«Не нам, родившимся после Сталина, выносить моральные оценки фигурам Серебряного века»

Мандельштам создавал новые смыслы

— Вы автор многих статей о поэтике Осипа Мандельштама и первого его жизнеописания, которое выдержало три русских издания и одно американское. Почему вы выбрали Мандельштама как поэта, которого изучаете всю жизнь?

— Я Мандельштама прочел очень рано, мне не было еще и 12 лет, по ксерокопиям с американского собрания сочинений. Его стихи сразу меня поразили, показались непохожими ни на какие другие. Когда в 1984 году я поступил в Московский педагогический институт на филологический факультет, то тогда даже речи не могло быть о том, чтобы Мандельштамом «официально» заниматься. То есть его можно было читать, но брать его как тему для курсовой или диплома было почти невозможно.

Затем меня забрали в армию, и когда я вернулся через два года, шел уже 1987 год, ситуация стала меняться, о Мандельштаме вдруг заговорили в советской печати. Западное мандельштамоведение к тому времени уже накопило довольно много статей, книг, тогда как в России таких работ было очень мало. Мне показалось, что я вижу в Мандельштаме что-то, о чем до сих пор еще не было сказано. 1991-й год был годом 100-летия Мандельштама, — в Москве, Петербурге, Лондоне, Воронеже прошли конференции в его честь (на воронежской я впервые в жизни делал доклад). И это совпало с тем, что я написал о Мандельштаме диплом.

«Я Мандельштама прочел очень рано, мне не было еще и 12 лет, по ксерокопиям с американского собрания сочинений. Его стихи сразу меня поразили, показались непохожими ни на какие другие». Фото godliteratury.ru

Потом было множество статей и несколько книг, в частности, первая монографическая биография Мандельштама. А еще потом я испугался, что сделаюсь на всю жизнь узким специалистом по одному поэту и расширил сферу своих занятий. Но время от времени я к Мандельштаму возвращаюсь.

Это длинный ответ. А если отвечать коротко, то это мой самый любимый русский поэт XX века. И занятие им кажется мне совершенно естественным.

— А чем Мандельштам выделяется среди других поэтов?

— Если упрощенно, Мандельштам создавал «новые смыслы» (как это сформулировал покойный Юрий Иосифович Левин). Он поставил рядом те слова, которые до него в поэзии не соседствовали, это казалось нелепым, ничего не значащим. Другие поэты работали с готовыми смыслами, по-новому их поворачивая. А Мандельштам создавал новые смыслы. «В сухой реке пустой челнок плывет» — такого до него в русской поэзии просто не было.

Маяковского разменяли на заголовки

— Мандельштам сегодня актуален?

— Конечно, причем актуальна и его поэзия, которая не связана с политикой. Так бывает, что поэт остается в истории литературы, но назвать его стихи живой поэзией довольно сложно. Например, Валерий Брюсов. Замечательный поэт, много нового сделал. Но сейчас большинство его стихотворений читать уже трудно, потому что они устарели, ученики Брюсова лучшие образцы такого же типа текстов создали. А вот Мандельштам не перекрыт последователями. Его творчество по-прежнему удивляет, раздражает, восхищает.

Но и те стихи Мандельштама, которые, казалось бы, уже отошли, потеряли актуальность, вдруг опять оказались сверхзлободневными. Например, знаменитое стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…» — сегодня оно актуально, потому что, как мы знаем, Сталин сейчас в России объявляется самой популярной персоной XX века и вообще чуть ли не в истории человечества. И многие политические стихотворения Мандельштама тоже вдруг обретают неожиданную и неприятную актуальность. Например, его стихи, посвященные судьбе Крыма.

«Маяковский, конечно, гений, я его очень люблю, но так сложилось, что после того, как Сталин его назвал «лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи», Маяковского начали насаждать, как картошку при Екатерине, пользуясь метафорой Пастернака». Фото m24.ru

— Мандельштам оказывает влияние на современных поэтов?

— Безусловно. Бродский, Гандлевский, Лев Лосев, Тимур Кибиров — это прекрасные самостоятельные поэты (мои любимые), но в их стихах чувствуется влияние Мандельштама, и сами они об этом влиянии много раз говорили.

— Какие поэты 1910-х годов, современники Мандельштама сегодня влияют на литературный процесс?

