Османский протекторат над Крымом

4.2. Османский протекторат над Крымом

И.В. Зайцев

Османское завоевание Южного берега Крыма определило всю последующую жизнь региона, оказав огромное влияние на дальнейшую судьбу ханства.

После завоевания земли южного берега полуострова находились под прямым управлением падишаха. Земли эти делились по османской системе управления на судебно-административные округа — кадылыки (Кефе, Мангуп, Судак, Керчь, Тамань, Азов), к которым позднее добавилось еще три (крепость Тат; Балаклава, которая первоначально относилась к Мангупскому кадылыку, и Темрюк), а также восемь административных единиц, к ним относящиеся. Каза (када) в свою очередь делились на нахие — сельскую округу.

Первоначально в завоеванной провинции была введена тимарная система. Однако уже в XVI в. тимары были упразднены. Вот как об этом писал османский чиновник Али Чауш в середине XVII в.: «Эялет Кафа. В этом эялете зеаметов и тимаров не имеется. Но имеются отряды султанских войск. Деревни и пашни [эялета] являются хассами султана. Они управляются казною».

С 1475 г. Крымское ханство оказалось по отношению к Османской империи в сложном положении, которое нельзя однозначно трактовать ни как полный вассалитет, ни как полную независимость.

Это положение было зафиксировано каким-то соглашением (рода шерти). Впрочем, со времен В.Д. Смирнова отечественные историки в существовании такого договора сомневаются. Датировать заключение этого соглашения трудно. Возможно, что в своей первоначальной форме оно было заверено новым крымским ханом Менгли Гераем и завоевателем Кафы Гедиком Ахмедом-пашой (от лица Мехмеда II). Текст этого соглашения дошел до нас в форме, вероятно, довольно близкой к первоначальной. Очень вероятно, что позже, после выработки дополнительных условий, могла быть подписана еще одна его версия.

В труде Мехмед Герая об этих событиях было сказано так: «После того как его [т. е. Менгли Герая, — И. З.] облекли в пышные царские одежды, они заключили между собою договор. Султан сказал: «Не станем мы, в противность чистому закону, при всяком удобном случае воевать друг с другом и наносить друг другу вред, а будем во всех делах оказывать взаимную помощь и, ведя брань с врагами веры, сквернообычными гяурами, будем мстить им. Впредь пусть род твой присягает мне, и на хутбе сперва пусть поминается мое имя, а потом имя того, кто будет ханом. Эти условия не должны выходить из рамок письменных договоров и должны быть соблюдаемы с обеих сторон». Хан тоже согласился на это и, удостоившись чести поцеловать руку (султана), получил знамя, барабан и литавры, и таким образом Бенглы Герай-султан был назначен ханом в область Крымскую. Договоры обеих сторон были написаны, и он (Менглы Герай) благополучно и с почестями отправился в пределы Крыма». Сообщение Мехмед Герая ясно дает понять, что договор был подписан в Стамбуле. Наиболее подходящее время для этого — 1478 г., когда Менгли Герая утверждали на престол. Неспроста некоторые османские авторы (например, Мустафа Али Гелиболулу в «Кюнх ал-ахбар») датируют «спасение крымской династии» и установление османского суверенитета над ханами 1478 г., т. е. временем окончательного утверждения Менгли Герая на троне.

Политическая практика свидетельствовала в пользу подчиненности ханов Крыма османским падишахам, тогда как с точки зрения исламской теории государственной власти крымские ханы оставались независимыми и суверенными монархами.

Отечественная литература о Крымском ханстве до сих пор находится под сильным, если не сказать тотальным влиянием выдающегося двухтомного исследования Василия Дмитриевича Смирнова. Его концепция о вассалитете и полной подчиненности ханства Османскому государству безраздельно господствует не только в трудах по русско-крымским и русско-османским отношениям, которые написаны специалистами по внешней политике России, но и в отечественной тюркологии, вернее, в немногочисленных статьях по Крыму, написанных тюркологами.

Правда, согласно такой логике, и с 1774 г., когда на престоле независимого от османов Крыма утвердился русский ставленник Шахин Герай, по 1783 г. никакого ханства также не было. Но по иронии судьбы этот период как раз и называют независимостью. Для Смирнова все было ясно: «Ханская власть в Крыму представляется только как бы отражением власти турецкого султана, только временным поручением, продолжительность которого зависела от степени благоволения и доверия старшего к своему подручнику... При таких обстоятельствах вся дальнейшая политическая история Крымского ханства со времени утверждения над ним верховенства Отоманской Порты складывалась и протекала при постоянном действии двух начал — местного, национально-татарского, стремившегося к полной самостоятельности и самобытности, и внешнего, постороннего, турецко-османского, старавшегося с возможно меньшими для себя хлопотами и затруднениями сохранить за собой верховенство над Крымом в чисто политических видах международного свойства».

