Альберт Гильманов: «Ишемия — это ваш Сталинград»

«Желание стать доктором было еще со школьной скамьи»

Альберт Гильманов вырос в семье медиков. Мама — фельдшер, отец, Анас Анварович Гильманов — организатор здравоохранения с огромным опытом, ныне — профессор медицинского университета, заведующий профильной кафедрой. Потому особых вопросов о том, кем быть, в детстве Альберт себе не задавал — иной дороги, кроме медицины, для себя не видел.

— Желание стать доктором было еще со школьной скамьи, я был полностью в этом уверен. Я окончил хорошую школу — первый выпуск 19-й гимназии, и даже получил серебряную медаль. Поэтому в вуз поступил с одного экзамена, сдав на пятерку биологию. Правда, готовился к экзаменам тщательно, несколько лет — как-никак, знал, куда собирался.

Годы в медицинском университете, как рассказывает Альберт Анасович, дали ему не только профессиональную подготовку, но и коммуникативные навыки: это было время расцвета КВН в республике, а ведь именно в «меде» базировались легендарные «Четыре татарина». Участие в КВН, в разнообразных капустниках и прочих актах художественной самодеятельности дали юноше уверенность в себе и умение утвердиться в любой компании. И пригодилось это умение (а еще знание английского языка, полученное в школе) впервые еще в середине учебы, на третьем курсе.

— Тогда я впервые в жизни съездил за рубеж по программе студенческого обмена. Меня отправили на стажировку в Испанию, в Кадис — там месяц провел в отделении кардиореанимации. Стажировка и проживание оплачивались, а вот добираться пришлось самому. Я прилетел в аэропорт Малаги, и первую ночь в Испании пришлось провести на улице — ночевать в отеле были слишком дорого, а поезда в Кадис отправлялись только днем. В итоге проехал через всю страну, добрался до госпиталя, там меня наконец встретили на ресепшене. Говорят: «Садись. Откуда ты? Из какого города?». Я им гордо сообщаю: «Я из Казани. Нашему городу через пять лет будет тысяча лет! Что же вы, не знаете Казани?» Они вежливо ответили: «О, тысяча лет — это замечательно. Нашему городу целых три тысячи». Так что я тут попал впросак с самого начала.

Ни одного русского в рабочей группе не было. Все общение шло по-английски, но к концу месяца все равно уже пришлось научиться изъясняться по-испански на минимальном бытовом уровне. Альберту было 20 лет, и он был самым младшим в своей разношерстной группе: студенты из Мексики, Норвегии, Австрии, американцы и эстонка — все они были старше. И тут помог опыт КВН и фестивального движения. Это позволило быть раскованным, открытым, дружелюбным, утвердиться в компании. Сегодня Альберт Анасович рассказывает:

— Один момент потряс меня до глубины души. Америку мы в России боготворили, думали, что они там все какие-то небожители. И вот один из наших американцев пришел с нами на пляж, снял обувь — а под ней оказались дырявые носки. И я подумал: «Ничего себе! Я себе такого никогда не позволю». И весь флер волшебства с Америки мигом слетел с моих глаз…

«Я такого хочу. Мне больше ничего не надо»

Стажировка была очень насыщенной: были культурные мероприятия, походы, вечеринки, поездки по Испании. Но то, что 20-летний студент увидел в медицинском плане, перевернуло все его мировоззрение:

— Я увидел кардиореанимацию изнутри, как там все работает. Я видел коронарографию, а ведь в России тогда это еще только начиналось в ведущих медицинских институтах. Видел, как ведут пациентов с инфарктом миокарда. Как вводятся препараты. С этого момента картинка операционной, которую сейчас у нас возглавляет Андрей Юрьевич Терегулов, у меня в глазах появилась. Я сказал себе: «Я такого хочу. Мне больше ничего не надо».

По возвращении студент попросился на работу медбратом на скорую помощь: сначала несколько месяцев отсидел на телефоне, принимая вызовы, потом перешел к фельдшерам. И работал там до самого окончания института: было интересно все, что относилось к неотложной помощи.

На пятом курсе еще раз съездил за границу по студенческому обмену — на этот раз в Данию. Оттуда привез не только новый медицинский опыт, но и много литературы — американской, европейской...

— И я понял, что у них учебная литература действительно написана для студентов: все ясно, понятно, изложено максимально четко и сжато. Между тем прочитать нашу книгу по ЭКГ Орлова и не заснуть — это очень тяжело. Поэтому, когда мои учителя потом говорили, что наши академики пишут учебники не для студентов, а друг для друга, чтобы мериться их толщиной, — я их очень хорошо понимал, конечно. Именно тогда в своем развитии я начал делать акцент на зарубежную литературу.

