«Ногаи расценивались в Крыму как «давние неприятели»

Девлет Герай не принял заметного участия в этой смуте*. В основном его роль выражалась в предоставлении кочевий для жителей Ногайской Орды, бежавших от голода и усобиц. Хан был рад пополнению из рядовых степняков, «улусных людей», но очень ревниво и избирательно относился к мирзам. Некоторых он грабил и изгонял из своего юрта. Сыновей Исмаила Динбая и Кутлугбая, потомков Саид-Ахмед-бия, девятерых «Уразлыевых детей» хан принял сначала доброжелательно. Из крымцев и пришлых ногаев в 1559 г. была сформирована стотысячная армия для похода на Русь. Однако, разведав сильную оборону на границах и готовность Ивана IV и воевод отразить нашествие, Девлет Герай раздумал воевать. Мирзы были выдворены за пределы Крымского юрта и сочли за лучшее, вернувшись на родину, подчиниться Исмаилу, сменившему Юсуфа во главе Орды.

В целом же Девлет Герай и Исмаил смотрели друг на друга как на противников. Ногаи расценивались в Крыму как «давние неприятели», а их бий Исмаил в каждой своей шерти царю клялся или воевать с ханом, или хотя бы «быти не в миру» и поддерживать любые антикрымские акции Москвы.

Девлет Герай предоставлял пушки противникам Исмаила — сыновьям свергнутого и убитого им бия Юсуфа и бежавшему от русских астраханскому хану Ямгурчи, направляя мирз-Юсуфовичей на Астрахань. Исмаил тоже не оставался в долгу. Ногайская Орда при нем продолжала принимать татарскую оппозицию, недовольную режимом в Крыму. В разное время за Волгу бежали ширинский мирза Мамашай б. Агиш, царевич Тохтамыш б. Шейх-Аулиар, замышлявший убийство хана, и др. Бий полагал, что против Девлет Герая настроены многие аристократы, и писал Ивану IV, что если тот выдаст ногаям плененного русскими казанского хана Утемиш Герая (Александра Сафакиреевича), то они нападут на Крым «и крымские карачеи и князи к нам передадутца, чаем», и посадят в Бахчисарае Утемиша.

В конце 1550-х годов активизировались военные действия России против Крыма. В степь на татар не раз выступали отряды князя Д.И. Вишневецкого. Кремль понемногу разворачивал экспансию на юг и пытался привлечь в помощники ногайского бия. Включиться в эту кампанию тот смог, лишь утвердившись у власти, с конца 1550-х годов.

Уже в 1559 г. Исмаил послал на Крым своего сына Динбая и племянника Белек-Пулада. Они успешно воевали с татарами, разбили во встречном бою калгу Мухаммед Герая и увели за Волгу многочисленные ногайские улусы, некогда бежавшие из Орды, охваченной смутой. Вскоре после этого, зимой 1559/60 г., совершили набег «Уразлыевы дети», но мало преуспели: крымцы заперлись за Перекопом, а кочевья крымских ногаев оказались в ту пору «все забиты за Днепр, на Литовскую сторону (Днепра. — В. Т.)». Оба похода прошли на удивление бескровно для ногаев. С Крымской стороны Волги безнаказанно пригоняли огромные трофейные табуны и полон. Аппетит у Исмаила разыгрался, он стал выказывать намерение «и зиме и лете на Крым... воиною посылати». Летом 1560 г. он отправил своего сына Уруса с двухтысячным войском в новый набег. Но тот вернулся с полпути, потому что был во время обнаружен противником и уже не мог рассчитывать на обычную для ногаев внезапность.

Эта неудача не охладила бы бия, если бы не произошли изменения в российской внешней политике. Во-первых, Иван IV начал в 1558 г. Ливонскую войну и надолго отошел от крымских дел; во-вторых, ужесточились конфликты ногаев с астраханскими воеводами. Неожиданно оставшись без активной помощи своего главного союзника, Исмаил начал нащупывать почву для замирения с Бахчисараем. Кремлевский двор тут же заверил его в своем расположении, неугодный ногаям воевода И. Выродков был смещен — и Исмаил отказался от своих планов: в конце жизни, в 1563 г., он по-прежнему считал Девлет Герая одним из двух своих главных врагов (наряду с основателем Малой Ногайской Орды мирзой Гази б. Ураком) и просил для борьбы с ним пороху, пушек и пушкарей.

