Крымское ханство и Ногайская Орда в XVI — начале XVII веков

6.2. Крымское ханство и Ногайская Орда в XVI — начале XVII вв.

В.В.Трепавлов

До последней четверти XV в. нет сведений о связях Крымского ханства с Ногайской Ордой (Мангытским юртом). Очевидно, лишь разгром сибирско-ногайским войском большеордынского хана Ахмеда в 1481 г. заставил крымцев увидеть в ногаях силу реальную, и главное — враждебную Большой Орде, основному противнику Гераев в то время. В начале 1490-х годов предпринимались неоднократные попытки наладить военное сотрудничество на этой почве.

Уничтожение Менгли Гераем Большой Орды в 1502 г. сразу резко подняло его политический вес в Дешт-и-Кипчаке. Преемник Мусы, бий Ямгурчи, пресек попытки некоторых ногайских мирз не то что помочь Ахматовичам, но даже приютить их. При этом он мотивировал свои жесткие действия именно высочайшим статусом крымского правителя: «Из старины наш прямой государь Менли Гирей царь стоит; а брат наш Муса князь с ним в шерти и в правде был, и мы того деля сь его недруги с Ахматовыми детьми не билися». Братья и племянники бия, которым адресована была эта тирада, соглашались: «Государь наш Менли Герай царь стоит; а недруга его Шиг-Ахметя да Хозяка отшлем (от себя)». Для подтверждения своей преданности Ямгурчи обещал даже послать войско для охраны крымских рубежей от ордынцев со стороны Волги. Весной или в начале лета 1503 г. он заключил с Менгли Гераем шертный договор по стандартной формуле быть другу хана другом, а недругу — недругом. До конца жизни бий клялся не допустить объединения ногаев с Ахматовичами; к тому же от этого его постоянно предостерегал и Иван III.

После смерти Ямгурчи (около 1503 г.), ногайско-крымские отношения стали резко ухудшаться. Его и Мусы преемники не желали более признавать Менгли Герая старшим государем и разорвали шарт-наме. Вскоре ногаи повсеместно стали восприниматься как противники крымцев. Уже в августе 1504 г. в «памяти» московскому послу в Бахчисарай И.И. Ощерину содержалось задание сообщить хану о приезде в Ногайскую Орду миссии от великого князя литовского Александра Казимировича с характерной оговоркой:

«Ино ведь то, господине, знатно, чего для он послал, ведь ему с ними (ногаями. — В. Т.) нет никоторого дела, опричь того, что на вас (крымцев. — В. Т.) их наводити». Но мирзы и без литовских подсказок и подарков начинали планировать удары по Крыму, тем более что Менгли Герай параллельно вел переговоры о союзе и с Москвой, и с Вильно, пытаясь убедить их в своей верности будущим коалиционным обязательствам.

Когда в 1507 г. началась очередная русско-литовская война, Крыму пришлось выбирать. Войско во главе с самим ханом, по договоренности с польско-литовским королем Сигизмундом I, двинулось было к российским рубежам... но не дошло. Узнав об уходе основных вооруженных сил Крымского юрта на север, ногаи впервые решились вторгнуться в его пределы. У Менгли Герая появилась уважительная причина не ввязываться в войну между «неверными». Он повелел калге Мухаммед Гераю повернуть рать на ногаев, но по пути тот «з коня летел и рознемогся». После единственной стычки с противником наследник привел отряды домой. Историки справедливо видят в этой вылазке мангытской конницы плод усилий московской дипломатии и прежде всего щедрых подарков, выданных авансом за будущий набег на Крым.

Заволжские мирзы и батыры получили отпор, не понеся, видимо, больших потерь. Через два года они задумали новый большой поход. Предводительствовали в нем мирзы Агиш б. Ямгурчи и Саид-Ахмед б. Муса. В союзники они взяли астраханского хана Абд ал-Керима. Конница Мухаммед Герая наголову разгромила их на восточных границах Крымского юрта. То же повторилось и в следующем году. В 1511 г. ногаи внезапно подошли к Перекопу, полонили много женщин и детей и спешно отошли назад. Войско ханства находилось в ту пору в Валахии. Возможно, об этих событиях рассказывает Саид-Мухаммед Риза: во время крымского нашествия (1509 г.?) мирза Саид-Ахмед отступил к Волге, спасая свою семью. Объединившись там с «Мумай-беем» (мирзой Мамаем б. Мусой), он напал на крымцев и разбил их. В 1515 г. крымская армия ходила на восток, однако ногайские улусы заранее перебрались на левый берег Волги, недоступный для крымцев. Да у ногаев уже и не было сил сопротивляться, не говоря уж о планах прорыва к Перекопу. В то время в их Орде разгорелась смута.