Под крылом легендарного академика Чазова

Альберт Гильманов понял еще с пятого курса, что хочет быть кардиологом. И по программе развития МКДЦ его с группой других казанских молодых врачей отправили проходить ординатуру в Институт клинической кардиологии имени Мясникова, в Москву. Гильманов попал в центр, где работал покойный ныне академик Евгений Чазов, великий кардиолог. И именно НИИ им. Мясникова доктор сегодня называет своей альма матер. Там он провел 6 лет — окончил ординатуру и отучился в аспирантуре.

— Меня учили знаменитые академики, я сдавал им экзамены и каждый день был рядом с ними. Никакого ощущения раболепия перед ними не было — мы у них учились. И там у меня сформировалось определенное медицинское мировоззрение. Лучшим моим другом там стал кабардинец, третьим в нашей компании был татарин из Москвы. Мы были не разлей вода, и сейчас продолжаем дружить. И друг с другом соревновались — кто лучше сдаст промежуточные экзамены, кто подготовит больше интересных докладов, кто прочитает больше литературы…

У своих учителей Гильманов работал с первого же года в отделении нарушения ритма сердца и клинической электрофизиологии. Его возглавляет профессор Сергей Павлович Голицын. Молодой ординатор постоянно кружился около наставников. Подсматривал, как они работают. Задавал вопросы. Напрашивался на операции, вставал за операционный стол. Начинал оперировать под их контролем.

— В Москве никто тебе не говорит: «Сегодня ты идешь и делаешь вот это». Ты должен сам напроситься. Должен доказать, что ты — можешь. Я сдавал устные экзамены своим же коллегам, с закрытыми глазами должен был рассказать, что и как собираюсь делать. Наблюдал за работой своих учителей — как они анализируют ситуацию и действуют. Они вели действительно уникальную образовательную программу…

«Я приехал в Казань с молодыми горящими глазами»

С багажом знаний и опыта, почерпнутых у великих кардиологов, Гильманов приехал в Казань. Тогдашний главный врач РКБ Михаил Васильевич Кормачев предложил ему создать отделение кардиологии по тому образцу, который он видел в НИИ им. Мясникова. На тот момент в РКБ было одно общее отделение кардиоревматологии. В 2008 году Альберт Анасович устроился сюда работать. С марта 2009 года отделение разделилось на два — отделение ревматологии со своими докторами и профессорами, и отделение кардиологии, которое и возглавил 28-летний специалист. Ответственность была огромная, но и энтузиазма было не занимать.

— С самого начала в новое отделение со мной пришла только одна доктор, Фарида Нагимовна Ризатдинова. Остальной состав пришлось набирать с нуля. В этот момент я познакомился с Андреем Юрьевичем Терегуловым. Помню, как мы очень настойчиво, даже настырно, на повышенных тонах обсуждали возможности развития кардиологии. Сейчас он возглавляет свое отделение и делает то, что мы обсуждали 12 лет назад, реализовывает те планы, о которых мы говорили. С 2009 года мы начали активно внедрять коронарографию в Татарстане, я объездил все районы, включая БСМП Набережных Челнов, где не было ангиографической установки, и они должны были направлять пациентов к нам. А сейчас это крупнейшая клиника, в которой делают сложные операции. Многое изменилось за эти годы… В те годы в РКБ делали три-пять коронарографий в год, а теперь — больше двух тысяч!

В 2013 году в республике было решено поставить на поток и усилить борьбу с инфарктами. Прицельно работать по инфаркту отделение кардиологии РКБ начало первым в республике, раньше всех на полгода. Теперь сюда по неотложной помощи начали большим потоком поступать пациенты именно с этим диагнозом — и именно в отделение кардиологии, к Гильманову. В 2014 году все кардиологические отделения республики в приказном порядке начали тоже так работать. А до тех пор человека с инфарктом везли в терапию и лечили по классике жанра, как было заведено в 1980 годы.

— Для меня это было дикостью. Я приехал в Казань с молодыми горящими глазами, крайне агрессивный пришел сюда. Ведь с восьмидесятых подход к лечению кардинально изменился! — рассказывает Альберт Анасович. — Все новшества внедрялись через переделку сознания докторов. А я приехал сюда из Москвы, из отделения, в котором с первой же секунды развития острого состояния у пациента считаются минуты и секунды, разворачивается строгая пошаговая процедура, у тебя все под рукой…

«С вами я больше не здороваюсь и руки вам не пожму»

Стандарты работы Гильманов с коллегами выстроили в своем отделении по тому образу и подобию, которые он видел в институте клинической кардиологии им. Мясникова. Безусловно, легко не было — пришлось проходить через отрицание, даже через конфликты с коллегами:

— Рентгенохирурги говорили: «Ты что? У тебя пациент в кардиогенном шоке. Вот сначала стабилизируй его 24 часа в реанимации, а потом мне его привезешь, и я его, возможно, возьму». Но для того, чтобы стабилизировать человека, нужно исправить болезнь! А для этого надо обеспечить кратчайший доступ в рентгенохирургию! Из машины скорой помощи он должен через кардиолога сразу же попасть на стол. Потому что пока не восстановится кровоток по сосуду, ситуация не стабилизируется. И мы проходили в осознании этого через сложные ситуации. Я был агрессивен. Ругался с другими докторами. Высказывал все прямо в глаза: «С вами я больше не здороваюсь и руки вам не пожму», — вплоть до такого доходило. Ту неотложку, которую мы тут внедряли, приходилось, как говорится, «перебивать через колено». Но меня очень поддерживала администрация больницы, спасибо Михаилу Васильевичу. И в последующем, при остальных главных врачах, мы привлекали сюда новшества. Мои письма, просьбы закупить какое-то оборудование, выстроить какую-то работу всегда встречали положительный отклик. Я очень благодарен за это.

И еще с одной неожиданной проблемой столкнулся Альберт Анасович, привыкший к дисциплинированным и мотивированным пациентам в Москве. Здесь, в Казани, ему сплошь начали встречаться пациенты, которые… не хотели лечиться по современным методикам!

— Они говорят: «А мне этого не надо». Вот его вывели из острого состояния инфаркта, и тут он заявляет: «Я не хочу лечиться, я пошел домой». У меня до сих пор здесь есть письменные отказы от лечения. Приходится действовать через убеждение, разговоры, подробные описания. Не все доверяли моему молодому возрасту. Заходит как-то один пациент в ординаторскую и спрашивает: «А где заведующий отделением?» Ему на меня показывают, а он говорит: «А где старший заведующий отделением?»

«Надо добиваться доверия между врачом и пациентом»

Приходилось доказывать, убеждать. В этом Гильманов копировал своего московского учителя, Сергея Павловича Голицына. Рассказывал пациентам весь ход своей мысли и действий. Доктор говорит: когда пациент осознает, что на любой свой вопрос он получит развернутый ответ, — у него появляется доверие. Надо разложить все по полочкам от А до Я, научить пациента кардиологии.

— Моя задача — чтобы выходя от меня, он был мини-доктором в своей болезни. Он максимально все про себя должен знать, чтобы в дальнейшем контролировать свое состояние.

К вопросу убеждения пациента Альберт Анасович возвращается не раз за время нашей беседы. Он говорит, что должен за пару минут уметь на пальцах объяснить человеку, что с ним происходит. Например, развитие атеросклероза ведет за собой гипертонию, ишемию, и эту тенденцию надо разъяснить: как это все происходит, как с этим бороться, на каком этапе дело остановилось сейчас, что делать дальше… И если с первого раза не удается привлечь внимание больного и убедить его заниматься своим здоровьем — Гильманов считает это своей серьезной недоработкой. В каждом случае.

— Поэтому надо добиваться доверия между врачом и пациентом. В голосе у доктора должна быть уверенность! С некоторыми приходится даже спорить: «А давай, бабушка, поспорим, что у тебя не будет аритмии». А передо мной старушка 80-летняя сидит и сомневается: что ты, мол, сынок, у меня аритмия каждые два дня! В итоге спорим. Проходит несколько дней — нет никакой аритмии. Бабушка в шоке: «А куда же она делась?» А я отвечаю: «А это ты, бабуля, таблеточки пьешь».

Кстати, о таблетках. Первое, что сделал Гильманов, возглавив отделение кардиологии, — отказался от капельниц. Практически полностью. А на сэкономленные деньги больница закупает современные препараты для лечения сердечных заболеваний. И они действуют гораздо лучше, чем тот «десяток капельниц», к которому привыкли хронические пациенты. Некоторые из них и к этому относятся недоверчиво: как же, ведь таблетки можно пить и дома, зачем для этого в больнице-то лежать?

— На пациентов я, как правило, не злюсь, — продолжает доктор рассуждать о взаимодействии с больными. — На болезнь — да. Я даже с ней ругаюсь, и пациенты это слышат. Есть те, которых хвалю: молодец, умница, справляешься! А если человек не выполняет рекомендаций и наплевательски относится к своему здоровью — ну что ж, сейчас, через 12 лет заведования, я уже более взрослый и менее импульсивный. Куришь? Ну ладно, зато для меня всегда есть работа. Кури-кури…

«Мы с пациентом не боремся. Мы боремся с болезнью»

Гильманов уверен: когда доктор обследует пациента, он должен всегда четко понимать свой следующий шаг в зависимости от того, что увидит. Видеть на несколько шагов вперед. А фразу «Ну там дальше посмотрим», по его собственным словам, не приемлет.

