Топонимика Крымского ханства: «часть деревень исчезла или была переименована»

1.8. Топонимическая номенклатура Крыма

О.Д. Рустемов

В настоящее время появилась возможность значительно расширить круг источников по крымской топонимической номенклатуре. Как известно, переименование географических названий на полуострове началось сразу после завоевания Крымского ханства. Тотальный характер этот процесс принял после депортации крымских татар в 1944 г. и упразднения Крымской АССР. В своем настоящем виде топонимика Крыма за исключением оронимов и гидронимов не представляет никакой исторической или филологической ценности применительно к изучению Крымского ханства. Но сохранившиеся в письменных памятниках, таких как сиджили судов шариата, исторические названия населенных пунктов и географических объектов дают богатый материал для исторических и филологических исследований.

Историю изучения крымских географических названий, прежде всего ойконимов, необходимо начать представлять с содержащего большой фактологический материал статического очерка Федора Лашкова «Камеральное описание Крыма», опубликованного им в 1888—1892 гг. [Лашков, 1888]. В очерке представлен практически полный перечень всех каймаканств, судебных округов (каза/кадылык) и названий деревень, относящихся к ним. Сведения, которые приводит автор, относятся к 1783 г., т. е. к последнему году существования независимого Крымского ханства. Стоит отметить, что в списке Лашкова полностью отсутствуют хоронимы и гидронимы. Также не упомянуты некоторые деревни. Мы можем сделать предположение, что к 1783 г. часть деревень исчезла или была переименована, а населенные пункты, которые принадлежали Крымскому ханству, но располагались за пределами Крыма, вообще не были представлены, за исключением небольшого количества кочевок.

Названия ряда населенных пунктов из «Камерального описания» написаны с явными ошибками, например, «Болта Чекрак» вместо «Балта Чокъракъ / Balta Сoqraq»; «Бьесала» вместо «Буюк / Бие сала / Buyuk / Biye sala», «Кокос» вместо «Кёк козь / Kokkoz» и т. д. Искаженное звучание названий крымских населенных пунктов сложилось и в крымскотатарской среде (сравни: «Феттах сала / Фетх сала» изначально и «Фоти сала» впоследствии), что создает препятствие для их этимологического анализа и вызывает определенные трудности в решении некоторых вопросов, прежде всего в создании лингвистической карты Крыма.

После Ф. Лашкова научное изучение крымской топонимики продолжили два крупных ученых-крымоведа своего времени Бертье-Делагард и Арсений Маркевич.

Другой исследователь, современник Бертье-Делагарда, известный историк, этнограф, археолог, академик Арсений Маркевич в своих трудах в отношении крымской топонимической системы более целенаправленно рассматривал вопросы непосредственно научного, лингвистического плана. В его обстоятельной работе 1928 г. «Географическая номенклатура Крыма» представлено большое количество наименований всех географических объектов, в том числе хоронимов и оронимов, ныне совершенно утраченных и забытых, и могущих быть воспроизведенными либо по архивным материалам, либо по современным научным трудам.

В отличие от предыдущих исследователей историк З.Ш. Навширванов, посвящая свой труд крымской топонимике, в решении ряда спорных вопросов исходил из более древних тюркских пластов, чем татарский, что способствовало успешным этимологическим изысканиям. Его статья 1929 г. «Предварительные заметки о племенном составе тюркских народностей, пребывавших на юге России и в Крыму» [Навширванов, 1929], по нашему мнению, является чрезвычайно информативной и в большей части высказанных им предположений научно обоснованной. З. Навширванов пользовался существующей в его время крымской топонимической номенклатурой, привлекая достаточно большой круг исторических и филологических источников, что давало возможность проводить параллели между тюркскими родами, осевшими в Крыму и находящимися, по описанию арабских и прочих летописцев, в Средней Азии, Иране (Туране) или на Кавказе. В большей степени это касается туркменских и кыпчакских племен, так как их расселение в Крыму более удалено от нас во времени, чем приход непосредственно татарских родов и поколений. Именно Навширванов дал предварительный анализ некоторых географических названий, которые соотносятся с огузским (сельджукским) пластом крымских татар.