Кстати, почти с теми же проблемами определения степени самостоятельности или зависимости Крымского ханства от Османской династии мы сталкиваемся, говоря о статусе Касимовского ханства по отношению к Московскому государству. В полном соответствии с логикой тех, кто отрицает за Крымским юртом статус ханства, в последнее время пишут, что и Касимовского царства или (в тюркской терминологии) ханства не было, потому что ханы в Касимове смещались из Москвы, получали оттуда денежную помощь, наделялись властью и землями. Думается, что усвоенный В.Д. Смирновым, а вслед за ним и его российскими последователями пренебрежительный тон в отношении политического устройства Крыма, как это ни парадоксально, имеет своим источником османский взгляд на крымских татар. Действительно, Смирнов никогда не скрывал, что его труд написан исключительно на основе османских исторических трудов: «Исследование не претендует представить полную историческую картину Крымского ханства, а только свод тех известий, которые находятся в турецких письменных источниках, литературных и документальных и которые могут или окончательно, категорически подтвердить факты, уже ранее констатированные наукой, но только предположительно, и без достаточных данных; или же пролить свет на явления, доселе пока мало выясненные; или же, наконец, обратить внимание на такие стороны исследуемого предмета, которые оставались вовсе незамеченными». На это обратил внимание Н.И. Веселовский (автор рецензии на труд Смирнова):

Есть ли какая-либо иная перспектива, исходя из которой, мы могли бы посмотреть на статус Крымского ханства в международных делах? Думается, что она есть. Тот же В.Д. Смирнов, как мне кажется, смог, возможно, сам того не желая, неявно предложить принципиально иной взгляд на роль Крыма в восточноевропейской политике в XVI—XVIII вв. Я имею в виду его идею о том, что Крым сознательно поддерживал восточноевропейское равновесие, поддерживая союз со слабейшим из пары Москва — Речь Посполитая. В XVII в., когда украинское казачество становится активной политической силой, крымцы предпочитают налаживать союз с ним против Москвы, Варшавы или обеих.

Действительно, крымские ханы довольно часто действовали если не вопреки инструкциям из Стамбула, то, по крайней мере, часто игнорировали их. Так, по мнению французских исследователей А. Беннигсена и Ш. Лемерсье-Келькеже, «вопреки свидетельствам некоторых иностранных наблюдателей, «узы вассальной зависимости» между ханом и падишахом не были, по-видимому, определены формальным соглашением. В XV и XVI вв. ханы сохраняли полную власть в области внутреннего гражданского и военного управления их княжеством. Они только признали османского падишаха верховным сюзереном, что давало ему право, впрочем, весьма формальное, потребовать от них присоединиться во главе татарских армий к великой армии империи. В XV и начале XVI века ханы еще могли позволить себе категорически отказаться от приглашений Блистательной Порты».

Так, в начале 1476 г. хан Нурдевлет, приглашенный Мехмедом II присоединиться к османским войскам в Молдавии, отклонил приглашение под предлогом нападения на Крым хана Большой Орды Ахмеда. Он вел себя, таким образом, не как его вассал, а скорее как непостоянный союзник, более озабоченный своими собственными интересами, чем интересами Османской империи. В 1521 г. Мухаммед Герай также ответил лишь слегка вежливым отказом на приглашение Сулеймана Великолепного присоединиться к османской армии в Венгрии.

Эта самостоятельная политическая линия ханства приводит нас к теме сущности отношений османских падишахов и крымских ханов. По рангу крымский хан был приравнен к румелийским бейлербеям и ежегодно получал от султана содержание (сальяне), выделявшееся из доходов кафинской таможни и равнявшееся в XVI в. примерно 1,5 миллиона акче. По случаю восшествия на престол каждый хан получал от османского двора так называемые тешрифат акчеси, единовременную выплату, которая в XVII в. также могла достигать почти 1 миллиона акче. Кроме того, хан получал из Стамбула еще и так называемые секбан акчеси — сумму, выплачиваемую на финансирование корпуса секбанов — личной гвардии, стражи хана, которых также присылали из Стамбула (первым, кто получил эти деньги, был Сахиб Герай).

