Андрей Васильев, «Коммерсантъ»: «Мы торговали Родиной»

— Как вы познакомились с Георгием Ивановичем Рербергом? (Рерберг — советский и российский кинооператор, о суровом нраве и гениальности которого в киномире слагали легенды, — прим. ред.)

— Ох (с нервом вздыхает). Орлуша (современный поэт Андрей Анатольевич Орлов, автор множества «бранных» ироничных и остросоциальных стихов, — прим. ред.), вы знаете, да? Орлуша был реально рекламный магнат, сейчас в это трудно поверить, но он был реально большая рекламная фирма, очень, третья по значимости в России. А я в это время как раз уволился из «Коммерсанта» и первое время достаточно неплохо себя чувствовал, потому что мы с моим партнером Леонидом Милославским (экс-гендиректор ИД «Коммерсантъ» в 1996—2001 годы, с перерывом в 1999-м из-за скандала со статьей о вице-премьере Евгении Примакове, — прим. ред.) торговали Родиной — мы продавали военные тайны какому-то японцу, кстати, японец стал после этого «Журналистом года» в Японии. И он платил…

— А где вы их брали?

— Да он сам нашелся…

— Нет, тайны.

— Где брали — у «черных полковников»! У тех, кто ее охраняет, мы и покупали. Это же Россия-матушка. Мы им платили мало, времена были такие, а им было нормально, а мы брали (с японца, — прим. ред.) большие деньги. А потом японец куда-то слился, стал каким-то депутатом что ли там, после наших военных тайн прославился и стал каким-то большим начальником в своей Японии и перестал у нас покупать военные тайны. А зарабатывать как-то надо — и мы решили стать рекламными бойцами. И мы нашли фирму — это очень важно найти рекламодателя, а такой рекламодатель где-то с бюджетом $100 тысяч в месяц, это 94-й год, мама дорогая!

Я прихожу к Орлуше — потому что у нас даже фирмы еще не было: «Орлуш, давай мы под тобой че-нибудь сделаем? Только единственное, я сам буду писать там сценарии, сам снимать — я когда-то хотел быть режиссером, снимать, позорное время, детство — мне бы оператора клевого…». Орлуша говорит: «Так возьми Рерберга!». Я говорю: «Орлуш, ты сошел с ума!?». А Рерберг для меня был… как Ленин вот приблизительно… Я ж был когда-то интеллигентным человеком — смотрел все эти фильмы, ну, с Тарковским…

Орлуша был реально рекламный магнат, сейчас в это трудно поверить, но он был реально большая рекламная фирма, очень, третья по значимости в России

— Кончаловский, Тарковский...

— С Кончаловским он вообще сделал там миллион фильмов. С Тарковским он сделал фильм «Зеркало». Больше того, он даже снял фильм «Здравствуйте, я ваша тетя!», это тоже Рерберг. Я говорю: «Ты что, с ума сошел? Этот Рерберг!». Он: «Да ты что, сейчас позвоним!». И приходит Рерберг. Ну, че-то две штуки, что ли (попросил, — прим. ред.).

— Какое впечатление произвел?

— Да все прям… И главное, что… О, сейчас скажу эксклюзивненько! Так сложилось в жизни, что у меня не было старших товарищей, ну, так вышло. Обычно человек говорит — вот, там был у меня когда-то там… Чернышевский или Добролюбов. И уже во вполне зрелом возрасте, сколько мне было, 94-й год — мне было 37 лет. И у меня появился Рерберг. И, с одной стороны, я ему платил бабло, он у меня был наемный оператор, с другой стороны, он у меня был первый старший дядька, тем более что он меня старше был на 20 лет.

— Чему научил?

— Может, и всему. Видеть. Это очень крутая вещь.

— Как он вам это объяснил?