Следующий ногайский бий, Дин-Ахмед (1563-1578), в начале своего правления попытался сблизиться с Крымом. Вскоре после «вокняжения» он направил в Бахчисарай посольство, которое огласило авантюрную идею захвата Астрахани. По сообщению посла в Крыму А. Нагого, осенью 1565 г. прибывшие ногаи предложили хану дружить не с Иваном IV, а с Дин-Ахмедом. В качестве материального воплощения дружбы последний предлагал следующее:

«Пошел бы царь к Асторохани с своеи стороны, а он (Дин-Ахмед. — В. Т.) ... к Астрахани поидет с своеи стороны. И мне (Дин-Ахмеду. — В. Т.) ... в Асторохани поверят и в город меня пустят, и яз... тебе (хану. — В. Т.) Асторохань однолично возму». Другой информатор рассказал Нагому, что Девлет Гераю предлагалось воевать не только Астрахань, но и Казань. Хан взял с собой ногайских послов в набег на «украйны», а по возвращении отпустил домой в сопровождении своего представителя.

Через год, в сентябре 1566 г., последний вернулся от бия с другим его посольством. Оно заявило о готовности Дин-Ахмеда и мирз быть в распоряжении крымского властителя, «где нам велишь служити», а самое главное — объяснило причины столь внезапной активности ногайской внешней политики на крымском направлении:

«Преж сего отец их (Дин-Ахмеда с братьями, т. е. Исмаил. — В. Т.) был в дружбе с московским государем и хотел... на себя крест положити. А мы... от бусурманские веры отступати не хотим и хотим... служити тебе. И ты б... нас жаловал по тому ж, как жалуешь брата нашего Казыя мурзу».

Дело в том, что бий Исмаил в конце жизни фактически разорвал отношения или рассорился почти со всеми тюркскими государями. Его политическая изоляция компенсировалась российским покровительством и щедрым жалованьем из Москвы. Наследников Исмаила не удовлетворяло положение изгоев в мусульманском мире. Поэтому они и принялись налаживать контакты с наиболее могущественным татарским правителем, предлагая ему заманчивую, с их точки зрения, идею отвоевания Нижнего Поволжья.

Кроме того, зависимость Больших Ногаев от России объяснялась опустошением их державы в период Смуты. Распри, голод и мор фатально ослабили кочевников и заставили их безропотно принять помощь и зависимость от богатого Московского царства. Но к концу 1560-х годов Орда значительно окрепла и сплотилась, и ее предводители стали тяготиться экономической и политической зависимостью от царя. Делегация мятежных черемисов в Бахчисарае в марте 1567 г. откровенно, от имени Дин-Ахмеда, разъяснила это хану: «Дотолева. есмя были наги и бесконны, и мы дружили царю и великому князю, а ныне... есмя коны и одены», и как доказательство восстановления своей мощи ногаи предлагали крымцам поддержать антироссийский заговор в Казанской земле, отправить туда войско и рассчитывать на помощь из-за Волги.

В то время Девлет Герай, очевидно, еще не собирался идти на Астрахань, отвоевывать же Казанский юрт у него и в мыслях не было. Поэтому авантюрные инициативы Дин-Ахмеда он обходил молчанием. Тогда тот заявил о своей готовности участвовать в набегах крымских отрядов на русское пограничье, а также предложил скрепить союз браком своей дочери с ханским сыном Алп Гераем.

Правитель Бахчисарая сначала вовсе не намеревался раскрывать объятия степному бию. В фактическом подчинении у хана находилась конница Малых Ногаев, и он считал ее достаточной для решения своих внешних задач. Что же до назойливых предложений из Сарайчука о дружбе и о всяческих военных аферах, то истинная реакция проступает в его предложении турецкому наместнику Кафы (со слов местного толмача А. Нагому): «А нагайских бы... мурз, Тинехмата князя з братьею, нам, к себе приманив, на побитии, а на Нагаех бы учинити на болшом княженье Казыя мурзу, [потому] что он нам верен».

Не чувствуя ответного стремления к сотрудничеству, Дин-Ахмед расстался со своими надеждами на хана.

Таким образом, к концу 1560-х годов ногайско-крымские отношения были омрачены грузом старинных обид. Тем не менее когда в Стамбуле и Бахчисарае начали разрабатывать планы похода на Астрахань, там учитывали возможность помощи и со стороны ногаев. К этому располагали союзнические настроения некоторых мирз. Последние были в курсе крымских и османских военных приготовлений и не желали оставаться в стороне от решающих событий.