Методика З. Навширванова соотнесения многих крымских топонимов с родовыми тюркскими именами Средней и Малой Азии была поддержана И.Н. Лезиной в ее статье от 1985 г. «Тюркские топонимы Крыма» [Лезина, 1985]. Однако отдельные предположения автора публикации, основанные на фонологическом сближении топонимов и этнонимов, вполне справедливо подверг критике В. Бушаков в своей диссертации «Тюркская этноойконимия Крыма». В частности, это касается таких имен, как Демерджи, Ялта, Артек, Аюдаг, Коккоз (Кёккёз) [Бушаков, 1991, с. 8], которые никак не могут быть соотнесены ни с какими этнонимами.

В изданной в 2003 г. монографии «Лексичний склад iсторичноi топонiмii Криму» (Лексический состав исторической топонимии Крыма) В. Бушаков продолжает начатую еще А. Маркевичем стратификацию крымских топонимов по принадлежности к различным языкам. Он добавляет к пяти языкам, обозначенным Маркевичем как «инструментальные» языки крымской топонимики, еще древнееврейский, армянский и языки кавказских народов, в частности кабардинский. При этом ученый отрицает активную топонимообразующую роль итальянского языка на том основании, что на Южном берегу нет большого количества итальянских названий [Бушаков, 2003, с. 45], но лишь письменная латиноязычная (итальяноязычная) передача в различных документах эпохи уже существующих греческих или тюркских имен, часто искаженных до неузнаваемости. Из тех немногих названий, что перечислены как итальянские, нельзя не отметить убедительность толкований таких древних ойконимов, как Керчь — Cherchio (лигурийский диалект) — «круг», Солхат — Solcata, Solcati, Solghati - «ров» (ср. крымтат. вариант названия города: Qirim> Eski Qirim (Къырым — Эски Къырым) в том же значении — «ров», «окоп» / эски — старый), а также название поселка вблизи Ялты — Darsan(a) — пристань, верфь [Бушаков, 2003, с. 236] (современное крымтат. и тур. — tersane — терсане).

В. Бушаков вслед за З. Навширвановым, кроме скифов и киммерийцев, касается вопросов истории древних тюркских народов, обосновавшихся в Крыму: гуннов, хазар и булгар, тюрков, узов (огузов), печенегов и куманов. Однако ученый не указал следы их пребывания в топонимической номенклатуре полуострова. Это отчасти сделал другой современный исследователь — Хенрик Янковский (Henryk Jankowski) в изданном в 2006 г. «Историко-этимологическом словаре дорусских имен населенных пунктов (ойконимов) Крыма» (A Historiсal-Etymologiсal Diсtionary of pre- Russian Habitation Names of Crimea) [Yankowski, 2006]. Этот труд по праву является на сегодняшний день самым полным и, пожалуй, самым корректным в отношении этимологии почти всех известных крымских ойконимов.

Исследования исторической топонимики Крыма позволяют сделать следующие выводы: во-первых, следы пребывания в Крыму многих древних, условно говоря, дотюркских народов и племен практически не сохранились в местной ойкономике. Это утверждение прежде всего касается киммерийцев, тавров, скифов, алан и некоторых других племен. Во-вторых, следует признать, что в исторической топонимической номенклатуре Крыма основными топонимоформирующими языками выступают два: греческий и тюркский. При этом под определением «тюркский» необходимо различать многочисленные колена и племена тюрков, в разное время приходивших в Крым и оседавших там, начиная с IV века н. э. (гуннский период). Другие языки, а именно: кавказские (кабардинский или черкесский / абхазский), армянский, еврейский, иранский (скифский, сарматский и аланский пласты), итальянский и готский могут быть привлечены для решения некоторых спорных вопросов. Однако так как они до сих пор выступали в качестве только потенциальных языков в вопросах этимологии, с очень небольшим процентом точно установленных соответствий, то обращение к таковым может быть оправдано лишь в том случае, когда будут исчерпаны все возможные ресурсы в отношении поиска решения в греческом (все черноморские и средиземноморские диалекты) и тюркских языках.

Исследования в области топонимики Крыма требуют привлечения широкого круга источников. Помимо языкового материала важны исторические свидетельства, старинные карты, записки географов и путешественников эпохи Крымского ханства и более ранних эпох. Так, Х. Янковский в свое время обратился также к кадиаскерским книгам (кадийским сиджилям) Крымского ханства. Он сообщает о четырех томах, использованных им для составления своего словаря, что очень важно, но явно недостаточно для составления исчерпывающей топонимической картины Крыма, поскольку количество сохранившихся томов 121. Более того, совершенно не изучен один том сиджилей, хранящийся в Ялтинском музее.