— Ну, например, мы, когда снимали какой-то рекламный ролик в Гамбурге — кругом фашисты, тяжело (ухмыляется) — я там был и продюсер, и режиссер, кстати, еще и переводчик, потому что мы взяли переводчика за 150 марок в час, тогда еще были марки, и переводчик очень хорошо говорил по-немецки, только вообще не знал русского языка. И плюс еще каких-то актеров нам подогнали, актеры все плохие, и Рерберг мне говорит: «Слушай, иди в кадр! Ты лучше сыграешь». Первый раз в жизни и последний я вынул из уха серьгу. И я ему говорю: «Ну, Георгий Иванович, ну я никогда не вынимал, ну, может, вы меня с того боку снимете?» Он: «С какого того?!» И я, как овца, вынул серьгу (смеется). Нет, он офигенный. Так вот, эксклюзивчик-то… Он умер… И, ой, это ужас… Рюмка коньяка его спасла. У него спазм, то есть тромб оторвался, он лежал в ванной, а жена его бросила, кстати, молодец, правильно сделала — Валя Титова, актриса. Она его бросила и правильно сделала, правильно потому, что невозможно…

— Он пил сильно?

— Да не в этом дело. Б* (нецензурная лексика, близкое по значению глаголу «изменял», — прим. ред.) он сильно, не пил. Пил-то он, кстати, нормально. И домработница ушла. Он лег в спальню, ой, в ванную, и умер. Ой, это ужас. Это был день открытия Московского кинофестиваля — Михалков, фуражка, белый шарф — он не объявил минуту молчания (это не совсем так — Рерберг умер от разрыва сердца 28 июля 1999 года, а XXI Московский международный кинофестиваль открылся 19 июля 1999 года и шел до 29 июля, — прим. ред.).

— И знал?

— Он [Михалков] за пивом им бегал! Он же был младший — Рерберг с Михалковым-Кончаловским были братки, а Михалков был, ну что он там, мальчик! Ну и — ну-ка за пивом… (видимо цитирует Рерберга и Кончаловского) И он не объявил минуту молчания.

— А он знал, что он умер?

— А кто не знал!? Нормально поступил Никита Сергеевич?

— Свински (кивает).

— И я понял, что я потерял… Единственный был мой старший товарищ. Так это странно бывает: с одной стороны, я этому старшему товарищу деньги платил, а с другой — он был мой старший товарищ. И я понимал: я снимаю рекламу, я там, ну, понятно все, бабло, но! Он мне не даст схалтурить — у него не поворачивается мозг [для халтуры], тут должно быть все в кадре … (показывает жестами «в ажуре»). Это очень круто.

Единственный был мой старший товарищ. Так это странно бывает: с одной стороны, я этому старшему товарищу деньги платил, а с другой — он был мой старший товарищ

— Как он вообще это переживал, что снимает не кино, а снимает рекламу?

— Он переживал очень по-мужски: «Ну, пффф. Ну да, зато я снимаю рекламу». Не комплексовал на эту тему, мол, я гений там, ты-ды-ды… Ему один раз на Венецианском кинофестивале, это было первый и последний раз, за фильм «Звездопад» дали «Льва» за операторскую работу. Ни до, ни после не было такого. Специально для него изобрели «Льва» (в 1981 году Рерберг был отмечен спецпризом жюри, — прим. ред.).

Единственное, что он мог — снять проститутку и купить ей шубу. «Георгий Иванович, че вы делаете? — я ему. — Ну, на лифте покатаете или на троллейбусе, ей нормально. Ну зачем шубу!?» То есть он такой человек — барин. Но это очень круто. А у него же, кстати, на минуточку, его дядя построил Киевский вокзал в Москве, а его папа был вообще офигенный художник, ну и так далее. А мама у него, Козолупова, она была самый великий пианист (на самом деле двоюродный дед Георгия Рерберга, Иван Иванович Рерберг был главным архитектором при строительстве Киевского вокзала и Центрального телеграфа в Москве, отец Иван Федорович Рерберг — советский художник-график, мать, Галина Семеновна Козолупова — советская виолончелистка и педагог, — прим. ред.). Ну, там все круто — порода!

— Порода (улыбается)…

— Сильно переживал из-за истории с Тарковским?