Наконец, при каждом приглашении участвовать в походах османской армии крымским ханам посылалась значительная сумма, которая называлась тиркеш бехасы («колчанные») — деньги на ведение военных кампаний совместно с османской армией (в Молдавии, Иране, Венгрии). Инвеститура хана султаном включала непременный высочайший прием хана султаном, после чего хан жаловался специальными знаками-дарами — знаменем (санджак), саблей, мехом соболя, барабаном, а также особым головным убором с так называемым соргучем (кисточка-султан, эгретка), украшенным драгоценными камнями. Нередко ханам даровали также и кафтан с султанского плеча. Принятие пера и сабли традиционно трактуется как знак вассалитета. Полномочный представитель на переговорах с Крымским ханством Е.А. Щербинин в 1772 г. разработал церемониал принятия ханом Сахиб Гераем грамоты Екатерины II, провозглашавшей независимость Крыма. Согласно этому церемониалу, хан должен был выступить на девять шагов со своего места, принять грамоту стоя и поцеловать ее. Кроме грамот он должен был принять в дар от русского правительства перо и саблю. Хан отказывался от пера и сабли, ссылаясь на то, что эти дары были всегда знаками подчинения Порте. Щербинин не стал настаивать, и 4 июля хан принял грамоту Екатерины II стоя, но без даров.

Между тем крымский хан имел все атрибуты независимости, принятые в средневековом исламском государственном устройстве: право хутбы (упоминания в пятничной проповеди) и право чеканки монеты с собственным именем (сикке). Персидское выражение «с его именем была вычеканена монета и прочтена хутба» отражает роль этих атрибутов в теории независимой власти в исламе. Правда, «персидский взгляд на монарха как на единодержавного правителя государства... был чужд кочевникам, в глазах которых империя была собственностью всего ханского рода. Насколько Сельджукидам вначале было чуждо понятие о единоличном правителе, показывает факт, что хутба одновременно читалась в некоторых хорасанских городах на имя Тогрула, в других — на имя его брата Давуда».

В Крыму реликты такого взгляда на государственную власть проявлялись в практике наследования престола старшим в роду, но случаи провозглашения хутбы сразу на двух представителей династии мне не известны. Важнейшим условием чтения хутбы на имя османского падишаха было принятие его статуса как халифа. В Крыму мы этого не видим. В Крымском ханстве, по крайней мере до середины XVII в., османский халифат, видимо, не признавался (ведь и в самой Османской империи в то время идея халифата падишахов еще только зрела). Более того, некоторые крымские ханы даже присваивали этот титул себе. В послании царю Михаилу Федоровичу, датированном 28 зулькада 1033 г. х. (11 сентября 1624 г.), Мухаммед Герай III прямо называет себя халифом. Халифский титул признает за Ислам Гераем III его панегирист Хаджи Мехмед Сенаи. Наконец, запись последовательности правлений ханов, находящаяся в составе рукописи из коллекции Лейденского университета, составленная в Крыму в конце XVII в., все царствования ханов вводит словом халифат.

Безусловно, что в османских владениях Южного берега Крыма хутба читалась на имя османского падишаха. Скажем, по сообщению Ибн Кемаля и Хадиди, на Мангубе первая хутба была прочтена там сразу же после завоевания крепости. Имам-хатыбов в мечети там назначал лично султан. Например, в начале августа 1742 г. султан Махмуд II специальным бератом назначил хатыба во вновь построенную усердием моллы Мухаммеда на Мангубе мечеть Мухаммеда-Кальфы. Новый султан подтверждал назначение: в первой половине июня 1755 г. Мустафа III, например, подтвердил Мустафе его право быть хатыбом в Мангубской мечети. Относительно же собственно крымской хутбы источники противоречат друг другу. Автор «Истории хана Сахиб-Гирея» Нидаи-эфенди (Реммал-ходжа) совершенно ясно свидетельствует: «Крымские ханы не отставлялись и из поколения в поколение являются падишахами — господами государства (s,ah,ib-i s,altanat), господами хутбы и господами монеты». Описывая пир в Бахчисарайском дворце после возвращения хана из астраханского похода, Реммал пишет: «Через три дня были приготовлены прием и угощение. Прибыли улемы и благочестивцы, богатые и нищие, горожане и иноземцы, странники и хатибы. Получив аудиенцию, весь народ возносил за хана молитвы». Присутствие хатыбов на высочайшем приеме говорит о том, что, скорее всего, на нем произносилась хутба с упоминанием царствующего монарха. Абдулла б. Ризван, повествуя о пожаловании султаном Мехмедом Менгли Гераю знамени и барабана, упоминает и право последнего на хутбу и чеканку монеты. Хюсейн Хезарфенн в своем «Изложении сути законов османской династии» (не ранее 1683 г.) также указывал: «Крымские ханы / происходят/ из рода Чингисхана. Являясь мусульманскими правителями, имеющими право хутбы и чеканки монет, они подчинились и повиновались роду Османа. Их низложение и назначение и /всякие/ замены и перемещения производятся великими султанами». Мехмед Герай, как мы видели, относил упоминание имени османского падишаха в хутбе впереди имени крымского хана уже к 1475 г.

Наконец, третью версию предлагал Сейид Мухаммед Риза, сокращенная версия его труда, а за ними и Халим Герай: первенство имени султана на хутбе было установлено только после утверждения ханом Ислам Герая II (1584—1588), «вследствие его раболепства и легкомысленной трусости».