После завоевания Крыма Российской империей эти тетради почти сто лет пролежали в архивах, прежде чем их представил свету сначала профессор казанского университета В. Смирнов, а после него уже упоминаемый нами историк Ф. Лашков и первый переводчик этих текстов М. Биярсланов [Биярсланов, 1889—1891]. К настоящему моменту крымские сиджили достаточно хорошо изучены благодаря усилиям турецких ученых, таких как Халил Инальчик [inalсik, 1996], Незихи Туран [Turan, 2003], Зейнеп Озь- дем [Ozdem, 2010], Омер Быйык [B1y1k, 2014], Нури Кавак [Kavak, 2012; Kavak, 2014] и других. С филологической точки зрения тексты подробно изучаются автором настоящей статьи. География крымских сиджилей довольно обширна. Она не замыкается исключительно на селах и географических объектах какого-то одного кадылыка (kaza). В судах шариата слушаются иски, в которых речь идет как обо всем Крыме, так и населенных пунктах Османской империи и даже за ее пределами. В этой связи можно разделить подобные иски (da'va) на: 1) торговые, где упоминаются различные морские порты, куда доставлялся груз, и населенные пункты или регионы по производству определенных видов товаров или их покупке, например, соль, ткани и т. п.; 2) дела, связанные с походами, в которых говорится о различных военных событиях, в том числе и о захвате пленных. Зарубежные географические названия встречаются также в текстах, где речь идет о приобретении недвижимости (земли) за переделами Крыма, и в текстах, в которых фигурируют невольники и их происхождение: Bogdaniyet’ül-asl (из Молдавии), Eflakiyet’ül-asl (из Валахии), Moskoviyet’ül-asl (из Московии) и т. д. Названия населенных пунктов упоминаются в спорах, связанных с землей, находящейся в определенной местности или поселении. И, наконец, топонимическая номенклатура присутствует в именах участников судебных процессов, а также свидетелей дел, перечисляемых внизу каждой записи.

Из записей торгового характера в первом томе сиджилей из топонимов, которые находятся вне Крыма, наиболее часто встречаются Стамбул в форме islambolu (Исламболу), istanbul (Истан- бул), Kostaniye (Костание), топонимы Aq Kerman (Ак Керман), Varna (Варна), Trabzon Трабзон), Selânik (Селяник) (Салоники, Греция) и др. Среди личных имен попадаются el-Cendi, Cezairlü, es- Sivasi, Bursal1, Bursevi, el-Kayseri, et-Tebrizi и т. п., что свидетельствует о наличии тесных связей Крыма со Средней Азией, Ираном и практически со всеми уголками Османской империи. События военного характера в период, к которому относится первый том сиджилей, отражены были в таких названиях, как Маджар (Macar seferi — Венгерский поход) и Корель (Körel seferi / поход на Польшу). Заслуживает отдельного внимания название реки Ozu (Днепр), этимология которого предположительно соотносится с названием племени узов (огузов), кочевавших в причерноморских степях в X—XIII вв. [Навширванов, 1929].

Особый филологический интерес представляет собой система определения или фиксации земельных участков arazi (арази), которые фигурируют в делах по продаже земли или домов.

Возвращаясь непосредственно к топонимической номенклатуре полуострова, помимо указанных выше Канглы и Салгира (по-крымскотатарски: Qaпgl1 и Salg1r / Салгъыр), следует отметить и другие топонимические факты, свидетельствующие о пребывании тюрок-огузов, в том числе и печенегов, в Крыму. А.М. Щербак в своем очерке о печенежском языке называет среди прочих географических названий, которые он соотносит непосредственно с этим племенем и которые хорошо вписываются в топонимическую картину Крыма, два имени: Алматай и Бурлюк — Almatay, Bürlük [Щербак, 1997, с. 108]. По мнению Щербака, оба имени — гидронимы, а конкретно — названия рек (потамонимы). В своем труде «Об управлении империей» Константин Багрянородный указывает гидроним «Алматай», при этом помещает его на территории между Дунаем (Дануб) и хазарским городом Саркелом и уточняет, что расстояние между ними 60 дней пути. В числе прочих рек, находящихся там же, он выделяет две большие: Днепр и Днестр и ряд более мелких: Сынгул / Syngoul (Singöl?), Hybyl, Kophis и Bogou [Costantine, 1967, с. 185]. В последнем однозначно угадывается Буг.