— Он мне сказал такую вещь… Ну мы правда были очень близки… Я говорю: «Георгий Иванович, фильм-то говно. Если показывать его кусочками, это крутняк, но сам по себе как месседж — каша. Вы просто нашли друг друга и давай снимать без сценария, по ассоциациям. Вообще, если честно, говно». Он: «Да». И, когда была вот эта вся история со «Сталкером», когда Тарковский сменил четырех операторов, пятерых художников, говорит [Рерберг], я к нему [Тарковскому] пришел в больницу, он лежал еще в больнице… И как бы Тарковского можно было вообще посадить, там же они сделали вид, что у них брак пленки…

* Разлад между режиссером Андреем Тарковским и оператором Георгием Рербергом во время работы над первой версией фильма «Сталкер» 1979 года (по мотивам повести Стругацких «Пикник на обочине») стал одной из самых драматичных страниц истории отечественного кинематографа. Сценарий фильма несколько раз переписывался как до, так и уже во время съемок, менялся состав съемочной группы, съемки затягивались и то и дело останавливались. Рерберг был первым оператором картины. При проявке дефицитной в то время пленки «Кодак», на которую доверили писать Рербергу, с отснятым материалом, вскрылся брак, часть записей была испорчена. Случился громкий скандал: Тарковский обвинил во всем Рерберга. Репутация и профессионализм гения были поставлена под вопрос, его отстранили от работы над фильмом. Есть мнение, что Тарковский, обвиняя оператора, хотел убрать его из команды по личным соображениям, по одной из версий, причиной стала супруга режиссера, Лариса Тарковская, которую Рерберг не видел в качестве актрисы, а Тарковский, напротив, активно продвигал. Так, Тарковская в роли Надежды снялась в фильме мужа «Зеркало», который также снимал Рерберг. В последствии часть отснятого Рербергом материала все же вошла в ленту, однако в титрах его имени не оказалось. В 2008 году вышел документальный фильм режиссера Игоря Майбороды «Рерберг и Тарковский. Обратная сторона «Сталкера», посвященный ссоре двух титанов мира кино.

— Да они его во всем обвинили.

— А это уже «уголовка». И он повесил на Рерберга. Ну, это вы, наверное, видели в фильме Майбороды. Восемь лет я вытягивал этот фильм (показывает жестом — «на своей шее», — прим. ред.). Фильм состоялся только благодаря мне.

— А в чем там было дело?

— Бабло подтягивать! И я это делал, я для Георгия Ивановича это делал. Майборода очень неприятный человек, ну, неважно, но он вписался, и он это делал. Приятно — неприятно, знаешь, не на танцах!

— Там вот эти кадры, где Рерберг сидит у себя в квартире за этим столом, вокруг висит живопись, от него глаз не оторвать, просто, по-человечески, он красивый…

— Я дико уважаю Ренату Литвинову, которая никогда не отказывалась, говорит: «Да, Гоша — мой самый лучший любовник». Ну, это круто. У них разница, наверное, 40 лет или около того. Молодец. Ну так вот, и он говорит, мол я пришел к нему в больницу, подарил ему ручку, и сказал: «Андрей, все-таки напиши сценарий» (смеется). И тогда он подтянул Стругацкого, и с пятого раза они сняли тот «Сталкер», которого мы любим и ценим, и это была четвертая или пятая попытка, когда был сценарий. И Георгий Иванович… Для него сценарий был… Вот, как бы оператор, но для него очень важен был сценарий.

— Мне кто-то рассказывал, что они, когда приехали на осмотр вот этой местности, с которой начинается «Зеркало», где сидит Терехова (в фильме Тарковского актриса Маргарита Борисовна Терехова исполнила роль Натальи, матери главного героя, — прим. ред.) на оградке, в начале [фильма], и поле перед ней…

— А, «Зеркало».

— Да-да, и они туда приехали за год до съемок, и Рерберг говорил: «Вот здесь посадите вот эту траву, вот здесь — вот эту траву, потому что через год она даст тот цвет, который был нужен».

— Вот, кстати, я рассказываю, если уж говорить, блин, ну вы все равно отрежете, ну не важно…

— Да ничего не отрежем.