— Это Блок, Цветаева, Есенин, Пастернак, Ходасевич, Маяковский — им очень много подражали и подражают. Маяковский, конечно, гений, я его очень люблю, но так сложилось, что после того, как Сталин его назвал «лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи», Маяковского начали насаждать, как картошку при Екатерине, пользуясь метафорой Пастернака. И так случилось, что целое поколение читало и учило наизусть Маяковского потому, что читать его было нужно по программе. Я преподавал довольно долго на журфаке МГУ, и старая преподавательница, которая работала там еще в 1960-е годы, рассказывала, что даже была инструкция — студентов специально обучали искать у Маяковского строки для того, чтобы озаглавливать свои статьи. В перестроечные годы это привело к массовому отторжению читателей от Маяковского. Сейчас, слава Богу, все встало на свои места, и мы можем наслаждаться его стихами, не помня о политической конъюнктуре.

А если говорить про поэтов последующих поколений, то большое влияние до сих пор имеет Бродский. Открываешь любой литературный журнал, вышедший в Москве, Петербурге или Казани, и обязательно натыкаешься там на стихотворение, имитирующее интонацию Бродского. По моим наблюдениям строки «Не выходи из комнаты, // Не совершай ошибку» — это сегодня чуть ли не самые часто цитирующиеся строки русского поэта.

— Насколько изучена биография Мандельштама? Прояснена ли история с его арестом? И этот известный эпизод со звонком Сталина Пастернаку с вопросами о Мандельштаме — какую все-таки роль сыграл Пастернак в судьбе поэта?

— Если сравнивать с ситуацией 1990-х годов, то сделано немало. Какие-то белые пятна остаются, но главные факты мы знаем. Я уверен, что в ближайшие десятилетия Мандельштам будет оставаться в центре внимания, но произойдет сдвиг внимания с фактов на их интерпретацию.

«Возвращаясь к разговору об аресте Мандельштама… Он очень тяжело переживал любую несправедливость — как по отношению к себе, так и по отношению к другим». Тюремная фотография О.Э. Мандельштама в профиль и анфас, сделанная 17 мая 1934 года. Фото aif.ru

Что касается ареста поэта, то, в общем, в воспоминаниях жены Мандельштама — Надежды Яковлевны — все изложено точно. Конечно, ее книги должны издаваться с комментариями, где-то она была пристрастна. Надежда Яковлевна прожила очень трудную жизнь, которая нам и не снилась. Я бы не стал забывать, что именно благодаря ей мы обладаем таким богатством, как стихи позднего Мандельштама. Они не печатались, он диктовал ей свои стихи, она записывала, а он ставил подпись. И у нее был чемоданчик с мандельштамовскими рукописями, который она все время по разным местам перепрятывала. Некоторые тексты, самые крамольные, она просто учила наизусть. В конце 1950-х — начале 1960-х годов эти тексты всплывают, начинают ходить в самиздате, а потом их печатают на Западе. То есть если бы не она, мы знали бы совсем другого Мандельштама.

Возвращаясь к разговору об аресте Мандельштама… Он очень тяжело переживал любую несправедливость — как по отношению к себе, так и по отношению к другим. Когда он увидел в Крыму страшные картины голода, организованного большевиками, то написал стихотворение об этом — «Холодная весна. Бесхлебный, робкий Крым…» Он был возмущен тем, что творится, тем, что стало потом называться культом личности, обожествлением Сталина.

Мандельштам написал: «Мы живем, под собою не чуя страны, наши речи за десять шагов не слышны». Он описывает ситуацию, когда люди не решаются друг другу сказать правду. Стремясь преодолеть это, он начал читать свои стихи, понимая прекрасно, что это смертельный риск, причем не только для него, но и для слушателей. Тем не менее Мандельштам начинает читать это стихотворение сначала близким знакомым, потом далеким. Вскоре кто-то из этих знакомых (вот вам загадка — мы до сих пор не знаем, кто) доносит в НКВД, его арестовывают. А дальше он довольно быстро начинает сотрудничать со следствием. Он называет имена, не все, но большого количества людей (в том числе Ахматову, Льва Гумилева, имя Пастернака, кстати, Мандельштам не назвал), которым он читал это стихотворение. Я не пытаюсь тут его оправдывать. Он не нуждается в оправдании. Он был человеком, который не мог терпеть ни малейшей формы насилия, и он сразу довольно быстро все рассказал.

А дальше произошло чудо. Почему — мы до сих пор точно не знаем. Бухарин, к которому прибежал Пастернак, написал Сталину, а Сталин, который, кажется, не читал стихотворение Мандельштама про него, но знал, что тот просто что-то такое крамольное совершил, написал Бухарину: «Кто посмел трогать поэта?» После этого Мандельштам получил неожиданно мягкий приговор, он не был расстрелян или отправлен в лагерь. Ему была назначена ссылка. И даже почти небывалый случай — в эту ссылку жене разрешили его сопровождать.

