Казанские масоны: татарские корни «каменщика», ложа «Восходящее солнце» и расписка Лобачевского
Тайны и идеи казанского масонства рубежа XVIII—XIX веков
Недавно депутат Госдумы Виталий Милонов направил в Генпрокуратуру обращение с просьбой проверить масонские ложи в России. Чем его не устраивают «вольные каменщики», парламентарий объяснил в «Реальном времени». Тем не менее, явление это отнюдь не ново. В частности, масонство уже имело место в Казани в XVIII веке. Историк, профессор КазГИК Константин Руденко в колонке нашей интернет-газеты рассказывает о том, как тайное общество существовало в интеллектуальной среде Казани и какие отношения у местной элиты были с членами московской ячейки.
«Восходящее солнце» Казани
В конце XVIII — начале XIX столетия Казань уже переживала своего рода всплеск интеллектуальной жизни. В городе появляются даже частные школы (пансионы). В 1793 году Савва Андреевич Москотильников (1768—1852), переводчик и юрист, чиновник городского магистрата, организовал в городе неформальный литературный кружок. В его составе были провинциальные интеллигенты, такие как казанский учитель, затем профессор Виленского университета И.И. Чернявский, преподаватели народного училища С.В. Смирнов и В.Р. Бобровский, цивильский помещик (кроме того, поэт, прозаик и историк) Николай Сергеевич Арцыбышев.
Этот казанский «бомонд второго порядка», состоящий из членов кружка, через С.А. Москотильникова был тесно связан с московскими розенкрейцерами (масонами), в том числе Н.М. Карамзиным, И.П. Тургеневым, И.И. Дмитриевым, Н.И. Новиковым и др.
В состав кружка входил и Г.П. Каменев. Еще в 1780-х годах он познакомился с одним из активных кружковцев Н.С. Арцыбышевым. Объединяла их в кружке не только любовь к литературному творчеству, но и история. Г.П. Каменев, как и С. А. Москотильников, интересовался историей и древностями. В библиотеке Г.П. Каменева были исторические труды М.М. Щербатова, И.Н. Болтина, Ролленя и даже Ксенофонта. Можно предположить, что в какой-то мере это увлечение было знаковым для части казанской интеллигенции того времени. Как писал Н.С. Арцыбышев, именно на одном из собраний кружка в 1802 году, где мог присутствовать и Г.П. Каменев, он решил всерьез заняться историей и даже отчасти археологией.
Отдавая дань времени, неформальные объединения в конце XVIII — начале XIX века являлись частью масонского движения, которое негласно поддерживалось и официальными кругами. Кружок С.А. Москотильникова не был исключением. Надо сказать, что масонские организации существовали в Казани и до того. От связи с московскими масонами предостерегала Фекла Савишна Блудова своего племянника юного тогда Гаврилу Державина, когда он ехал в Москву.
С 1776 года в Казани действовала масонская ложа «Восходящего солнца», упомянутая в немецком масонском списке 1786 года. В списке А.Н. Пыпина она отмечена под № 18 как «Лихачева в Казани (Восходящего солнца?)». Организовал и поддерживал ее Александр Логинович Лихачев, прадед Андрея Федоровича Лихачева (русский археолог и нумизмат, действительный член Императорского Русского археологического общества, его имя носит Национальный музей РТ — прим. ред.). В его библиотеке были книги с автографами известных масонов, в том числе И.И. Панаева, мастера стула ложи «Восходящего солнца» (с конца 1783 года), а также казанских масонов П. С. Кондырева, Ю.И. фон Каница. В усадьбе Лихачева в Полянках собирались члены ложи и проводили тайные церемонии и ритуалы.
Запрет масонства и головокружительная карьера «каменщиков»
Масонство было известно и среди казанских гимназистов. Так, отец ученика гимназии Петра Петровича Татищева был мастером стула (от нем. Stuhlmeister, фр. maître en chaire) — исторический синоним должности досточтимого мастера в некоторых ложах в Германии, Швеции, Франции и России, в XVIII и XIX веках. Такое название связано с символическим троном царя Соломона, на котором и восседает мастер ложи. В наши дни название должности мастер стула сохранилось в некоторых ложах (в Германии и Швеции. —прим. ред.) в масонской ложе «Трех знамен». Сам Петр Петрович впоследствии также был масоном и женился на дочери масона Гине. Его единственная дочь вышла замуж за князя П.М. Долгорукого, бывшего ранее эксцентриком. Это «высший эшелон» масонства был исключительно дворянским, и вероятно, члены его мало пересекались с масонами маскотильниковцами. Не исключено, что с этим связаны проблемы, которые возникли у Н.С. Арцыбышева, когда он пытался защитить диссертацию в Казанском университете.
В 1822 году после запрета масонства ведущие профессора и преподаватели Казанского университета давали письменные расписки, что они не входят в масонские ложи. Исходя из обратного можно предположить, что те, кто дал эти расписки, подозревались в членстве в масонской ложе. Это К.Ф. Фукс, Н.И. Лобачевский, И.М. Симонов, П.С. Кондырев, Ф.И. Эрдман, И. Хальфин, М.С. Рыбушкин и другие. Известно, что масонами были представители многих казанских фамилий: Апраксины, Елагины, Кайсаровы, Корсаковы. Их роль в общественной жизни Казани и губернии в данном контексте не исследована.