Междоусобные распри середины 1510-х годов заставили сыновей Мусы на время забыть о неприязни к Гераям. Вожди противоборствующих лагерей старались привлечь каждый на свою сторону таврического владыку как самого могущественного правителя на послезолотоордынском пространстве. И тот и другой клялись в своей преданности новому хану — Мухаммед Гераю I. Так, мирза Алчагир вместе с двенадцатью мирзами явился в Крым, «в ноги пал и холопом ся назвал, и, бив нам челом, слугами ся учинили». Мирза Шейх-Мухаммед заверял хана: «Яз волному человеку (т. е. хану. — В. Т.) холоп тебе, а государь мне ты... а и старейшей наш брат (Алчагир. — В. Т.), и мы все — твои холопи, и люди, и улусы наши твои жь». Довольный Мухаммед Герай заявил, что отныне помимо знати Крымского юрта, «Ординского юрта (т. е. бывшей Большой Орды. — В. Т.) да и Нагайского уланы и князи, и мурзы, и добрые люди мои холопи и слуги». Тем не менее Шейх-Мухаммед не предпринял реальных шагов для сближения с Крымом и подтверждения своего «холопства», а напротив сблизился с астраханским ханом Джанибеком. Алчагир же, узнав о тайной ссылке брата-врага с Мухаммед Гераем, в страхе бежал из Крыма. После этого из Бахчисарая внимательно наблюдали за делами на Волге и за Волгой, но ногаи, занятые междоусобицами, не давали повода для опасения.

В 1519 г. ногаи потерпели поражение в войне с казахами. Территории Ногайской Орды оказались в подчинении у казахского хана Касима. Большинство мангытской знати перебралось на запад — в крымские владения. Утратив власть над своим юртом, она оказалась деморализованной и окончательно раздробленной. В таком состоянии ей не оставалось ничего другого как переживать лихолетье под покровительством хана Мухаммеда Герая I.

Оказавшись на правобережье под его защитой, мирзы были вынуждены демонстрировать ему максимальную лояльность. Одним из показателей этой лояльности стало участие ногаев в большом крымском нашествии на Русь летом 1521 г.: они перечисляются летописцами в составе «безбожного воиньства» наряду с литовцами и «черкасами». Видимо, присутствие массы беженцев из Мангытского юрта послужило одним из стимулов для этого похода. Во-первых, ногайская конница многократно увеличивала силы ханства и придавала большую уверенность в успехе кампании; во-вторых, скопище бездомных, голодных, озлобленных и буйных ногаев, которых казахи лишили земель и скота, требовалось увлечь на любое внешнее предприятие, чтобы они в конце концов не обратили оружие и ярость против подданных Мухаммед Герая.

После победоносного возвращения из похода хан намеревался вскоре повторить его. И здесь вновь вмешался ногайский фактор, но с неожиданной стороны. Умер грозный хан Касим. Казахское ханство осталось без общепризнанного лидера, и ногаи потянулись на родину, за Волгу. Расстроенная система власти Ногайской Орды начала быстро восстанавливаться. Наиболее авторитетные предводители ногаев, сын Мусы Мамай и сын Ямгурчи Агиш, искали возможность избавиться от тягостного сюзеренитета и покровительства Гераев.

Такой случай вскоре представился. В конце 1522 г. большое войско Мухаммеда Герая I без боя вошло в Астрахань. Ногаи еще числились среди его союзников (а сам он, возможно, считал их уже своими подданными). Местный хан Хусейн бежал, на его место был посажен калга Бахадыр Герай б. Мухаммед Герай. Через некоторое время в Хаджи-Тархане разгорелся жестокий конфликт, ногаи обратили клинки против крымцев, убили хана и калгу. Летописи приводят численность войск, противостоявших в тех событиях: «сто тысяч и тритцать тысяч от двух тысяч нагаи побежден бысть окааныи и гордый мучитель». За неимением других сведений приходится принять эту цифру, хотя в столь убедительную победу Мамая и Агиша при шестидесятипятикратном превосходстве крымцев верится с трудом. Крымская армия в беспорядке отступала от Волги на запад. Те воины, что уцелели от сабель и стрел конницы Мамая и Агиша, тонули при переправе через Дон. Гонцы-казаки, состоявшие в русском посольстве в Стамбуле, оказались в ту пору поблизости и видели, как «крымские татарове... бегли от нагаиских мырз и за Дон возились, и... на Дону топли». Кочевые улусы юрта спешно втягивались на Таврический полуостров, под защиту Перекопских укреплений. Старшая ханша-вдова с детьми заперлась в Старо-Крымской крепости.