Московский посол в Стамбуле И.П. Новосильцев собрал вести и слухи о реваншистских проектах «бусурман» и добросовестно пересказал их в своем статейном списке. Так, на обратном пути из-за моря на Русь от одного азовского жителя он узнал, что «нагайские мурзы присылали из Нагаи послов х Казы-мирзе (Гази б. Ураку, главе Малых Ногаев. — В. Т.) да х крымскому, чтоб они пошли к Асторохани в осень, как лед станет, и мы деи ваших воинских людей прокормим и Астрахань возьмем». Ближайшей осенью хан и Гази готовы, дескать, двинуться к Волге, «а с ними нагаи». Для России же распространяется дезинформация об уходе крымской армии «на литовского».

О том же ногайском посольстве в Бахчисарай рассказывал Новосильцеву русский полоняник в Крыму: «Нагаи присылали х крымскому, чтоб деи он пошел под Асторохань, как лед станет, и приказывали... к нему: мы деи тебя и твоих людей прокормим и Асторохань возмем». Девлет Герай согласился и направил своих послов «в Нагаи», причем главным адресатом ногайских предложений были не крымцы, а османы в лице кафинского санджакбея Касима. Именно в Кафу от них «была кличь крымским татаром, чтоб лошеди кормили и готовы были на службу в осень, как лед станет». Один из подчиненных санджакбея подтвердил, что «присылал... х Касиму из нагаи Урус мирза да азтороханцы и велели ему идти к Азторохани, и Азторохань деи возмем... А за кем деи будет Азторохань, и мы (Большие Ногаи. — В. Т.) того ж будем».

Паша Касим ухватился за негаданное пособничество. Он как глава султанской армии, снаряжавшейся в Нижнее Поволжье, послал союзникам жалованье и приказал им приходить под Астрахань со скотом, когда крымско-османская конница приблизится к ней.

Российское правительство находилось в курсе замыслов нурадина и загодя приняло превентивные меры. В целом оно в то время могло полагаться на верность бия Дин-Ахмеда шертным договорам. Поэтому в наказе Новосильцеву, составленном перед его отъездом к султану, был заготовлен ответ на возможное утверждение турок, будто «Тинехмат князь и иные мурзы к [Касим-] паше и х крымскому царю присылали послов своих, а государю царю и великому князю учинились непослушны»: «То слово ложное. Тинехмату князю и иным мурзам толко от государя нашего... отстати, и Нагаискои Орде всеи быти от государя нашего разоренои». И в самом деле, участие Дин-Ахмеда в подготовке астраханской кампании незаметно, чего нельзя сказать о его брате Урусе.

Как известно, поход на Астрахань в 1569 г. закончился бесславно. Турки и крымцы не решились штурмовать город и, постояв лагерем под его стенами, отправились обратно. Во время этой быстротечной авантюры ногаи и приастраханские кочевники, выполняя уговор, «присылали с кормы. А толко б... к туркам они корму не присылали — рассуждал Иван Новосильцев, — и многим было з голоду у Азторохани померети и не отоити прочь». Помощь продовольствием явно шла от нурадина. Дин-Ахмед не только не присоединился к Касим-паше, но и послал своих людей добывать языков. «Тинехматовы татарове» захватили пятерых турок и доставили их воеводам, «дружачи царю московскому». Пленных удалось вернуть лишь после того, как османский военачальник отписал об этом Урусу и тот «у астороханцев тех турок выбаял». Но никакого участия в военных действиях Урус не принял, оставив себе функции интенданта армии вторжения.

Бий же практически не проявил себя осенью 1569 г. Здесь сказалась не только верность шертям, заключенным с Москвой, но и особенности ногайско-крымских отношений. 29 ноября 1569 г. послу в Бахчисарае А. Нагому русские гонцы, побывавшие в Астрахани как раз во время похода Касим-паши, рассказали, что Дин-Ахмед имел свои расчеты на случай взятия ее мусульманами. Глава Большой Ногайской Орды намеревался «датца на душю турскому» — и только ему.

О какой-либо подчиненности Девлет Гераю не могло быть и речи: «А крымскому... царю верить немочно, потому что многие нагаиские мурзы побиты от крымских царей, а крымские цари и царевичи побиты от нагаиских князеи и мурз». Когда в турецко-крымский походный стан пришла весть о том, будто к Волге явился союзник Касима Урус, а следом якобы ожидается Дин-Ахмед, в шатре у Девлет Герая собрался совет. Беки, шейхи и мирзы Крымского юрта тоже не испытывали приязни к ногаям и припомнили, «каким обычаем под Астороханью нагаиские мурзы убили Магмет Герая царя и сына его Богатырь салтана и иных царевичев (в 1523 г. — В. Т.); и против... тебе (Девлет Герая. — В. Т.) стоит Тинехмат князь и все мурзы нагаиские. А за хрептом у тебя Казы мурза з братьею (т. е. Малые Ногаи). А ты... у них побил их руду (роду? народу? — В. Т.) неколко, и ты... их себе ставишь — доброхоты ли?!».