Вторгнувшись в область Богдан (или Кара-Богдан, как османы называли Молдавию), которая была вассальным владением падишаха, и не зная, чем загладить свой проступок, он, чтобы умилостивить султана, добровольно распорядился в своих владениях произносить на хутбе свое имя после имени султана, чего прежде не было и чем унизил ханское достоинство. Отменять нововведение впоследствии было уже неудобно, и «последующие ханы продолжали соблюдать этот похвальный обычай». Последнюю версию разделяют и позднейшие османские историки, пользовавшиеся крымскими источниками (прежде всего трудом Халим Герая), вроде Джевдет-паши, а также специалисты по средневековой истории полуострова (правда, некоторые весьма осторожно). Вероятно, ближе всего к истине «Краткая история» (сокращенная и редактированная версия «Семи планет»), которая сообщает, что из-за недовольства падишаха молдавскими событиями хан ввел хутбу в тех городках и местечках, которые принадлежали лично ему, т. е. в своем личном домене, а не на территории всего Крымского ханства. Халим Герай не связывает это нововведение с походом на Молдавию, а просто пишет, что до Ислам Герая с минбаров молитва читалась на имя крымских ханов, а потом последовал указ падишаха, согласно которому в молитве сначала упоминалось имя падишаха, а потом имя хана.

Стоит отметить, что у Абдуллы б. Ризвана, который, казалось бы, должен был знать об этом событии (хотя бы в силу того, что был почти что его современником), в кратком описании правления Ислам Герая о перемене хутбы ничего не сказано. Судя по действиям предшественника Ислам Герая Мухаммед Герая Толстого, право хутбы всецело принадлежало в его время ханам. Так, в своей переписке с Ризван-пашой (см. выше) он прямо заявлял: «...какое касательство имеет род Османов к государству Дешт-и-К.ип- чак., чтобы я получал от них назначение?» Уже будучи у власти, он гордо отвечал на султанские фирманы: «Что же, разве мы османские беи, что ли?!», «Я падишах, господин хутбы и монеты — кто может смещать и назначать меня?»

Случаи произнесения хутбы сразу на нескольких правителей широко известны. Например, Ибн Джубайр упоминает, что в Мекке в 1183 г. в хутбе сначала упоминали аббасидского халифа, затем мекканского эмира, а потом султана Салах ад-Дина и его брата Абу Бекра. С другой стороны, введение в хутбу имени другого государя наряду с чеканкой монеты от его имени безусловно означало политическое подчинение. Связь сикке с хутбой очевидна, и на всем протяжении истории Крымского ханства мы не встречаем монет, битых от имени османских падишахов. Сразу же после смерти Ислам Герая в Гёзлеве чеканится акче с датой 996/1588 г. и именем его преемника на престоле Гази Герая, причем на одной из четырех групп этих монет появляется термин «ханлык». В свое время это обстоятельство позволило О. Ретовскому предположить, что Гёзлев был уделом внутри Крымского ханства, который, вероятно, уступили брату Гази Герая Фетх Гераю.

Более логичным выглядит предположение, что Гёзлев тогда был доменом хана — ханлык. Хорошо известно, что в Крымском ханстве утвердилось несколько форм землевладения, среди которых выделяются так называемые земли мирийе — т. е. казенные земли и личный домен ханской семьи. Эти земли включали в себя, как установил Ф. Лашков, соляные озера и прилегавшие к ним селения, лесные угодья с селениями и резиденциями ханов по рекам Альме, Каче и Салгиру, а также пустопорожние земли. Город Гёзлев с округой не входил в состав ливы Кефе — османских владений в Крыму, а, стало быть, относился как раз к эрз мирийе и именно поэтому получил на монете определение ханлык. Распределение упомянутых источников, содержащих версии о введении на полуострове османской хутбы, по времени их создания дает любопытную картину. Тексты, созданные как минимум до середины XVII в. (т. е. до того, как появилась идея об османском халифате), не содержат каких-либо упоминаний о произнесении в хутбе имени правящего османского падишаха перед крымским ханом. Как бы то ни было, оставляя в стороне политическую практику (о которой говорилось вначале), с точки зрения исламской теории власти крымские ханы являлись независимыми и суверенными монархами. Очевидно, что хутба в Крыму всегда включала упоминание имени правившего хана, которое в какой-то момент (впервые на короткий срок не ранее 80-х годов XVI в., а вторично, скорее всего, значительно позже) стало произноситься после имени падишаха. Весьма вероятно, что первый раз введение имени падишаха в крымскую хутбу так и осталось личной инициативой Ислам Герая, которая при последующих ханах могла быть отменена. Когда произошло вторичное введение имени падишаха в крымскую хутбу, еще предстоит выяснить.