Бекам Мемешу и Девлет-Бахты удалось собрать в степи двенадцать тысяч воинов рассеянной армии. Отчаянно сражаясь, отбив атаку мирзы Хаджи-Мухаммеда б. Мусы (которого ранили), они пытались заслонить собой Перекоп. Но опоздали. Пока они бились в чистом поле, через неохраняемые валы (стража в страхе разбежалась) основные силы вражеской конницы ворвались во внутренние владения ханства. С. Герберштейн пишет, что ногаи отступили от Перекопа, не сумев одолеть его укреплений. Но русские и крымские источники единодушно свидетельствуют о разорении ими полуострова. Правда, при этом Мамай и его соратники действительно не смогли взять ни одного города. Возможно, эта деталь, которую Герберштейн наверняка узнал от русских информаторов, была понята им как неудача при осаде Перекопа.

Одна часть ногаев устремилась к Старому Крыму, другая — к Кырк-Еру. Захватить крепости они не сумели, но «что было улусов и стад в Крыму... лошадиных и всякой животины, то все выимли... Из гор и из лесов волочили жены и дети, и живот весь выгонили». Тем временем к Перекопу с севера подошли остатки ханского воинства, собранные Мемешем и Девлет-Бахты. Из-за крепостных укреплений на них обрушился союзник Мамая, ордынский царевич Шейх-Хайдар. Битва длилась три дня. Оба бека пали в бою, их отряды подверглись истреблению. Там же нападавшие убили одного и захватили в плен двоих сыновей Мухаммеда Герая I. Мамай, Агиш и Шейх-Хайдар опустошали Крым целый месяц. В апреле 1523 г. с огромным полоном и стадами они двинулись назад. Русское посольство наблюдало массовое скопление победителей, захваченного скота и пленных крымцев на обоих берегах Дона.

Так ногаи расквитались с Крымом за походы Менгли Герая и Мухаммед Герая 1507—1515 гг. В определенном смысле (и, может быть, такова была «идеологическая» подоплека вторжения) они возвращали себе тех соплеменников и то имущество, что в огромном количестве были захвачены у них крымской армией в 1509 г. и перемещены во владения Гераев.

Главной задачей нового хана Саадет Герая было обезопасить юрт от повторных ногайских нашествий. Он мобилизовал остатки ополчения и рассредоточил в караулах по степи: «Зиму всю стерегли крымцы... розставясь по дорогам, переменяясь по месяцам. А людем царь не велел разъезжаться». Одновременно началось большое фортификационное строительство на Перекопе — татары возводили новые башни. Тем более что вскоре «ко царю весть пришла: мангиты (астраханские. — В. Т.) и нагаи с Агишем содиначились, а Саидет Кирею царю противу их стояти некем» (всей рати у него не набиралось и пятнадцати тысяч). Однако опасность повторного вторжения ногаев вскоре исчезла из-за начавшихся в Ногайской Орде очередных раздоров между мирзами.

В 1530—1540-х годах взаимоотношения двух юртов оставались настороженными и зачастую враждебными. Победоносные крымские походы эпохи Менгли Герая были вытеснены из памяти народов событиями 1523 г. Долгие годы жители Ногайской Орды и Крыма вспоминали убийство Мухаммед Герая и последующее опустошение полуострова Мамаем и Агишем — первые как триумф, вторые как трагедию. Через пятнадцать лет после тех событий мирза Кель-Мухаммед б. Алчагир с удовольствием рассуждал: «Тактамышева царева юрта царь Бога забыл, и яз Богу на коленех сел. И он для нашие правды нам его (юрт. — В. Т.) дал, тот же Бог». Коллизия 1523 г. служила для мирз точкой временного отсчета: «Как Магмед Кирея царя убили — от тех мест и по ся места дружбе нашей с тобою порывка не бывало. Тому полтретьяцать лет, как мы собою в дружбе», — писал ногайский бий Юсуф Ивану IV в 1549 г.