— Ведь случайная находка в современной медицине — крайняя редкость. Как ты, доктор, можешь надеяться на какое-то чудо? Мы ведь с пациентом не боремся. Мы с ним в одной команде играем, и автогол забивать точно не будем. Мы боремся с болезнью. Людям старшего возраста я говорю: «Ишемия — это ваш Сталинград. И вы должны его держать в ежовых рукавицах, у вас для этого есть вот такая таблетка, и вот такая — это ваше вооружение. Либо вы сдаетесь и сдаете свой Сталинград». И знаете, появляется какой-то интерес у человека. А я продолжаю: «Давайте через год вы придете, и мы посмотрим, какая будет у вас динамика. И если не будет прогресса болезни — значит, вы справляетесь!»

А ишемическая болезнь сердца — нарушение кровотока к нему — одно из самых распространенных состояний кардиологических пациентов. Оно в перспективе может приводить к инфаркту. Важно вовремя его отследить и правильно диагностировать. Ангиографическая коронарография в этом здорово помогает, и теперь в РКБ это рутина, как мы уже говорили.

С ишемией, по словам, вполне можно бороться. Делать так, чтобы болезнь не только не развивалась, но и отступала. Как говорит сам доктор, в кардиологии есть не только понятие «стабилизация состояния», но и понятие «выздоровление».

Холестерин: опасный стройматериал

Альберт Анасович обращает особое внимание: основной вклад в ишемию (а значит, и в инфаркт, и еще во многие острые состояния) вносит атеросклероз — отложение холестерина в просвете сосудов. Атеросклеротические бляшки содержат в своем составе еще и протромбин, и если вдруг происходит надрыв такого образования — он высвобождается в просвет сосуда и образуется тромб. Сосуд закупоривается — и вот он, инфаркт. Поэтому очень многое сводится к тому, что человеку нужно доказать: постоянная профилактика накопления холестерина — это профилактика сердечно-сосудистых заболеваний, причем прямая.

При этом просто ограничить потребление жиров в пище — обычно недостаточно. Дело в том, что холестерин продуцируется в печени, это строительный материал для человеческого организма. После 25 лет рост человека полностью прекращается, но печень не прекращает вырабатывать холестерин. Что ему остается? Только откладываться в удобных для этого местах — на стенках сосудов в виде холестериновых бляшек. Так что можно перестать есть все, что ведет к отложению холестерина, но большая его часть все равно будет синтезирована печенью. Чтобы этот процесс сделать менее активным, и пьют специальные препараты — статины. Причем доктор говорит, что делать это надо в профилактических целях, пока вы еще здоровы, и ставить это в регулярный режим (разумеется, по назначению врача и при отсутствии противопоказаний).

И здесь Гильманов вспоминает антипрививочников. Почему? Да потому что так же, как они, только намного раньше, начали вести себя граждане, которые начитались страшилок о вреде статинов и теперь категорически отказываются их постоянно принимать. У доктора уходит масса времени, чтобы уговорить их, и в пример он приводит, например чистку зубов:

— Если мне стоматолог скажет, что зубы надо начинать чистить для профилактики, только когда они уже начали выпадать — я, мягко говоря, очень удивлюсь. Но ведь мы, кардиологи, именно с такой ситуацией постоянно и сталкиваемся. Профилактика выработки холестерина начинается, только когда сосуды уже забиты атеросклеротическими бляшками!

Кстати, у самого Альберта Анасовича на столе рядом с кофейным термосом (порой приходится пить на бегу, разводит он руками) лежит упаковка таблеток. Это статины и есть, и Гильманов, оказывается, каждый день пьет их вот уже шесть лет. Потому что профилактика!

А вот никотин в четыре раза ускоряет выработку холестерина, так что отказ от курения — один из главных советов любого кардиолога.

Из чего состоит айсберг болезней сердца

Немного о статистике. Сердечно-сосудистые заболевания по-прежнему удерживают печальное лидерство, становясь самой популярной причиной смерти человека. Альберт Анасович рассказывает: статистика, конечно, улучшается, но до целевых показателей еще далеко. Если раньше семь-восемь человек из десяти умирали от сердечно-сосудистых заболеваний, то сейчас три-четыре.