В ряду потамонимов печенежской земли, которые приводит Константин Багрянородный: Toungatai, Salmaktai, Sakaktai, Kraknakatai (воспроизводится в оригинальном написании, в переводе R. J. H. Jenkins'a; см. [Costantine, 1967, с. 169]), настойчиво звучит суфикс -тай (-tai). В данном случае мы склонны видеть в нем общеупотребительный тюркский аппелятив cay (say, ay, tsay и т. п.) — река. Таким образом, Алматай, по нашему предположению: Алма+чай — Яблочная река. По аналогии с коллокацией Алмачай (Almaçay) уже непосредственно в Крыму возникли иные словосочетания: Alma Tarhan — тарханное владение на Альме (о тарханах см. [Усманов, 1979; Kurat, 1940]), Alma Saray (дворец на Аль- ме), Alma Tamaq (Устье Альмы / Алмы).

О топонимических параллелях (если исключить даже локацию Алматая Константина Багря- нородного в Крыму, ввиду отсутствия конкретного указания на ее расположение) говорит также нахождение в низовьях крымской реки Алмы (Альмы) деревни Бурлюк / Bürlük. Согласно так называемой народной этимологии происхождение этого имени связано со словом Bür — завязь, соцветие. Вполне логично на «Яблочной реке» предположить существование села «Цветочного» или «Почкового».

А.М. Щербак приводит вариант написания этого имени в виде Бурлик и предлагает версию происхождения его от бур (точнее: бор. — О. Р.), что означает: мел, известняк [Щербак, 1997, с. 108]. В этом случае, Бурлюк (Бурлик / Bürlük) должен был бы выглядеть в форме: Borl1q (Борлыкъ или даже Борлукъ), как того требуют законы сингармонизма гласных. Нарушение этих законов, вызванное влиянием иранских субстратов, присуще узбекскому языку, в котором, например, полисемантичный суффикс «-лик», образующий отвлеченные субстантивные значения с семантикой качества, невзирая на звуковой состав в корне, имеет лишь эту единственную форму (о грамматике узбекского языка см.: [Боровков, 1959]). Однако ничего подобного мы не можем сказать о языках огузских или кыпчакских, к которым мы относим печенежский язык X в. Сингармонизм гласных в этих языках является непреложным правилом. Таким образом, можно было бы сделать заключение об ошибочности версии Щербака, но одновременно с этим мы находим ей неожиданные подтверждения из иных источников. В Крыму есть река Бюрюльча / Bürülça, впадающая в Салгир и достаточно далеко находящаяся от Альмы. Значение глагола bürül — «вертеться», «вворачиваться», «заворачиваться» и т. п. Суф- фикс -л / -l придает глаголу страдательную семантику. Частица -ча / -s;a в этом имени уже знакомое нам слово «чай» — «река». То есть «Стремительная» или «Вертящаяся» река. В то же время на карте Крыма конца XVII в., переизданной в 1854 г. Османской Императорской Инженерной Сухопутной школой (Muhendishane-i Berri-i Humayun), присутствует поселение Борлуджа (вероятней всего изначально: Борлучай. — О. Р.), которое находится на берегу одноименной реки. Здесь уже нет сомнений в том, что имя деревни происходит от гидронима и означа- ет: «Известковая» река. В данном случае можно констатировать процесс спорадического изменения звукового состава слова, выраженного в первую очередь в появлении эпентетического гласного на стыке сонорных Борлучай — Бюрюльча, под воздействием которого произошла ассимиляция «о» в «у» и дальнейшая палатализация согласных, приведшая к лабиализации и сужению гласных, скорей всего из-за соотнесенности с похожим словом bürül-. Что касается самой Альмы (Алмачай), то там до сих пор находятся карьеры по добыче известнякового камня, употребляющегося при строительстве, известного также как «альминский камень». Таким образом, имя альминского села Bürlük (Бурлюк / Бюрлюк < Борлукъ / Борлыкъ) вполне могло быть образованным по похожей модели. В любом случае нам остается признать предположение А.М. Щербака верным.