Впрочем, иногда в этих отношениях наступало некоторое потепление, которое выражалось в оживлении контактов. Например, правящий клан ногаев завязал родственные узы с Гераями. Глава Ногайской Орды в 1530-х гг., бий Саид-Ахмед, был женат на дочери хана Сахиб Герая, а мирза Урак б. Алчагир являлся сыном сестры хана. Но эти связи отступали на второй план, когда начинался очередной виток схватки за гегемонию на юге Восточной Европы. Тем более что ко второй половине 1530-х годов ногаи оправились от внутренних смут и предстали перед соседями как мощная политическая сила. Высшие мирзы Ногайской Орды в начале 1530-х годов активно налаживали контакты с Россией и, зная об ее охлаждении к Крыму, пытались уверить Москву в своем антикрымском настрое. Осенью 1532 г., следом за посольством бия Саид-Ахмеда, на Мещеру ворвался крымский отряд во главе с Баки-беком (лидером рода крымских мангытов Мансур-улы). Русские, не разобравшись, обвинили ногаев в сговоре с крымцами, но бий объяснил, что Баки увязался за его послами, «и яз его прогонил в Крым, к тобе правды своей для». В декабре 1535 г. в русскую столицу явились посланцы поволжских мирз и вместе с ними представитель Баки, который в то время уже обретался в Ногайской Орде. На переговорах в Посольском приказе представители мирз — детей Алчагир-бия, Хасан-бия, Шейх-Мухаммед-бия, а также Исмаила б. Мусы и Баки обязались по шерти препятствовать крымским набегам на Русь. Убежденным противником Сахиб Герая объявил себя мирза Хаджи-Мухаммед б. Муса; мирза Кель-Мухаммед б. Алчагир называл Крым своим недругом и действительно посылал к рубежам царства Гераев свои отряды; Исмаил тоже считал себя «ратным» (т. е. находящимся в состоянии войны) с ними. Мирзы обещали информировать партнеров по шерти обо всех намерениях Бахчисарая, надеясь на своих информаторов — «ушников». Вот в такой воинственной компании оказался глава крымских мангытов Баки.

Отчего он поселился у ногаев, понять непросто. Сам хан Сахиб Герай в послании царю рассказывал о задуманной им интриге против своего соперника в династическом споре — Ислям Герая:

«Наперед сего брат мои Ислам салтан о юрте со мною ловился и от нас страху имел, да и берегся добре. И яз того для Бакы мирзу в Нагаи посылал. А Ислам от нагаиские стороны не берегся. И яз ему (Баки. — В. Т.) наказал: там буди, посмотри. И наше дело зделали... И он время нашел: пришед с тысечею человек да орду его (Ислям Герая. — В. Т.) потоптал, а его убил». В позднейшей крымской официальной историографии замысел расправы с соперником также приписывался хану, который «заказал убить Ислам Герая своему смелому и отважному племяннику, известному мирзе Баки бегу».

По версии же ногайского мирзы Кель-Мухаммеда, инициатива убийства Ислям Герая исходила от него; именно по его-де наущению («с моего слова») Баки вместе с братьями мирзы, Джанаем и Усеком, во главе тысячи всадников (цифра совпадает с приведенной в грамоте Сахиб Герая) напал на ставку царевича и «у твоего (Ивана IV. — В. Т.) и у нашего недруга голову ссекли — у Ислама». Учитывая взаимную подозрительность, граничившую с неприязнью, между ханом и Баки, едва ли можно предпочесть объяснение Сахиб Герая. Но вряд ли и ногайские мирзы обладали достаточным авторитетом для мангытского вельможи, чтобы отправить его на убийство хан-заде. Авантюрный и самостоятельный нрав Баки позволяет допустить его собственную инициативу в нападении на Ислям Герая. К тому же при нем постоянно находились триста — четыреста (по другим сведениям, пятьсот — шестьсот) собственных преданных дружинников.