— Да ну и пусть отрежете, ну мне это очень важно. Когда мы пошли смотреть премьеру фильма «Три сестры», снял Соловьев (фильм 1994 года, снятый российским режиссером Сергеем Соловьевым, — прим. ред.)… Я пришел почему — там на самом деле был такой рижский человек Натан Федоровский (галерист российского происхождения, меценат, один из продюсеров ленты Соловьева «Три сестры», — прим. ред.), он повесился. Его младший брат Саша Федоровский, тоже из Риги, — ну, брат повесился — и он дофинансировал это кино. Кино жуткое. Ну ладно. Премьера: а я не могу на это смотреть, ну просто «привет», Саша Федоровский тоже ржет, мы ржем как гиены. На нас оборачиваются: «Вам не интересно — вы и не смотрите!» А Саша за это денег заплатил, своих, родных! И мы выходим, я говорю: «Сашка, давай, пошли, потому что мы, ну… мешаем людям смотреть». Мы выходим и Рерберг выходит, это было в Доме кино. Я ему: «Че, Георгий Иванович, ПОПЫСАТЬ (коверкает) вышел?». А он прямо ходит такими восьмерками: «Да не… Паркет в девятнадцатом веке не лачили, а воском натирали!!» Оп… Понял, да? А у человека это было, знаешь, как некоторые не любят, когда вилкой по стеклу. Для него левая картинка — это, ну все… Теперь таких не делают.

Я помню, был такой актер Дворжецкий, молодой который, случайно его увидел, были шапочно знакомы...

— Бывает такое, человека как бы не знал никогда, видел несколько секунд в каком-нибудь кино, а очень по нему скучаешь…

— Не, для меня это была адская трагедия (смерть Рерберга, — прим. ред.). Я помню, был такой актер Дворжецкий, молодой который, случайно его увидел, были шапочно знакомы (актер Евгений Вацлавович Дворжецкий, младший из двух сыновей советского актера Вацлава Яновича Дворжецкого, играл в РАМТ и Театре на Малой Бронной, снимался в небольших ролях у Михалкова в «Сибирском цирюльнике» и ряде других кино- и телефильмов, — прим. ред.). Ехали, бухали всю дорогу, у нас еще осталась недопитой полбутылки виски. Я говорю: «Слушай, давай заедем ко мне домой по дороге, я на Соколе (район Москвы, — прим. ред.), ну возле Шереметьево живу, допьем, и уже потом поедешь домой».

Мы заходим домой, жена открывает и говорит: «Слушай, только что умер Рерберг». И у меня началась такая… У Аверченко, по-моему, это есть — я себя вел как крыса в ведре. То есть, я так офигел — нарезаю круги, не знаю, что сказать… А жена его знала, он ее все время называл «носастая» (смеется). И вот этот Дворжецкий — Женя его звали, во, — он говорит: «Слушайте, я пойду…» Он видит, что со мной происходит — я такой клевый парень, в самолете курить нельзя, а я курил, все дела, — и я рассыпался… И Женя такой: «Я пойду, ну вас нафиг». Он знал, кто такой Рерберг, но он был с ним незнаком, естественно. Женя, кстати, помер через месяц после этого, ой, ужас (Дворжецкий погиб в автокатастрофе утром 1 декабря 1999 года, — прим. ред.). Для меня это было просто, ну… Бывает такое.

Самое его великое кино — это «Зеркало». И когда какой-нибудь человек ему говорил: «Ну, Георгий Иванович, ну говно же кино». Он говорил: «Ну да» (улыбается). И это круто. То есть, понятно — он свою работу выполнил, но он себя считал соавтором фильма, а вот тут уже да, тут уже не очень…

— Тарковский пишет в этих дневниках: «Ну там жена, конечно… Рербергу… (Андрей Тарковский вел свои дневники, начиная с 1970-го, практически до самой смерти. В них — объемные размышления, зарисовки, подробные заметки и планы гения, часть рабочих материалов и воспоминаний. Сам он называл их «Мартиролог, перечень страданий», под таким названием они и начали издаваться в 2008 году в форме серии книг Международным институтом имени Андрея Тарковского. В изначальном смысле мартиролог означает сборник повествований о христианских мучениях, — прим. ред.)

