Француз в России 100 лет назад: опустевшая нижегородская ярмарка, убогая Самара и переселенцы в Сибирь

Нижегородская ярмарка закрылась

На сей раз я оказался в Нижнем вскоре после закрытия ярмарки, но на причале толпился народ: стоял сентябрь и в город все еще прибывали гости. Агенты судоходных компаний рыскали по причалу, заманивая клиентов, а те выбирали ту, у которой самый громкий зазывала. Один такой светлобородый детина из пароходства «Кавказ и Меркурий» буквально вынудил меня купить у него билет до Астрахани. Потом я отправился на торговую площадь через пригород Кунавино, который своими гостиницами, фабриками, церквями напоминает самостоятельный город. Большинство лавок уже опустело, а на дверях гостиниц висели замки. К причалу подъезжали большие телеги с товарами, затем эти огромные тюки исчезали в трюмах кораблей. Торговцы подгоняли и торопили грузчиков — зима в России наступает быстро и мешкать с отъездом нельзя.

Я ехал в плохонькой коляске с провалившимся сиденьем и попросил кучера остановиться перед зданием губернской администрации.

— Да ты опоздал, дяденька, — расхохотался кучер, — уже восемь дней как все закончилось!

Заплатив этому омерзительно грязному «племянничку», я вышел на опустевшую и безжизненную торговую площадь. Ого! Мне открылся вид на длинные и безлюдные улицы, заколоченные дома, над которыми летали и каркали стаи черных ворон. У ворот, прямо на тротуаре, спал привратник в овчинном тулупе; казалось, что он не проснется до следующей ярмарки. Лежавшая рядом собака удивилась не вовремя появившемуся очередному иностранцу, навострила уши, но не залаяла. Я как будто попал в мертвый город, по неизвестной причине внезапно покинутый населением в самый разгар торжества.

«Я отправился на торговую площадь через пригород Кунавино, который своими гостиницами, фабриками, церквями напоминает самостоятельный город. Большинство лавок уже опустело, а на дверях гостиниц висели замки». Фото nnov.livejournal.com

Ярмарка — это действительно праздник: большие афиши, расклеенные на стенах, сообщали о театральных постановках, на прохожего смотрели портреты американских циркачей, рекламировались имена известных русских, венских и парижских певиц, выступающих в ярмарочных кабаре. Вдоль улицы стояли маленькие, одинаковые дома с чердачными окнами, а в воротах вместо ручек висели кольца. Вывески магазинов были написаны красными, синими или черными, иногда даже золотыми буквами, преимущественно на русском, реже на французском, немецком, персидском и китайском языках.

Париж… на юге России

Неожиданно передо мной возник уже другой сторож и спросил, чего мне здесь надобно. Я ответил, что просто хожу, и тогда он вслед за моим кучером (только вместо «дяденьки» назвав меня «батюшкой») воскликнул:

— Ты пришел сюда слишком поздно!

Желая развеять скуку, он увязался за мной. Одет этот мужик был в большие войлочные сапоги из бараньей шерсти, серую каракулевую шапку, а его длинный широкий кафтан был подпоясан красным кушаком.

— Откуда ты будешь? — поинтересовался он.

— Из Парижа. Знаешь, где это?

— Да где уж мне! Я человек темный, но думаю, что город твой находится на юге России, куда богатые ездят гулять на всю катушку. Россия ведь так велика, что всех мест и не запомнишь!

Да, подумалось мне, он представлял свою родину намного большей, чем она была на самом деле.

— Должно быть, теперь, когда ярмарка закончилась, ты скучаешь? — спросил я.

— А то! Но не могут же эти два месяца длиться вечно, — ответил мне привратник.

— Как в этом году прошла торговля?

— Да как всегда — один день стояла хорошая погода, потом шел дождь, а мужики так и не разбогатели!

Пока у китайцев не все дома

Вскоре нам повстречались двое китайцев: один старый, а другой совсем мальчишка. Они сидели на тротуаре и играли в карты. Я спросил у своего спутника, знает ли он их? Он ответил, что это торговцы из Кяхты, которые по какой-то причине не успели вовремя уехать. Мне захотелось поговорить с ними.

— Эй, твари! — крикнул им мужик. — Этот человек, вроде бы как немец, а, впрочем, черт его знает кто он… хочет вам что-то сказать.

Китайцы не шелохнулись.

— Эти скоты, — пояснил мой спутник, — по-русски понимают хуже собак.

Я подошел к ним, чтобы узнать, во что они играют.

— Слышь, ты, — обратился к ним мужик, — скажи-ка мне, на что ты тратишь деньги, которые выманил у русских?

Китаец что-то пробормотал по-английски, но я не совсем понял смысл сказанного и переспросил его. Однако он, хитро взглянув на меня, отрезал: «А зачем тебе это? Наша игра слишком проста для европейского ума!»

Тут вдруг его партнер, молодой китайчонок, громко вскрикнул, подскочил на месте и пустился в пляс. Привратник остолбенел от удивления, а клевавшие что-то рядом вороны и голуби испуганно вспорхнули. Старый китаец хохотал от всей души, глядя на своего друга, продолжавшего скакать по кругу.

Мой спутник решил, что они оба сошли с ума. Кивнув на них, он несколько раз постучал пальцем по своему лбу, произнеся фразу, которую в таких случаях обычно говорят русские: «У них, оказывается, не все дома!»