«Я полагаю, что он вел себя вполне на твердую пятерку. Потому что нам сейчас легко сидеть в относительной безопасности и говорить, как надо было себя вести. Не понятно, что было бы с нами самими, если бы нам в 1930-е годы вдруг позвонил палач». Фото nizh-gazeta.ru

А потом в какой-то момент Сталин позвонил Пастернаку с вопросами о Мандельштаме. И Пастернак растерялся. И когда Сталин стал его спрашивать о том, является ли Мандельштам его другом, он ответил: «Не в этом дело». Ахматова и Надежда Яковлевна считали, что Пастернак повел себя на «крепкую четверку». Я полагаю, что он вел себя вполне на твердую пятерку. Потому что нам сейчас легко сидеть в относительной безопасности и говорить, как надо было себя вести. Не понятно, что было бы с нами самими, если бы нам в 1930-е годы вдруг позвонил палач. Мы точно знаем, что Пастернак за Мандельштама заступился и потом поддерживал его денежно, потому что Мандельштаму тяжело жилось в Воронеже.

Посмотри, что ты делаешь, ужаснись — и тогда можешь судить другого

— Когда читаешь биографии поэтов Серебряного века, то в них есть такие моменты, которые можно поставить под сомнение с точки зрения нравственности. Кто-то предал товарищей, кто-то изменял неоднократно мужу или жене, кто-то бросил ребенка и так далее. Вы в одном интервью сказали, что Мандельштам в первую очередь был «поэтом, а потом уже христианином или кем-то еще». То есть поэт — это какая-то особая категория, на которую не распространяются 10 заповедей?

— Я думаю, что этот вопрос не к Мандельштаму, Есенину или Цветаевой. Это вопрос вообще к любой биографии — частной или публичной. Как только начинается подробное внимательное рассмотрение любой частной жизни — вашей, моей, нашего соседа или вообще незнакомого нам человека, то сразу всплывает куча фактов, которые с точки зрения этики могут вызвать осуждение.

Никто из нас не свят. Все мы совершаем поступки, за которые потом бывает стыдно. Есть некий коридор нравственной адекватности, из которого лучше не выходить. Потому что если мы доводим до предела эту «несвятость», то можно вдруг оказаться в шкуре Сталина. Или Гитлера. Или Чикатило.

А поэты несчастные и другие гении оказываются под лупой пристального исследовательского внимания. И начинается: «Ах, они такие, ах, они сякие!» Но не лучше ли посмотреть сквозь лупу на самих себя. С нами все в порядке, вы уверены, ребята?

«XX век в России, в СССР был таким страшным, было так ужасно тяжело, такие испытания людям выпадали на долю, что нам, родившимся после 1950-го года, вошедшим в жизнь при Хрущеве, Брежневе, не при Сталине, нам об этом говорить и выносить какие-то моральные оценки просто не по чину». Фото wikipedia.org

Тут еще важно помнить, что XX век в России, в СССР был таким страшным, было так ужасно тяжело, такие испытания людям выпадали на долю, что нам, родившимся после 1950-го года, вошедшим в жизнь при Хрущеве, Брежневе, не при Сталине, нам об этом говорить и выносить какие-то моральные оценки просто не по чину. Это была страшная мясорубка, это был очень тяжелый моральный гнет. Ужасно трудно. Есть такой анекдот, который я не устаю рассказывать: пытается женщина втиснуться в очередь, а ей некоторый человек говорит: «Вас тут не стояло». Я думаю, это про нас, нас там не стояло, и судить об этом просто не стоит.

Меня это сильно все волнует. Я довольно часто бываю на Западе. И мне кажется, что это главная печальная разница между Россией и Западом. Человеческая природа более-менее одинакова, не думаю, что человек, который живет в Казани, Китае или Канаде, сильно отличается от того, кто живет в Москве. Но есть такое понятие, как бытовая культура. И европейская бытовая культура запрещает человеку, если некто другой не наносит ему прямой вред, этого другого осуждать. «Живи как хочешь, только не мешай лично мне». В России, к сожалению, эта бытовая культура почти отсутствует.

— Просто мы воспринимаем поэтов как провозвестников, тех, кто доносит высокие истины. И ждем от их поведения если не святости, то чего-то около этого.

— Мандельштам написал «Мы живем, под собою не чуя страны». Цветаева описала со всей искренностью то, что она видела и понимала. Ахматова написала «Реквием». Их тексты помогают нам жить. Книги Солженицына и Шаламова дают нам огромную поддержку, потому что они говорят нам, как не надо себя вести, и, наоборот, как надо себя вести, если мы окажемся в тех условиях, в которых оказались герои их произведений. А как сами писатели себя вели в реальной жизни — это другой вопрос. Об этом нужно размышлять и рассказывать нужно, но только не с точки зрения абсолютной нравственности.