— А! Вот эта его [Рерберга] гениальная фраза: «Снимать будем актрису или Ларису?» (Вместо Алисы Фрейндлих в роли жены Сталкера Тарковский хотел снимать супругу Ларису Тарковскую, — прим. ред.).

— Это гениально, да…

— И он мне всегда говорил: «Актрисе на пробах нужно спать с оператором, а уж на фильме — с режиссером» (смеются оба).

Один раз, кстати, тоже уж, ладно, пленки не жалко (смеется, кивая Солодникову). Мы снимали один ролик там рядом, он же в Брюсовом переулке жил, тогда он назывался улицей Неждановой, а снимали мы в гостинице «Москва», рядом, ну там была какая-то телка (показывает пышные формы руками), ну телку то мы особо и не снимали, важно было ноги и шпильки [снять], и на шпильку был наколот еще какой-то кленовый листочек. Но, неправильные подогнали эти шпильки, лажанулись директора… И он не может прямо и говорит: «Все, я вспомнил, сейчас сбегаем быстро ко мне домой, я Вальке (Валентина Титова, последняя супруга Рерберга, — прим. ред.) купил на той неделе лодочки — во!» А Валя сидит, чай пьет. Мы так забежали, взяли шпильки и убежали. Ну и когда мы после съемок вернулись домой, она его: «Вы, мои шпильки любимые, какой-то прошмандовке!» И выбросила в окно эти шпильки, мол, я их не надену. То есть она по-женски права, а профессионально он прав. В тот момент ему шпильки в картинке были важнее, чем собственная родная жена. Она по-женски абсолютно права…

Он сам меня научил свободно мыслить и сам мне запрещал свободно мыслить: «А кому мы на руку играем?» При чем здесь?! При чем тут это? Ну пошел дождь, мы пишем: пошел дождь. Кому мы на руку играем?

— Другая бы б* (нецензурная лексика) из дома выгнала просто… (улыбается).

— Дак, она практически… Сама ушла, ну, не важно. Там, наверное, накопилось, не только из-за этого. Ну, блин, таких теперь не делают.

— Егор Яковлев что был за дядька (Егор Владимирович Яковлев, советский и российский журналист, отец основателя ИД «Коммерсантъ» Владимира Яковлева, — прим. ред.)?

— Когда он помер (18 сентября 2005 года, — прим. ред.), мне, естественно, позвонили — я же специалист по похоронам. Так вот, мне позвонили: «А как вы прокомментируете?» Я говорю: «Что — смерть? Она рано или поздно у всех случается. Shit happens (с англ. «дерьмо случается», — прим. ред.)». «Ну что мы потеряли?» Говорю: «Самая главная гнида во всей журналистике. Мне кажется, что я вам не нужен для похоронки…» (улыбается). «Да-да-да».

Там есть одна трагедия: он был… Ну коммунист. А это не лечится. Это как я могу сказать: я был совок и остался на всю жизнь, потому что совком я был до 34 лет. И какой бы я ни был офигенный, я все равно совок. Так вот он — навсегда коммунист. И, конечно, когда я пришел в 86-м в «Московские новости» (советская, а затем и российская общественно-политическая газета. В 1986 году Яковлев стал ее главным редактором и одновременно зампредом правления Агентства печати «Новости», — прим. ред.) я был в него влюблен, как девочка. Он был такой крутой — красавец, по выходным приходил в джинсовой куртке — главный редактор! Тогда главный редактор — это средний возраст 98 лет, звезда героя (на груди — показывает жестами), слепой, глухой — ну все. Вот это главный редактор. И тут вдруг такой весь чувак… Офигенный. Я реально был в него влюблен, как девочка. Но спустя 2 года я ушел из «Московских новостей» на улицу, на Пушкинскую площадь, потому что я понял, я не могу от этого… большевизма.

Он сам меня научил свободно мыслить и сам мне запрещал свободно мыслить: «А кому мы на руку играем?» При чем здесь?! При чем тут это? Ну пошел дождь, мы пишем: пошел дождь. Кому мы на руку играем?