Сахиб Герай не строил иллюзий насчет солидарности с ним ногаев даже после их участия в разгроме его злейшего врага. Набиравшая силу Орда, к тому же принявшая в свою среду коварного Баки, представлялась ему серьезной угрозой. На пространстве между Днепром и Перекопом круглый год стояли его военные заставы. А когда хан собрался в поход на Молдавию, то приказал срочно воздвигнуть новую крепость, Фарах-Керман, для противостояния возможному нашествию с востока.

Эта крепость не остановила ногаев, и нашествие все-таки состоялось. Еще в начале 1538 г. мирза Хаджи-Мухаммед, один из лидеров поволжских мирз, выражал Ивану IV готовность послать на Крым двадцатитысячное ногайское войско во главе с Али б. Хасаном и еще шестью мирзами, если на то будет желание великого князя. Великий князь отвечал: «Мы того добре хотели». Когда Сахиб Герай направился в Молдавию, кочевая конница двинулась на Крым и внезапно напала на хана во время переправы того через Днепр. Однако крымцы сумели быстро развернуться и отразить атаку. Не добившись мгновенного успеха и не рискнув вторгаться за Перекоп (путь к перешейку преграждал Фарах-Керман), ногаи столь же стремительно отошли к Волге, а хан продолжил поход.

В 1547 г. Сахиб Герай захватил Хаджи-Тархан, ханствовавший там Ямгурчи бежал. Хан не удовлетворился изгнанием правителя, но предпринял массовый вывод населения в свой юрт. «Людей их и улусов их там не оставили, всех пригонили к себе», — писал он Ивану IV. Захват нижневолжской столицы и увод народа привел в ярость верхушку Ногайской Орды. Так же, как когда-то после похода Менгли Герая 1509 г. и полонения им ногайских улусов, в конце 1548 или в начале 1549 г. было решено идти на Крым — видимо, не для возмездия за разгром города, а ради возвращения астраханцев. Командовать двенадцатитысячным войском поручили мирзе Али б. Юсуфу. В бою с сорока тысячами крымцев у Перекопа ногаи не смогли выстоять против артиллерийских залпов. С небольшим отрядом мирза бежал, бросив раненых и убитых соратников на поле боя. Многие попали в плен и подверглись жестоким истязаниям. У въезда на Перекопские укрепления хан соорудил две башни из отрубленных голов. Это событие вошло в историю как «Ногайская бойня» (Ногай кыргыны).

Трактовку крымским ханом его отношений с ногаями в тот период трудно назвать адекватной. «Коли есмя Астрахань взяли, — писал он в Москву, — ино нагаиские князи, Ших Мамай князь в головах, и все мирзы нам послушны учинились. Кого мы велим им воевать — и им того воевать, а на кого мы не велим им ходить — и на того не ходят. Так нам послушны и повинны учинились». Эта оценка абсолютно расходилась с реальностью. Поход Али б. Юсуфа полностью опровергал высокомерные утверждения Сахиб Герая. Уже вскоре после взятия им Астрахани ногаи направили в Бахчисарай посла с резким заявлением, в котором, во-первых, обвиняли хана в напрасном разорении города, во-вторых, предъявляли свои права на днепровские степи («Буди тебе ведомо: Днепр... наш коч, твои татаровы по Непру не кочевали»). Появление территориальных притязаний к Крымскому юрту со стороны заволжской Орды говорит о значительном уже в то время ногайском населении ханства; особенно увеличилось оно в результате переселения астраханских подданных в 1547 г.

Еще более непримиримым стало отношение к Гераю после «Ногайской бойни». На протяжении 1549 г. из степи шли вести, что «с крымским ногаи в великои недружбе», что мирзы возмущены жестокостью хана к пленным и намерены повторить поход, что старший сын Шейх-Мамая Касим принялся ловить на «украйнах» Руси мелкие крымские отряды и столь же зверски расправляться с ними.

С одной стороны, ногаи горели жаждой мести, но с другой — получив сокрушительный отпор, опасались задевать Бахчисарай. Они попробовали было найти поддержку у царя Ивана IV. Тот изъявлял солидарность, соболезновал потерям и предлагал мирзам повторить поход «сею зимою» (1549/50 г.), обещая направить свое войско будущим летом. Но от повторного риска мирзы отказались, да и сомневались в искренности царских намерений в период разгорающейся Казанской войны. Они были правы: Иван Васильевич вовсе не собирался начинать боевые действия в южных степях накануне решающей борьбы за Казань. Единственное, чем он реально выразил сочувствие, так это арест в Москве крымского посла и призыв к донским казакам совершить набег на крымские владения.