Вскоре после отхода крымско-турецкого войска от Астрахани бий прислал Девлет Гераю отказ выдать дочь за царевича Алп Герая, «потому что... прежних наших дочери за крымскими цари и царевичи были безчестны, держите их за кума место». Бросив этот упрек (оснований для которого не находится в известных источниках), он раздраженно выдвинул еще и следующие претензии: «Да ты же... к нам пишешь ерлыки новым обрасцом, а печать... свою прикладываешь на лице, и ты бы... вперед то отставил!». Не совсем ясен смысл этого неудовольствия, но понятно, что глава ногаев усмотрел в ханских обращениях недостаток должного уважения к себе.

На короткий срок обе стороны обиженно замолчали. И вдруг в 1571 г. Девлет Герай как будто очнулся. В Сарайчук поехали его послы с повторным предложением династического брака и — главное — «Тинехмата князя и мурз подымати на государя московского». Эта активность была связана с разработанным в Крыму и в Турции планом большого нашествия на Россию. Шел поиск союзников, и хан решил, оставив прежние размолвки, обратиться к заволжским степнякам. Их предполагалось привлечь в состав коалиционного войска для нападения на Москву, а также предложить им самостоятельно захватить Астрахань.

Дин-Ахмед все-таки согласился на брак дочери с Алп Гераем, не вспомнив на сей раз о «бесчестьи» ее предшественниц в Крыму (впрочем, и на этот раз свадьба не состоялась), но теперь ставил непременное условие своего участия в походах: «Толко... турскои и крымскои царь дадут нам жалованья болши московского государя, и мы... с турским и с крымским царем на московского государя заодин станем промышляти; а взяв Асторохань, отдадим турскому. А толко... дадут нам жалованья менши московского государя, и мы... с ними на московского государя не станем. Про што... нам у себя жалованья потерять?!» Ногаев тут же заверили, что им дадут «жалованья перед московским государем вдвое».

Судя по известиям о походах татар на Москву 1571 и 1572 гг., бия удалось уговорить. В армии Девлет Герая были ногаи и крымские, и Малые, и Большие. Г. Штаден свидетельствует, что под Москвой в 1571 г. было тридцать тысяч всадников-ногаев. Это число совпадает с данными Посольского приказа: пятнадцать тысяч из улусов нурадина Уруса и столько же от Ураз-Мухаммеда и других мирз. За сожжением Москвы в 1571 г. последовал повторный поход хана в 1572 г., завершившийся страшной сечей на Молодях и отступлением крымской армии.

Итоги двухлетней кампании оставили Больших Ногаев крайне неудовлетворенными. Тот же Штаден пишет, что «нагаи, которые были в войске (крымского. — В. Т.) царя, были недовольны тем, что добыча поделена не поровну, потому что они помогали царю жечь Москву». Триумфальное для хана завершение первого похода 1571 г. побудило бия направить на Русь уже свои собственные отряды. Когда они, побитые под Москвой, разбрелись по улусам, астраханские служилые казаки разгромили Сарайчук.

В Бахчисарай срочно полетела депеша с призывом о помощи. Но, расстроенный крахом своих и султановых замыслов одоления России, Девлет Герай не желал более иметь дела с ногаями. «Ногаи... меня оманывают», — заявил он бекам на совете. Не получив подмоги, бий разразился горькими упреками:

«Ты к Москве ходил, и ты... лише полону жаден, а у нас... у самих жены и дети в полон поймали московской царь и юрты наши пожег. Толко ты нас стравил с московским царем, а нынече... нам пристанища нигде нет. А ведь... ты тем нас подбаел на Московское царство, что ты сказывал: Москву взял, а едешь на Москву на царство — и мы... за то с тобою и ходили».