— А как он потом с этим запускал «Общую газету» (еженедельное общественно-политическое издание с либеральной идеологией, основанное в 1991-м, но начавшее стабильно выходить лишь весной 1993 года, по официальным данным, с самого начала возглавляемое Егором Яковлевым, — прим. ред.)?

— Ага! Украл у собственного сына! Главным редактором «Общей газеты» знаешь, кто был? Я. Когда был путч (августовский путч — политический переворот, происходивший с 18 по 21 августа 1991 года, когда к власти попытался прийти самопровозглашенный орган — Государственный комитет по чрезвычайному положению, провозгласивший целю не допустить развала Советского Союза, — прим. ред.), придумали общую газету, а платил за нее Володя Яковлев. Он открыл какую-то типографию, ну просто забашлял, и люди тайком открыли. А главным редактором был я, потому что Володя не мог, ему в это время надо было кому-то башлять.

Мы тогда опубликовали Ельцина — была телега (объемный материал — прим. ред.), которую сделал Егор. Ну Егор сделал, конечно, как всегда, телегу — 19 с половиной страниц. И мне надо было ее сократить где-то в десять раз. Я около полутора суток, может, двое, выпускал эту газету, и тут ко мне Володя приходит и говорит: «Слушай, сейчас папа приедет, давай я тебя куда-нибудь в подвал [уведу], папа тебя не любит». Я с компьютером — в подвал, сокращаю в десять раз. И папа приехал. И ему там какие-то стейки из валютного магазина, там арбуз. А я, главный редактор этой газеты, сижу в подвале, починяю примус (смеется). А потом взял и украл у сына эту газету.

Вся пресса была запрещена, кроме газет «Правда» и «Красная звезда», и Яковлев говорит: «Давайте выпустим газету!» И он это сделал, он это профинансировал, это на его материально-технической базе было выпущено,

— Как украл?

— Ну просто украл и все. Что, сын на него в суд подаст? Это, вообще, Володина была — за его деньги, его все… Он это придумал, он это сделал. Вся пресса была запрещена, кроме газет «Правда» и «Красная звезда», и Яковлев говорит: «Давайте выпустим газету!». И он это сделал, он это профинансировал, это на его материально-технической базе было выпущено, я был главным редактором. А когда путч кончился, он сказал: «Это теперь будет моя газета». Хоп! У сына, у родного (Егор Яковлев объявил о выходе возобновленного издания «Общей Газеты» 23 апреля 1993 года в Центральном доме журналиста, — прим. Солодникова). Он не то чтобы подонок, он подонок потому, что большевик. Это уже не изменить — я совок на всю жизнь, как бы я ни был круток, как бы я не ездил на пятисотых мерседесах, я все равно совок.

— Ну как совок, ну что это, совсем диагноз, я не знаю… А чуваки, которые, ну, собственно, сейчас ассоциируются у широких масс с… лидеры перестройки, я не знаю, Яковлев, который Александр Яковлев, — совок?

— Конечно.

— Горбачев?

— Тоже. Но не важно, они очень много сделали, они молодцы. Горбачев сделал перестройку от слабости. Он не такой крутой, он просто боялся и чуть-чуть отпустил поводья. И вот она началась — перестройка. И я считаю, что молодец. Яковлев [Александр], наверное, был более последовательный и более умный, я думаю. В отличие от Горбачева Яковлев был интеллигентный, все дела… Из недр. Совок — это диагноз, и от этого никуда не денешься. И я не стесняюсь этого. Я же вот как встречаю День Победы, сколько уже — лет 16—17 — на Капри.

— На Капри? (смеется).

— Только. А почему? Танк не может проехать там, ну никак вообще. Там вообще только две улицы, и они такое узкие — танк не помещается. Поэтому я встречаю День Победы на Капри.

— А как вы познакомились с сыном Егора, собственно, с Владимиром?

— Очень просто.

– Нужно пояснить для зрителей, что Владимир Яковлев — это человек, который придумал газету «Коммерсантъ».

— И человек, который изобрел «Коммерсантъ».

— Изобрел, да.