Не следует думать, будто при враждебности правителей контакты между двумя юртами абсолютно прекратились. От того же 1549 г. сохранилось известие, что сын аталыка (дядьки-воспитателя) бия Юсуфа уехал в Крым «грамоте учитися»; наверняка продолжалась торговля. Но в целом, конечно, связи ослабли.

Кардинальная перемена в ногайско-крымских отношениях наметилась с начала 1551 г. Умершего хана Сахиб Герая сменил Девлет Герай. «Тот недруг от сего прелестного света отшел», — писал о Сахиб Герае бий Юсуф и добавлял, что его преемник «мирен с нами»; «крымсково первово царя не стало, а на его место инои царь учинился. И тот царь с нами в дружбе и в братстве учинился, и послы наши меж нас ходили». Вскоре Девлет Герай сделал широкий жест примирения, освободив из тюрем и отпустив домой воинов Али-мирзы, плененных в «Ногайской бойне».

Миролюбие хана преследовало глобальные политические цели, о чем свидетельствовало его посольство в ногайскую столицу Сарайчук, в которое входил и представитель османского султана. Новый владелец бахчисарайского дворца желал союза с мусульманскими юртами против России. Крымцы привезли бию Юсуфу и его брату, нурадину Исмаилу, богатые дары, рассыпались перед ними в похвалах и предложили идею антимосковской коалиции: «Мы... отселе поидем (на Русь. — В. Т.), а вы бы. оттоле пошли». Опытные политики, бий и нурадин, крепко задумались, молодые же мирзы с энтузиазмом подхватили затею общего похода. Их привлекала в первую очередь не исламская солидарность, а шанс пограбить «украйны». Исмаил решил взять сторону России. Юсуф колебался: его прельщали внимание и личное обращение султана, но и беспокоила смутная перспектива смены давнего политического партнера, русского царя, на владыку Крыма.

Через год Девлет Герай обратился к бию с тем же предложением, но тот все не мог решиться на выбор. Исмаил уже давно сотрудничал и переписывался с Москвой, а мирза Касим б. Шейх-Мамай, видимо, не доверяя разительным переменам в отношении крымцев к ногаям, по-прежнему продолжал считать их врагами. Летом 1552 г. крымское войско обрушилось на русские границы, осадило Тулу, но ногаи так и не сдвинулись с места. Полноценной коалиции не получилось.

Посланцы из Бахчисарая побывали в Сарайчуке и в 1553 г. Наконец Юсуф — теперь уже напуганный и озлобленный падением Казани — решился было на выступление против России. Но пошел на попятную, столкнувшись с противодействием своего брата Исмаила. Исмаил же рьяно подталкивал царя на продолжение экспансии. Он пытался убедить Ивана IV, кроме наступления на Астрахань, начать войну с Девлет Гераем. Царь не отказывался и не соглашался (на первом месте для него теперь стоял Астраханский юрт), но лишь вежливо интересовался деталями: как, по мнению нурадина, «нам над крымским своим делом промышляти и как иных себе прибытков (т. е. территориальных приращений. — В. Т.) искати».

Московские политики посчитали, что раз у мирзы такое воинственное настроение, то пусть он сам и бьется с Гераем. В феврале 1554 г. Исмаилу было предложено дождаться, когда хан отправится воевать на Кавказ («к Шамахе»), и напасть на него по дороге или же, пока он отсутствует, непосредственно на Крым. Нурадину пытались расписать все выгоды этой авантюры: он разживется, дескать, большим полоном — женщинами и детьми, оставшимися в ханстве, а за ними следом в улусы Исмаила потянется множество народа, отцы и мужья полоненных; таким-то вот путем Крым обезлюдеет, «а царю против тебя стояти будет нелзе».

Исмаил, разумеется, отверг перспективу воевать с Девлет Гераем в одиночку. Осторожность русских в проектах наступления на Крым побудила его изменить тактику по отношению к «Тахтамышеву цареву юрту». Он не просто решил подружиться с ханом, но и предложил ему направить друг к другу на проживание своих сыновей в залог дружбы («детми промеж себя менятца»). Однако начавшаяся среди ногаев очередная смута надолго отвлекла Исмаила от этих мирных планов.

Продолжение следует...