С начала войны мне часто дороговизна приносит неприятности и огорчения, я хожу в старом пальто, в платке, в нехорошей форме и старом фартуке. Даже в этом году не покупали мне перчаток, — писала в своем дневнике дочь бугульминского фельдшера, гимназистка Фатима Кашафутдинова в конце войны. — Я до сих пор ходила в прошлогодних маминых, но они износились (...) У папы несколько раз просила купить перчатки, он все не покупает…»

Конечно, были и те, кто получал прибыль от спекулятивных мер, от военных заказов и прочих перемен, связанных с войной. Например, заметно поправили свои финансовые дела текстильщики, которые в это время работали исключительно на нужды армии. Так, «Торгово-промышленное товарищество Тимербулата Акчурина» в Симбирской губернии производило в год различные сукна на сумму до 3 млн руб. Его основной капитал составлял 2 млн рублей. Учрежденный другим татарским предпринимателем Алимом Агишевым в 1912 году «Товарищество на паях Тепловской суконной мануфактуры» (Сызранский уезд Симбирской губернии) за годы войны увеличило свой основной капитал от 400 тысяч до 800 тысяч рублей. Этот же фабрикант открыл аналогичные предприятия в Саратовской и Пензенской губерниях. В 1915 году товариществом Агишева производилось товаров на 3 млн рублей.

В 1914—1917 годы татарами открывались предприятия, на первый взгляд не имевшие прямого отношения к войне. Например, в 1916 году казанский купец Гайнутдин Мукминов стал одним из учредителей Товарищества на вере под фирмой «Умид» («Надежда»), основанного для издания газет, журналов, книг на русском, татарском и других языках. Его вклад составлял 5 000 рублей. Но интерес к газетам и другим периодическим изданиям, рост их тиражей тоже был связан в первую очередь с военным положением.

Фото wikimedia.org

Несбывшиеся надежды

К 1916 году первоначальный патриотизм интеллигенции и буржуа сменился социально-экономическими трудностями. Стоимость продуктов была столь высокой, что сложившаяся ситуация возмущала даже состоятельных людей. Так, в мае 1916 года поступила жалоба от дворянина Якова Ясинского (из Минской губернии, очевидно, беженец) на купеческого сына Карима Исмагиловича Якупова. Дворянин услышал, как некий крестьянин кричал «Это у вас прямо дневной грабеж». На что Карим Якупов ответил рассуждениями, вроде: «Зачем была нужна нашему государю Польша? Если бы он ее отдал, то не было бы войны и не было бы той дороговизны, которая существует теперь». Происходило это в лавке на Евангелистовской улице, но владельца лавки в тот момент не было на месте. Дворянин об услышанном тут же сообщил в соответствующие органы власти. Началось расследование о неуместных суждениях купеческого сына «по поводу войны и дороговизны жизни». Однако в конце концов Якупову удалось уладить этот конфликт, т.к. дело было закрыто из-за отсутствия свидетелей. Но случай является яркой иллюстрацией общей усталости от войны, которая в конечном итоге привела к революционному взрыву. Все эти моменты в разной степени соприкасались и с материальными аспектами жизни.

Органы власти, подстегиваемые народным недовольством, пытались контролировать рыночный процесс. Создавались всевозможные комитеты по борьбе со спекуляцией. Если в первые годы спекулянтов просто штрафовали или же арестовывали на несколько месяцев, то вскоре стало понятно, что расплатившись по судебным постановлениям или же выйдя из-под стражи, предприниматель продолжает вести прежнюю деятельность. Тогда стали отдавать предпочтение административной высылке торговцев из их постоянных мест проживания.

На Февральскую свободу и Временное правительство возлагались большие надежды. Общество требовало разрешения прежде всего вопроса о войне и продовольственного снабжения. Но в 1917 году ситуация лишь ухудшилась. Не помогло даже введение карточной системы. В Казани талоны на ржаной хлеб были введены 1 марта 1917 года. Но карточная система лишь раздражала горожан, в ожидании своей очереди они были вынуждены целый день стоять в «хвостах». Голодное состояние лишь добавляло агрессии в их поведение, они со злостью смотрели на лавки спекулянтов, готовые разгромить их в любой момент. В условиях смены власти усиливались асоциальные элементы общества, учащались случаи грабежей и других нарушений закона. Но даже на фоне народных волнений торговцы продолжали вести прежнюю политику: повышения цен, сокрытия товара и т. д. Безусловно, они не могли работать в убыток себе. Если горожане устраивали голодные бунты, то крестьян в это время возмущала реквизиция хлеба по низким ценам. Они старались всячески скрыть свои хлебные запасы или же продать по рыночным ценам…

Материальные вопросы являются основой любого общественного устройства. Без их удовлетворения невозможно решение никаких геополитических задач, и, конечно же, сводится к нулю лояльность общества по отношению к власти. «Хлеба и зрелищ!» — требовали древние римляне. «Хлеба и мира» нужно было большинству россиян в 1917 году.