Но надо понимать: сердечно-сосудистые заболевания (ССЗ) — это широкий спектр болезней. Примерно 60% из них — сосудистые заболевания неврологического профиля, например, инсульты. Остальные — кардиологические. Это инфаркты (всего 20% от общего числа) или внезапная сердечная смерть (нарушение ритма сердца). Остановка сердца может быть двух видов. Асистолия — когда сердце просто перестает биться. Фибрилляция — когда оно дрожит на 600 ударах в минуту и, таким образом, тоже практически не бьется. Выброса крови в такой ситуации нет.

Среди других серьезных причин смерти — сердечная недостаточность. После постановки этого диагноза только 50% пациентов переживают первые пять лет. С этим заболеванием, конечно, тоже пытается бороться медицинское сообщество. Один из ярких моментов этой борьбы — пересадка сердца. Альберт Анасович рассказывает:

— В Испании больше 20 лет назад я видел интересную особенность. Пик пересадки сердца в Кадисе был весной. Когда молодые ребята на мотороллерах без шлема разбивались и становились донорами. Их родители подписывали согласие на пересадку органов. Оказывается, в Испании даже католические священники на проповедях призывают делиться с близкими таким образом. А здесь в России отдать что-то свое другому? Передать что-то? Да никогда. Только несколько лет назад у нас изменились законы, которые облегчают пересадку органов.

Когда спорт опасен для здоровья

Службы по борьбе с сердечной недостаточностью начали выстраиваться в стране еще за несколько лет до коронавирусной пандемии. А если вернуться к инфарктам, то с 2013 года борьба с ними серьезно финансируется — к примеру, сейчас это происходит по нацпроекту «Здоровье».

Доктор рассказывает: сейчас практически любая кардиология нацелена не на чистый плановый прием, а на ОКС (острый коронарный синдром). В любом кардиологическом отделении республики сейчас лежат пациенты с острыми неотложными состояниями — здесь, у Гильманова, таких 80%. И он гордится тем, что до двух дней уменьшил время ожидания с момента решения врача до плановой госпитализации человека.

Есть в динамике заболеваемости сезонность. Как говорит Гильманов, опасное время — это резкая смена погоды (а вовсе не сорокаградусная жара летом, когда все «сердечники» дисциплинированно сидели по домам и старались беречь себя, лишний раз не выходя на улицу). Еще из опасных периодов — утренние часы, когда гормональная система человека перестраивается с ночного режима на дневной, и это может усилить пульс и давление и нагрузки на сердце:

— Самое опасное время — резкая смена погоды. Грозы, дожди, резкое похолодание, потепление, снегопад, вьюга — в такие моменты мы видим всплеск. К этому времени мы должны освободить резервы, мощности и быть готовыми принять пациентов. Мы сопрягаемся еще и с любым периодом праздников. Причем в основном это — из-за насильственного спорта. Когда человека, который ни разу не занимался спортом, заставляют это делать: спартакиады, марафоны, фитнес…

Доктор объясняет: когда сердце сокращается, оно отправляет кровь по всему организму, кроме самого себя. В сердце кровь поступает, только когда оно отдыхает. Значит, чем реже бьется сердце, тем больше крови оно получает и тем меньше вероятности спровоцировать ишемию. А чем чаще оно это делает, тем выше риск получить инфаркт:

— Таким образом, если у человека в организме есть уже сформированная атеросклеротическая бляшка, любая физическая нагрузка, которая даст скачок пульса и давления, может спровоцировать острое состояние. Вы можете сказать: «Я пробежала уже 10 марафонов». Ну и что? Вполне возможно, что на 11-м с вами что-нибудь случится. Удивительное для меня слово — кардиотренировка. Это потому что мы на ней провоцируем сердечную смерть, загоняя сердце до определенной частоты. А зачем это делать? Если бы вы знали, сколько неотложных пациентов ко мне привозят из спортивных центров…

И еще один серьезный провокатор сердечно-сосудистых заболеваний — переутомление. Альберт Анасович говорит: если вы уже к обеду чувствуете усталость, у вас переутомление. И с вами может что-то произойти.

Как прожить долго

Гильманов резюмирует:

— Если человек говорит: «Я хочу жить долго», то я со своей кардиологической позиции могу ему посоветовать, что делать. Безусловно, это предупреждение атеросклероза путем снижения уровня холестерина. Предупреждение стресса, качественная сбалансированная пища и категорический отказ от курения. А на остальные моменты мы не можем повлиять. Высокий уровень холестерина увеличивает риск инфаркта в 3,8 раза. Курение — в 2,9 раза. Стресс — в 2,6 раза. Неуправляемые вещи наподобие сахарного диабета — в 2,1, гипертония — в 1,9 раза. А вот абдоминальное ожирение практически не грозит нам инфарктом. Получается, что если вы приходите в магазин, хотите купить пирожное и заставляете себя от него отказаться, вы повышаете себе риск получения инфаркта, потому что испытываете стресс. Лучше купите это пирожное и съешьте его.