В этой связи стоит отметить, что масон А.Л. Лихачев в 1780-х годах сделал блестящую карьеру: в 1782—1785 годах он становится заседателем в Казанском земском суде; в 1787—1803 — депутатом казанского дворянского собрания, с 1798 до 1804 года является директором народного училища. К списку его наград надо добавить присуждение чина надворного советника в 1800 году и избрание предводителем дворянства Мамадышского уезда.
Масонская тема еще раз прозвучала в роде Лихачевых, когда отец А.Ф. Лихачева — Федор Семенович Лихачев решил жениться на Глафире Ивановне Панаевой. Не исключено, что резко отрицательное отношение С.А. Лихачева (деда А.Ф. Лихачева) к выбору сына было симптоматично. Семен Александрович большую часть времени проводил в Петербурге, и к московскому масонству, вероятно, относился прохладно и, скорее всего, к нему не имел никакого отношения. И поэтому желание сына породниться с масонским кланом Панаевых вызвало у него, мягко сказать, отрицательную реакцию. И пока Семен Александрович не умер в 1822 году, его сын жениться не мог.
Женитьба случилась как нельзя кстати. После указа 1822 года о запрете масонства Глафира Ивановна Лихачева (Панаева), его супруга, срочно уничтожила большую часть документов и других свидетельств масонской деятельности ложи. Панаевы, наряду с Лихачевыми, были сердцем масонской сети Казани, которая закреплялась родственными узами. Отметим, что после свадьбы Ф.С. Лихачев также быстро стал выдвигаться на ведущие позиции в губернии: он избирается предводителем дворянства Спасского уезда.
Не исключено, что наследником масонских традиций, переданных ему матерью — Глафирой Ивановной — стал Петр Федорович Лихачев. Он наследовал имение в Полянках, активно занимался библиотекой и архивом, что достаточно странно, поскольку библиофильскими наклонностями он не отличался. Скорее всего, и Андрей Федорович Лихачев попал под влияние масонского прошлого семьи. Его затворничество, уход от реальности, своеобразные сюжеты в творчестве, даже научном, несколько заграничных командировок косвенно подтверждают это. Не исключено, что негативное отношение к А.Ф. Лихачеву многих профессоров университета имеет под собой и это основание. Стоит только сожалеть, что эта тема в историографии практически не освещена и ждет своего исследователя.
Исторические корни
«Историзм» казанских масонов был не случаен. Идеи масонов были своего рода «философией истории» определенного крыла интеллигенции. Известный масон И.Г. Шварц на лекции у себя дома в 1782 году говорил, что «к научению человека суть тройственные познания: исторические, технические или художественные и живые. Исторические познания суть нравственные, физические и метафизические».
Да и живые корни истории в этом плане, несомненно, играли свою роль. Исторические корни легко проследить и для многих дворянских и купеческих родов, значившихся в масонских списках. Это известные дворянские фамилии, такие как, например, Хованские. В этот круг, но другого уровня, входили и богатые купеческие фамилии.
Так, Г.П. Каменев, участник кружка Москотильникова, происходил из знатного княжеского татарского рода, известного с XV века. Перешедшие на службу к Ивану IV предки поэта крестились, были пожалованы поместьями, которые сохранились во владении другой родословной ветви — князей Макуловых. Каменевы были в числе первых казанских купеческих родов.
Если касаться Г.П. Каменева, то в его жизни масонство сыграло злую шутку, С.А. Москотильников пытался спасти поэта от прогрессировавшей депрессии и болезни и ввел его в круг своих друзей по кружку — масонов. «Поизносившегося», по выражению Е. Боброва, Г.П. Каменева, безусловно, привлекли далекие от земных страстей масонские философствования. Кроме того, это членство давало ему несомненные преимущества в знакомстве с известнейшими столичными литераторами, чем он не преминул воспользоваться.
Как только главный масон Москвы побывал в Казани, Г.П. Каменев быстро едет за ним и начинает активно общаться в среде московских масонов. Через них он знакомится с Н.М. Карамзиным и другими известными литераторами. Косвенно это подтверждают и письма Г.П. Каменева. В них имеются свидетельства о непосредственном общении поэта с Иваном Владимировичем Лопухиным, сенатором и масоном из круга Н. И. Новикова (И.В. Лопухин был в Казани в 1800 году в составе сенатской комиссии).
Вместе с тем, рецидивы прошлого, судя по нескольким письмам С. А. Москотильникову, не оставляют Г.П. Каменева и в столице. Впадая после этого в ипохондрию и меланхолию, он находит отклик своим мрачным мыслям в беседах с Карамзиным. Тема его бесед — суицид, смерть и похороны. Мнительному, самолюбивому, но все еще не потерявшему интерес к жизни поэту, такие беседы явно не улучшали настроение. Застигнувшие его еще в молодом возрасте проблемы больно ранили душу. Он «выпал» из круга своих друзей, оказался отвергнутым женой, и лишь беседы о скорой кончине приносили покой и успокоение…
Таким образом, масонство как часть казанской жизни — явление сложное и связано с развитием как общественной мысли и просвещения в российской провинции, так и непосредственно с выдающимися личностями города Казани. Учитывая активное участие масонов в общественной жизни губернии, перспективным представляется изучение их как явление не только культурной жизни провинциального российского общества, но и политической, что весьма ярко проявилось в период, последовавший после провала попытки государственного переворота дворянами-декабристами в 1824 году.
комментарии