Еще один крымский гидроним неясного происхождения — Кача (по-крымскотатарски: Къачы / Qaç1) вновь приводит нас к огузским корням. В форме Гачы это слово зарегистрировано в словаре туркменского языка и означает «запруда», «плотина» [Туркменско-русский, 1968, с. 166], а в форме « » (qas;1 / къачы) с той же семантикой присутствует в словаре Лазаря Будагова с пометой «хив.» / «хивинский диалект» [Будагов, 1871, с. 7]. Как известно, Хива и хивинский оазис в Узбекистане в прошлом находился на территории государства хорезмшахов, где до прихода монголо-татар литературным языком был язык тюрок-огузов, который и поныне сохраняет свои ярко выраженные диалектные особенности, приближающие его к языкам туркменскому и азербайджанскому.

Что касается имени пещерного городка в Крыму, известного как Качы-Кальон и долго пред- ставлявшего собой загадку для этимологов и языковедов, то в первом томе сиджилей мы находим название деревни — Кельян / Kelyan, записанное арабскими буквами в форме — [КККХ, т. 1, с. 28-А (65/62) текст 8]. При этом в тексте есть указание, что деревня относится к кадылыку Мангуб, т. е. это приблизительно тот самый Качы Кальон, который также находится вблизи Мангуба. Двое спорящих в суде человека — зимми, т. е. немусульмане, проживающие в мусульманской стране на известных условиях. Зовут одного из них Джанбек велед-и Йорги (Георгий) и Бейберды велед-и Папаг, то есть это два крымских грека. Само слово Кельян не находит своего объяснения в тюркских языках, однако очень близко напоминает греческое слово Ktллiov (рус. келья) — клетка, комнатка. Так как речь идет о христианском пещерном городке, то вполне справедливо будет возвести этимологию этого топонима к тюрко-греческому сочетанию: Кельи / Комнаты / Монастырь на Каче.

Параллельно с различными огузскими родами Крым заселяли многочисленные кыпчакские колена, прежде всего куманы. Мы знаем, что значительная часть куманов была христиана- ми. Словарь куманского языка Codex Cumanicus наполовину состоит из текстов различных христианских молитв и песнопений. Х. Янковский приводит такие свидетельства арабского путешественника по имени Абу аль-Фида: «Кыпчаки, живущие в Керчи, были безбожниками (язычниками), тогда как кыпчаки Судака были мусульмане, а в Кефе население было пестрым, равно как и религии». [Yankowski, 2006, с. 34]. В своем словаре ойконимов Крыма Х. Янковский упоминает лишь один загадочный куманский топоним — Хунчор. Если это прочтение правильное, то скорей всего это этноним (имя племени или рода) куманов [Yankowski, 2006, с. 34].

В специальной литературе по тюркологии куманы с конами упоминаются в одном ряду с таким племенным образованием как сары (сары кыпчак), под которыми следует понимать известных по русским летописям половцев [Евстигнеев, 2012, с. 91]. З. Навширванов считает, что этот этноним отразился в таких крымских ойконимах как Сарылар, Сарабуз (Сары Абыз) и Сары Кыпчак. Совершенно очевидно, что все эти племена входили в большой союз племен под общим именем Кыпчак.