Пациентов с инфарктами миокарда привозят в РКБ уже с 30 лет — так что, к сожалению, молодеет не только ковид. Причем интересно: в 75% случаев виновата не старая, большая холестериновая бляшка, а молодая, которая только что отложилась, не успела «закостенеть» и порвалась, вызвав выброс в кровь тканевого тромбопластина. А он, в свою очередь, формирует тромб на месте разрыва. Такие бляшки, закрывающие просвет сосуда до 25%, по УЗИ могут быть даже не видны.

— Таким образом, в смертельной опасности находятся люди, у которых холестерин начинает откладываться, а они об этом пока не знают и своими нагрузками приводят к разрыву таких молодых бляшек, — предупреждает доктор. — Кстати, моя попытка беседы об этом с группой фитнес-тренеров закончилась тем, что они спросили, сколько денег я предложу им за то, что они меня послушают. Они же привыкли продвигать БАДы…

Как важно успеть в «золотой час»

В кардиологии есть понятие «золотой час». Через 60 минут после начала развития острого состояния, в идеале, чтобы избежать осложнений, доктор уже должен заканчивать операцию. Чтобы ее сделать, нужно минут 30. Перед этим врач должен в течение 10 минут принять решение — оценить состояние больного, сделать ему ЭКГ, организовать хирургическую бригаду, подготовить операционную... Таким образом, человеку, чтобы добраться до больницы, остается только 20 минут.

При этом не все пациенты, почувствовав тревожные сигналы, сразу же едут к медикам.

— И тут мы часто сталкиваемся с форматом «подожду до утра, чуть попозже». Или «вызову скорую, мне сделают укол — и все». А что врач с ручкой и фонендоскопом сделает, придя к больному домой? Пациент должен моментально ехать в больницу! И если вмешались высшие силы и он принял решение ехать — мы его спасаем. Ведь при инфаркте миокарда через три часа погибает 50% мышцы, которая питается от закупоренного сосуда. Через 6 часов — 75%. Через 12 часов — 100%. Моя задача — не дать разрастись этой потере. Иначе, даже если спасти человека от смерти, у него на сердце образуются рубцы и сформируется сердечная недостаточность.

Вернувшись в Татарстан, Гильманов должен был не только создать образцовое отделение по московским лекалам, но и распространить свои знания на прилегающую территорию. Доктор объясняет:

— Мы готовим докторов в районах, учим их. Они могут мне позвонить, но иногда боятся: «А вдруг доктор на меня накричит?» Так вот, доктор Гильманов накричит, если ты ему не позвонишь! Так что сейчас доктора в районе сразу меня набирают, скидывают мне ЭКГ, мы с ними определяем ситуацию и они быстро привозят ко мне пациентов. Выстраивание этой работы в отношении острого коронарного синдрома — то, чем мы сейчас занимаемся. Безусловно, параллельно пытаемся выстраивать систему по сердечной недостаточности, по атеросклерозу, по заболеваниям нарушениям ритма сердца. Все мы должны предугадать на несколько шагов вперед.

Кстати, РКБ стала первой государственной больницей в России, которая закупила генные препараты для работы с атеросклерозом. Сделать это было не так-то просто — согласовать все в нескольких инстанциях. Но так у казанских медиков появилась возможность обучиться этой методике. «Если обычные препараты не справляются с атеросклерозом, надо включать генные, — пожимает плечами Альберт Анасович. — Мы не стоим на месте. Уже несколько лет прорабатываем новые технологии и готовы применять их здесь. Вы в первую очередь их увидите в РКБ. Мне повезло: у меня есть большая научная поддержка, отличная команда, которая воспитывалась по моим лекалам. Сейчас доктора, которые отсюда уходили, работают в другие больницах по республике, есть доктора, которые работают в Германии. И мне за них не стыдно!»

«Самым идеальным временем для нашего отделения был период самоизоляции»

У кардиологической службы РКБ и Минздрава РТ было множество планов. Но тут пришел коронавирус.

— Никто не ждал этой вещи. У нас были шикарные планы по развитию кардиологической службы, снижению смертности. Мы хотели развивать кабинеты ХСН по республике. Были интересные программы в Минздраве. Мы были на пике активной деятельности. Экстраполировали свои практики на все медицинские учреждения республики. Но тут пришел ковид. Самым идеальным временем для нашего отделения был период самоизоляции. Тогда количество обращений с острым коронарным синдромом у нас снизилось на порядок: люди сидели дома, не провоцировали острых ситуаций физическими нагрузками, — говорит доктор.