С тех пор Дин-Ахмед надолго разочаровался в союзе с крымцами и не желал участвовать в их военных предприятиях. Осенью 1575 г. Девлет Герай попытался привлечь его к походу в польско-литовские владения, «и мы де вашу правду тут и увидим», т. е. если бий пришлет свои войска. Бий не прислал. Преемник Девлет Герая, Мухаммед Герай II, неоднократно направлял за Волгу посольства и пытался возобновить переговоры о сватовстве; Дин-Ахмед оставлял эти обращения без ответа. Наконец, когда хан уже успел разочароваться в перспективе налаживания добрососедства с Большими Ногаями, Дин-Ахмед, подавленный беспрестанными нападениями волжских казаков, сам заговорил о дружбе. В марте 1578 г. его послы предложили Мухаммед Гераю вместе с ногаями воевать «украйны» и обменяться в знак союза сыновьями «в заклад». Хан злобно отрезал: «Нагаем... верити нечему: что они ни говорят — то лжют!».

Новый ногайский бий Урус (1578—1590) подвергся усиленному пропагандистскому нажиму со стороны Бахчисарая. Тем не менее и он не оправдал надежд крымцев. Урус чувствовал угрозу со стороны казаков, которые начали селиться на Яике, и поначалу считал единственным средством противодействия им хотя бы видимость дружбы с царем. Поэтому в первых же своих посланиях в Москву он заявил о верности шертным договоренностям, «докуды от тебя лиха не увижу», и о несогласии с многочисленными предложениями крымского монарха воевать с Москвой.

Хотя Гераев в конце 1570-х годов больше волновали не стычки с русскими, а неудачная война с Ираном. И именно к совместным сражениям с кызылбашами (персами) безуспешно пытались они склонить Больших Ногаев.

Утверждение «крымский мне недруг» можно расценивать как официальную внешнеполитическую линию ногаев до середины 1580-х годов. В ее русле вели себя и многие мирзы, ориентируясь на своего предводителя. «Брат мои Урус князь к недругу твоему, х крымскому царю, посла не посылает, а я ж потому с крымским царем не говорю», — писал Ивану IV в 1579 г. Ак б. Шейх-Мамай.

Вместе с тем истинная картина оказывалась более сложной. Уже в 1578 г., в начале правления Уруса, сами ногаи говорили русским, будто «Урус князь и (нурадин. — В. Т.) Тинбаи мурза и все нагаиские мурзы со государем не прямо живут, а сего деи лета в Крыме было нагаиских людей от двух третеи ото князя и ото всех мирз». В Москве, конечно, знали об антироссийских настроениях бия и об участии Больших Ногаев в набегах на русское пограничье. Урус опасался пока разрыва с царем и оправдывался то самовольными действиями мирз, то разбоями тех ногаев, что мигрировали на Крымскую сторону Волги.

Однако отношения с Россией ухудшались, и в начале 1585 г. Урус и нурадин Динбай прислали гонцов к хану Ислям Гераю с предложениями о дружбе и ссылке «по-прежнему», а также о совместных походах на Россию и Речь Посполиту. Не смущаясь отсутствием логики, они тут же просили хана обратиться к Ивану IV с просьбой утихомирить казаков и повелеть им убраться с Волги и Яика. Хан был рад возобновлению контактов с Ордой и воспринял все эти предложения благосклонно. Через год обе державы скрепили союз женитьбой Ислям Герая на дочери Уруса и выплатой последнему богатого калыма. Уже велись переговоры об ударе с двух сторон по казыевцам, но вскоре верхушке Крымского юрта стало не до ногаев: там разразился очередной династический кризис.

Теряющий свое влияние и территории Урус был вынужден восстановить сотрудничество с Москвой. Он прикочевал для шертования к Астрахани и выдал воеводам и крымскому царевичу-эмигранту Мурад Гераю двух обретавшихся у него посланцев Ислям Герая. Этот шаг, с его точки зрения, должен был продемонстрировать царю его решимость к союзу: «А такое дело искони не бывало, что послов выдавати. И то дело яз для тебя зделал. Такова дела ни отец мои Исмаил князь, ни брат мои Тинахамат князь не делывали». После заключения шерти Урус выразил готовность не только не общаться более с Бахчисараем, но и воевать с ним (при этом учредить заставы на Тереке, не пропуская крымскую армию к персидским владениям на Кавказе). Сыновья бия действительно стали совершать набеги в причерноморские степи; хан Гази Герай в ответ посылал войска на улусы Больших Ногаев на Крымской стороне, да еще поднимал на них Ногаев Малых. В этих стычках погибли сын Уруса Саты и сам бий Урус.