Топонимы, образованные от имени Кыпчак, можно увидеть на старых картах Крыма. Их довольно большое количество: Ta,5l1 Q1pçaq, ilgeri Q1pçaq, Yuqar1 Q1pçaq, Köp Q1pçaq, Qara (Qaralar) Q1pçaq, Qullar Q1pçaq, Qurulu Q1pçaq, Sar1 Q1pçaq, Üç Quyu Q1pçaq, Yaп1 Q1pçaq. Кумано-кыпчакский период в Крыму можно охарактеризовать как очередной этап в формировании западно-кыпчакского языка, который можно было бы назвать кыпчако-булгарским или куманским, где присутствовало смешение языковых традиций кыпчакского и хазарского. В этом смысле можно констатировать победу кыпчакского языка, в отличие от языка печенегов, а хазарский язык стал проявляться в нем на уровне субстратных явлений. Этот процесс поначалу сосуществования двух языковых тенденций, а впоследствии образования нового кыпчакского языка был прерван с приходом монголо-татар и привнесением ими на полуостров восточных тюркских литературных традиций, основывав- шихся на языке Кашгара и новоуйгурском языке. В конечном итоге эти события породили но- вый этап в становлении крымского кыпчакского языка, где появился еще один участник лингвистического «противостояния», который уместно было бы назвать «татарским». В результате кыпчакский язык вновь вышел победителем, хотя и принял в себя много элементов языка татарского. Под татарами подразумевается большое количество племен и родов, которые сами по себе не являются татарскими по происхождению. Некоторые из них не были даже тюркскими, но монгольскими. Большая часть этих племен зафиксированы в крымской топонимике: Найман (Nayman), Къыят (Q1yat), Ширин ($irin), Барын (Bar1n), Аргъын (Arg1n), Сиджевут (Secevüt), Мансур (Mansur), Яшлав (Ya,5lav), Меркит (Merkit), Озь- бек (Özbek), Мангыт (Mang1t), Келечи (Keleçi), Ойрат (Вейрат) (Oyrat / Veyrat), Унгъут (Ungut), Баявут (Bayavut), Конърат (Qoпrat), Шыбан ($1ban), Ногъай (Nogay). За пределами Крыма Кыргыз (Q1rg1z), Туркмен (Türkmen), Казакъ (Qazaq), Къалмукъ (Qalmuq), Черкез (Çerkez), Чуваш (Çuva,5), Чонгар (Джунгар) (Çongar / Cungar). Одновременно с этим почти все этнонимы представлены в топонимической номенклатуре Средней Азии, прежде всего в топонимике Узбекистана и Казахстана.

Примером коловращения тюркских родов может служить популярный в крымской топоними- ке этноним Qoпrat (Конграт / Кунград). Потомки племени Конграт присутствуют среди киргизов, казахов и узбеков. То есть в основном это традиционный кыпчакский ареал, даже с примесью карлукской ветви, имея в виду узбеков. Существует, однако, гипотеза, что это племя туркменского, т. е. опять же огузского происхождения. З. Навширванов говорит о том, что Хивинское ханство в свое время было населено племенем конграт, и ханская династия принадлежала этому же племени [Навширванов 1929, с. 83]. Но он же связывает название племени Конграт с именем кыпчакского хана Конгур оглу. Хотя, возможно, имя Конграт означает всего лишь къонур ат (qoiiur at / as;1k kestane renkli at / рыжая лошадь — О. Р.).

Помимо собственно географических карт важным материалом по крымской топонимической номенклатуре служат сохранившиеся книги и рукописи Крымского ханства, прежде всего исторического характера (в том числе ярлыки крымских ханов). Как мы уже отмечали, наи- более подробным таким источником являются сиджили или кадиаскерские дефтеры Крымского ханства. Согласно нашему предварительному лингвистическому анализу эти документы написаны на южно-тюркском огузском наречии, сопоставимом с восточным диалектом староосманского (тюркско-сельджукского) языка (о диалектах староосманского языка см. [Гузев, 1979]). Таким образом, вполне закономерно утверждать, что в этих документах пробивается разговорная речь крымских тюрок, в данном случае жителей Бахчисарая, осложненная большим количеством арабизмов, что было нормой в деловой письменной речи как тюрок-османцев, так и тюрок-сельджуков. Данные топонимики, в свою очередь, подтверждают наше предположение о достаточно большом проценте жителей Крыма, принадлежавших к тому или иному огузскому роду. Во всяком случае, вслед за Чобан-заде [Чобан-заде, 2003, с. 45] мы можем утверждать, что речь крымских татар, не только южной прибрежной части полуострова, но и жителей городов, была в большей степени похожа на турецкий язык и принадлежала к южно-огузской ветви тюркских языков. Это являлось своеобразным маркером образованности и утонченности. Об огузо-кыпчакском характере разговорной речи свидетельствуют также и образцы речи жителей Бахчисарая, записанные В.В. Радловым в конце XVIII в. [Радлов, 1896]. Именно огузо-кыпчаки в своей совокупности представляют собой ядро крымскотатарского народа, со всеми теми харак- терными особенностями, которые были привнесены в Крым другими тюркскими и нетюркскими этническими группами и этносами.