Кардиологи в первые три месяца работали в отделении двумя несмешиваемыми бригадами: одна работает две недели подряд, вторая все это время сидит на самоизоляции.

— Это разделение позволило сохранить персонал на случай, если одна группа заболевала ковидом. Это первое, что мы сделали у себя. Потом подготовили себе условия в клинике для круглосуточного пребывания. Кто-то из дам в моем отделении даже консервы закупил, запасы сделал. Нам говорили, что костюм нельзя будет снимать 12 часов — я даже памперсы себе закупил. Мы и в красную зону заходили для консультаций, да и в приемном отделении тоже не знали, кого встречали. Под маской коронавируса нам привозили пациентов с тромбозами и другими «нашими» симптомами.

«Мы сейчас видим более грозные осложнения от коронавируса, чем это было в 2020 году»

Как кардиолог Альберт Анасович констатирует факт: с этого года коронавирус и его осложнения в РКБ видят в более агрессивном виде.

— Если первый, уханьский штамм и его модификации давали определенные виды осложнений, то в таком количестве мы их встретили только при «дельте». Тот поток пациентов, который идет сейчас, — это более объемные поражения. И тромбозы, и воспаления, и инфаркты. Каждый день один из моих докторов отправляется в вирусный госпиталь. Мы сейчас видим более грозные осложнения от коронавирусной инфекции, чем это было в 2020 году. И они молодеют, однозначно. Мы, конечно, стараемся привлечь максимально новые технологии, которые могут помочь и здесь…

Повседневно здесь встречают и постковид — и у пациентов, и у себя самих. Сам доктор переболел коронавирусом минувшей осенью, лишь немного не дождавшись вакцины. Болезнь проходила нелегко — Альберт Анасович даже проводил себе УЗИ сердца и КТ, боялся осложнений. Но обошлось. Зато постковид длился с октября по апрель, причем в серьезной форме:

— Это были и тики, и круги под глазами, и бессонница. И отсутствие радости, даже если ты отдохнул. К сожалению, постковид — это тяжело. И есть люди, которые из этого состояния еще дольше выходят, долгими месяцами. Есть у меня коллеги, которых я уже и как доктор продолжаю наблюдать — они перенесли коронавирус тяжело, инфекция ударила внутрь сердца, появились осложнения, которые могут сохраняться на годы… Конечно, всегда проще лечить то, что уже давно изучено, что тебе понятно. Начинать с нуля гораздо тяжелее. Опыт в эту пандемию мы все получили колоссальный. Но хочется ли его повторить? Никогда!

«Тот, кто попадает в кардиологию, — не тот, кто привык сидеть на месте»

Среди молодых врачей, которые работают сейчас в ковидном госпитале, Гильманов понемногу присматривает себе тех, кто потенциально мог бы прийти к нему:

— Постоянно ищу драйвовых, активных докторов. Ведь тот, кто попадает в кардиологию, — это не тот, кто привык постоянно сидеть на месте. В нашей специальности по-другому: если где-то идет сигнал, ты должен вскочить и побежать. Это та же самая скорая помощь, с которой я и начинал: короткое время принятия решения!

Гильманов описывает свою систему воспитания молодых докторов: создал в своем отделении такую же структуру, какая была в Москве, — периодическое обсуждение со всеми врачами и ординаторами всех пациентов, совместная работа и постоянная «прокачка» специалистов.

— Я всегда буду приветствовать только тех докторов, которые сами себя совершенствуют. Доктор, которого надо заставлять, который не хочет читать, не будет иметь перспективы в этой службе. Мне нужен живой интерес в глазах! — строго говорит Гильманов. — Я хочу показать им всю красоту, весь драйв этой службы. Но чаи тут распивать точно некогда. Взял термос, положил в карман, побежал дальше.

Кардиолог косится на свой стол: там наготове стоит небольшой термос с кофе.

«Каждую смерть мы оцениваем»

Альберт Анасович — доктор той специальности, в которой совсем без смертности не получается. Он признается: когда случаются летальные исходы — очень переживает.

— И каждую смерть мы подробно разбираем и оцениваем в попытке понять, почему она случилась. Помним все посекундно. Соболезнуем родственникам. Пытаемся объяснить им, как так произошло. Но точно так же разбираем каждую победу, особенно когда понимаем: еще три минуты — и мы бы не успели. Мы воспринимаем смерть как потерю, но на ней учимся. Я прекрасно понимаю: если я буду жестким с доктором в районе, спасать мы будем больше людей, которых он вовремя будет ко мне отправлять. Для меня не оправдание, если, например, у него в ЦРБ машины вовремя под рукой не оказалось. Я требователен к себе и к людям. И все это — для того, чтобы спасать больше жизней, потому что это возможно!