Крымские государи первой трети XVII в. Селямет Герай и Джанибек Герай не смогли преодолеть традиционных предубеждений и подозрительности по отношению к Большим Ногаям. Заволжские номады тоже не изменили давней неприязни к крымцам. Однако обстоятельства порой складывались так, что двум юртам приходилось завязывать тесные контакты, диктуемые политической обстановкой, все более критической для ногаев. Вооруженных конфликтов между ними почти не было, но и союза не получалось, хотя бий Иштерек в 1613 г. выдал дочь за Джанибек Герая. Лишь изредка улусные ополчения присоединялись к ханским войскам ради добычи в походах на Украину или горцев.

Когда Иштерек в период русской Смуты начала XVII в. решил разорвать свои шертные обязательства перед Москвой, он предпочел искать покровительства у султана, чем вызвал резкое недовольство бахчисарайского двора — посредника Порты в делах Дешт-и-Кипчака. Хан гневался, что принятием от падишаха знамени-санджака (символа власти) бий его «кабы поставил ни во что». Иштерек же в ответ на это возмущение и угрозы войны заявлял: «Турскои царь великои, и (бий. — В. Т.) под его рукою быть хочет... А крымскои царь мои ж брат и на Крыме посажен от турсково». Крымские отряды начали набеги на правобережные кочевья ногаев. Это послужило одной из причин возвращения Иштерека под покровительство России. Посольский приказ был в курсе напряженности в отношениях между Крымом и Большими Ногаями, и на него не производил впечатления наивный шантаж их лидера о готовности Джанибек Герая якобы защищать его от внешних вторжений, о его намерении дать бию город Гёзлев, «чтоб мне с ним (ханом. — В. Т.) быти». Конечно, тот не собирался уступать заволжскому правителю крупнейшую крепость юрта. Но внимание к положению в Ногайской Орде проявлял постоянно.

Одним из знаков такого внимания была попытка утвердить мирзу Кара Кель-Мухаммеда на бийский пост, вакантный после смерти Иштерека в 1619 г. Верховные иерархи ногаев не желали ни в малейшей степени зависеть от Гераев и, чувствуя за собой поддержку царя и воевод, осмеливались на вооруженные вторжения в Причерноморье, доходя иногда до Перекопа. Некоторые мирзы включились в династическую интригу, развязанную царевичем Шахин Гераем. Но большинство их в 1620-х годах уже начало автономное существование, и их политическая ориентация все более зависела не от общих интересов Орды, а от групповых устремлений враждующих кланов мирз Урмаметевых, Тинмаметевых и др. Они переходили на Крымскую сторону Волги и вливались там в число ханских подданных. Уже в 1628 г. Джанибек Герай имел основания утверждать, что взял под покровительство ногайский народ. Наверное, самое массовое переселение произошло осенью 1636 г., когда многотысячные улусы Урмаметевых, ведомые крымским калгой Хусам Гераем, двинулись на запад через Дон.

В дальнейшем остатки жителей Ногайской Орды по большей части влились в состав населения Крымского ханства или Малых Ногаев, кочуя по всей огромной степной полосе между Волгой и Дунаем.

Заслуживает особого упоминания враждебность крымских мангытов, возглавлявшихся кланом Мансур-улы, к их заволжскими соплеменникам — ногаям. Корни этой вражды просматриваются с конца XV в. Неприязнь к Мангытскому юрту отразилась уже в сочинении поэта Шал-Кийиза Тиленши-улы, состоявшего при дворе Тимура б. Мансура, беклербека при хане Большой Орды Ахмеде: «Когда смотрю на свою Десятиудельную ногайскую родину, Вижу ненавистного Окас (Ваккас. — В. Т.)-мирзу, Ненавистники-злодеи, Собравшись, что-то замышляют. И вижу, как этот несчастный мир Опрокинулся в омут».

По сведениям Утемиш-хаджи, убийство совершили сыновья Мансура — Тимур и Дин-Суфи (впрочем, это не единственная версия тех событий, встречающаяся в источниках). То есть между двумя ответвлениями дома Эдиге — Нурадиновичами и Мансуровичами — по не вполне ясным причинам возникло противостояние. В таком случае становятся понятными возражения ногайского мирзы Джаббар-Мухаммеда в 1639 г. против ухода его сыновей в Крым (где базировался могущественный мангытский клан Мансур-улы):

«А... Мансуровы дети... коли нам друзья бывали? От семи наших отцов крововые наши недруги». Можно полагать, что поводом для этой двухсотлетней кровной вражды послужила расправа сыновей Мансура над Ваккасом в конце 1440-х годов.

*Начало главы в предыдущем выпуске.