«Затем я снова сел на пароход, который на несколько часов остановился в Тетюшах, городке, построенном в живописной местности, а к вечеру прибыл в Симбирск». Фото gallica.bnf.fr

Через Спасск и Тетюши к Жигулевским горам

В дальнейшем мне посчастливилось побывать в мрачных и глубоких пещерах, расположенных по берегам Волги южнее Спасска. Прибрежные холмы в этих местах крутые и изрыты мелкими оврагами. Затем я снова сел на пароход, который на несколько часов остановился в Тетюшах, городке, построенном в живописной местности, а к вечеру прибыл в Симбирск. Город стоял на возвышенности, озаренный лучами заходящего солнца. На поверхность реки постепенно наступал мрак. Мы покинули Симбирск около полуночи. Было прохладно и восхитительно, пароход неторопливо и осторожно скользил по мелководью, и матрос, приставленный следить за фарватером, все время выкрикивал его глубину.

На заре меня разбудил юнга, которого я попросил об этом накануне. Мы только что отчалили от станции Усолье (ныне с. Усолье Шигонского р-на Самарской обл., — прим. ред.), и теперь начиналась самая колоритная часть моего маршрута. Вдали показались покрытые дубравами, липовыми и березовыми лесами Жигулевские горы, из темноты возникали фантастические силуэты с темными оврагами и чудовищными скалами, нависавшими сверху. Во мгле горели фонари на лодках рыбаков. Ранним утром мы сделали остановку в Ставрополе (с 1964 г. город Тольятти в Самарской обл., — прим. ред.), расположенном в низине левого берега реки, когда же снова отправились в путь, то вершины гор окутывала розоватая дымка, а подножья — лиловый туман. Величаво текла темная волжская вода. Вдруг над горами неожиданно загорелось солнце, все кругом разом заблестело, а воды реки заискрились. Паруса кораблей мгновенно побелели, рыболовы энергичнее налегли на весла, высоко в небе появились чайки, и, казалось, все вокруг вновь наполнилось жизнью. На смену вчерашним песчаным отмелям пришли большие зеленые острова, пейзаж стал ярче и Жигулевские горы открылись нам во всем своем великолепии, покрытые лиственницами и елями, заслонявшими уродливые черные скалы.

У горы река сворачивает налево под почти прямым углом и течет прямо на восток. Это была знаменитая излучина Волги. Холмы на ее правобережье напоминают гигантские утесы, иногда возвышаясь на 300 метров. В месте слияния с рекой Сок Волга вновь меняет направление и сталкивается с Сокольими горами, чтобы течь вдоль них до Самары. Там она внезапно поворачивает вправо, и несет свои воды уже востока на запад параллельно самой себе.

«Его расцвет еще впереди, поскольку через него проходит Транссибирская железная дорога, которая вскорости достигнет Оренбурга и Туркестана. Земли вокруг Самары очень плодородны, поэтому она является крупным поставщиком злаков, соли и кож». Фото russiahistory.ru

Самара: убогий, но перспективный город

На вершине крутого черного берега появилась Самара. Сегодня это большой город с более чем 100 000 жителей, впрочем, малоинтересный и убогий. Однако его расцвет еще впереди, поскольку через него проходит Транссибирская железная дорога, которая вскорости достигнет Оренбурга и Туркестана. Земли вокруг Самары очень плодородны, поэтому она является крупным поставщиком злаков, соли и кож.

Сразу же по прибытию наш пароход атаковали комиссионеры, грузчики, монашки и нищие. Пробившись сквозь продавцов молочных продуктов, яиц, фруктов и солений, я вышел на главную улицу, по которой проследовал до Алексеевской площади (ныне площадь Революции, — прим. ред.), где высится статуя царя-освободителя Александра II (уничтожена в 1927 г., — прим. ред.), и оказался в старом городе. Я видел немало старинных городов, некоторые из которых были просто восхитительны. Но старая часть Самары совсем иная: в ней все деревянное — и дома, и ворота, и прогнившие дощатые тротуары, проваливающиеся под ногами грузных пешеходов. Затем я увидел реку Самара, текущую в овраге мимо грязных, отвратительного вида домов. Городской парк, маленький, пыльный и уродливый, окружала полуразрушенная изгородь. Выйдя из него, я отправился за город, на кумысную станцию.

Кумыс — это забродившее кобылье молоко, которым питаются все азиатские кочевники, и, по признанию европейских врачей, обладающее лечебными свойствами. Больные чахоткой и страдающие заболеваниями желудка петербуржцы и москвичи приезжают лечиться кумысом к местным кочевникам или к врачам, содержащим кумысные станции в азиатской части России наподобие самарских. В Самаре эти заведения весьма приличные.

Я вернулся на пристань весь в пыли. Церковные здания не произвели на меня никакого впечатления, и только театр показался красивым. На главных улицах имеются магазины. Над гостиницей, где, вероятно, говорят по-французски, висела вывеска «Ресторан», чуть дальше принимал заказы портной с немецкой фамилией, который почему-то выдавал себя за парижанина.

«Старая часть Самары совсем иная: в ней все деревянное — и дома, и ворота, и прогнившие дощатые тротуары, проваливающиеся под ногами грузных пешеходов». Фото samgtu.ru

Внезапно я оказался в толпе крестьян. Изможденные, они медленно тащились по дороге, держа в руках арбузы, хлеб и огурцы.

— Куда ж вы идете? — спросил я у одного из них.

— В Сибирь, батюшка, в Сибирь, мы — переселенцы.

— А куда в Сибирь-то?

— Да черт его знает, — ответил мне молодой человек, смиренно следовавший за своими родителями искать в Сибири земли попросторнее да поплодороднее, чем в России.

Я дошел с крестьянами до вокзала, где они должны были сесть на поезд; с пристани шла еще одна их партия. Им предназначался отдельный состав, который должен был доставить их в место добровольной ссылки.