Кстати, в кардиологическом отделении за время работы Гильманова колоссально снизился показатель по госпитальной летальности — с 12% до 2%. И по этому показателю казанские врачи — на уровне лучших клиник Европы.

«Продолжаю любить свою жену»

Альберт Анасович — человек импульсивный, эмоциональный. И решения принимает мгновенно не только в рабочем режиме. Исходя из посылки «время принятия решения — десять минут» он даже жену выбрал. Улыбаясь, рассказывает:

— Я женился в осознанном возрасте — мне уже был 31 год. Я только приехал со стажировки из Германии, вышел на работу и столкнулся в коридоре со студенткой четвертого курса. Через неделю пригласил ее на первое свидание, через три недели сделал предложение. Она, к счастью, согласилась. Я уже через десять минут знал, что хочу на ней жениться. Просто долго собирался: пока кольцо выбирал, пока все остальное… Если влюбился — чего тут было думать? Мы вместе уже десять лет, у нас двое сыновей. И я до сих пор с теми же чувствами — может быть, уже не так их демонстрирую, но продолжаю любить свою жену.

Доктор утверждает, что со своими сыновьями совсем не строгий — может быть, на это повлияло его собственное детство, проведенное в ежовых рукавицах со справедливым, но строгим отцом.

Увлечений у нашего героя множество. Говорит, что, пытаясь сбросить напряжение, доктору нужно уметь отвлечься и получить максимум приятных эмоций. Делает это Альберт Анасович по-разному. С детства любит читать. С удовольствием слушает хорошую музыку (причем стремится делать это в хорошем качестве воспроизведения, а как следствие, коллекционирует качественные наушники). Купил себе PlayStation — и в свободные часы порой погружается в игровой мир.

«Надо всегда тратить время на то, что тебе нравится»

— Я — человек, который должен попробовать все и найти себе что-то незабываемое и интересное. И если я увижу что-то суперинтересное, я попытаюсь проникнуть в это, пронести через себя и понять. Так, например, я увлекся кофе: как-то познакомился с замечательным человеком, который угостил меня чашечкой, рассказал об этом напитке подробнее — и я проникся. Увлекся идеей разного кофе. Оказывается, он может быть многогранным, разным, я вник в эту историю с удовольствием. Я понимаю, что жизнь скоротечна и надо всегда тратить время на то, что тебе нравится. Поэтому всю жизнь стараюсь понять, а что мне еще нравится. Зимой с 2017 на 2018 год я себе сделал подарок — купил качественный немецкий гриль. И с удовольствием готовлю в нем мясо. Оно во рту тает! В общем, Черчилль сказал как-то раз: «Мне не надо много. Мне достаточно только лучшего». И я стараюсь тоже жить именно так.

А в новогодние праздники Альберт Анасович надеется провести время с семьей и отвлечься. Он вообще говорит, что умение отвлечься, разгрузиться, избавиться от переутомления — один из базовых факторов сохранения здоровья сердца. О своих увлечениях доктор рассказывает с таким же увлечением и задором, что и о своей работе. Этот харизматик, кажется, делает с удовольствием все, за что берется. Но все же хмурится, вспоминая о проблемах, которые могут помешать наслаждаться работой:

— Все то, что мешает мне получать удовольствие от моей работы, меня раздражает. Например, человек ждал три дня, прежде чем обратиться к врачу. И сам усугубил свое состояние. Я могу разозлиться на эту болезнь. Не скажу ему ничего, но подумаю: «Ну чего ж ты ждал?" Или, например, если в процессе работы вдруг встанет какая-то техника — это может вывести меня из себя. Или, к примеру, если кто-то будет учить меня как работать, не будучи кардиологом. Я ведь отвечаю за конечный результат своей работы и беру на себя ответственность. И еще я не могу воспринять, когда в нашей клинике определенный подход к работе уже принят, а в других к этому даже еще не подступались. Профессиональная остановка на каком-то уровне у моих коллег — я тоже не могу этого принять. С другой стороны, если я вижу, что кто-то делает определенные вещи круче меня, я начинаю расстраиваться: «Как же это так — я не лучший? Надо исправляться». Я должен быть лучшим, я считаю себя лучшим. И стараюсь каждый день становиться лучше. Постоянно думаю, как я вижу свое отделение в 2023 году. И если я хочу чего-то добиться — я буду этого добиваться. И точно знаю: мне никогда не будет стыдно перед коллегой из любой страны мира, из любой авторитетной клиники. Я стараюсь брать все лучшее и воплотить здесь!