— И я очень люблю говорить такую вещь: я работал под началом гения.

— Он гений?

— Он был в тот момент. Гений — же это же понятие одномоментное. В тот момент он был реально гений, а я у него работал.

— Как познакомились?

— Очень просто. Его выгнали из журнала «Работница».

— Журнал «Работница»?

— Был такой. Может, и есть. И он там работал, его выгнали оттуда за то, что он что-то украл. Ну, какие-то там командировочные — деньги взял, не съездил. Ну, в общем. И он пришел, что интересно — я работал в отделе коммунистического воспитания (смеется). Ну, я работал старшим корреспондентом, ты что — 185 рублей оклада, не говоря о гонорарах. А Яковлев пришел в отдел морали и права на полставки. Вот тогда мы и познакомились (смеются оба). И надо, опять же, отдать должное — ну мы там ды-ды-ды, потом он ухитрился выпустить, опять же, какой-то молодежный выпуск газеты «Собеседник». Я говорю: «Володь, как может быть молодежный выпуск у молодежной газеты? Это нонсенс». И мы сделали этот номер, он оказался дико знаменитым — ну, крутой номер, я там полномера создал, получил очень много денег. Но я сказал: «Яковлев, вот теперь мы сделали это, [номер] сдан. Но я с тобой работать больше никогда не буду. Я ему сказал: «Без обид».

— Почему?

— Потому что он оказался диким диктатором, там, вообще, страшное дело. Хотя кто ты такой вообще? Но сделали, хорошо — результат все равно важнее процесса. И тут проходит какое-то время, мы там чего-то встречаемся, и он говорит: «Слушай, я работаю в газете «Московские но…» А я уже даже ушел. Как-то ушел и на этом трамплине денег заработал, думаю — чего я там делаю в журналистике, я столько денег заработал. Я уже начал, вообще — я один из открывателей советской рекламы. Первый секс по телефону. И нафиг мне это? И он мне говорит: «Давай, я сейчас решил сделать независимую газету, вообще неподцензурную». На дворе 1989 год, кругом — ЦК КПСС. Думаю: «Ты там сошел с ума, какая независимая fucking газета? Ты дурак что ли вообще?»

А у него был кооператив «Факт», он очень неплохо зарабатывал, и вообще молодец. Но я говорю: «Какая газета, ты дурак вообще?» Так он меня, сволочь, все-таки туда заманил. И это было так круто. Он придумал это, а я не верил, я реально не верил, что это может быть! А я взрослый парень, 32 года: «Да нет, Володь, этого не может быть, это невозможно. Он: «А че тебе возможно-невозможно, это мои дела. Ты будешь заметки [писать]? Все, ты не думай, возможно-невозможно, все». И он это сделал! При советской fucking власти он сделал газету «Коммерсантъ». И это так круто! В тот момент он был гением.

— А что с ним потом случилось?

— Ну, строго говоря, вот сейчас бы я пошел и что-нибудь возглавил бы. И все бы сказали: «Ой, это наш знаменитый Васильев, вот это говно выпускает». Проходит время — ты был в каком-то тайм-слоте, ты был гением, да. И это проходит. Ну сейчас он всех обманывает, у него же эта — «Счастливая старость» (речь идет, по всей видимости, о проекте «Возраст счастья», который Владимир Яковлев основал в 2012 году. По официальной легенде, Яковлев в течение трех лет путешествовал по миру и собирал истории активных долгожителей планеты, по мотивам их рассказов выпускаются книги, на страницах которых герои делятся секретами счастья. Участники проекта проводят семинары и тренинги, зачастую платные, — прим. ред.). Молодец.

— Да и «Сноб» — это было уже, как это…

— (перебивает) Это уже все, но, а как он развел Мишу Прохорова? Говорят, стоимость всего этого факапа — от 100 до 200 миллионов долларов. (Журнал «Сноб» был запущен Яковлевым в 2008 году в составе медиагруппы «Живи!» Михаила Прохорова. Эксперты давали глянцу, редакционной политике Яковлева и рентабельности издания неоднозначные оценки. В 2011 году Прохоров освобождает Яковлева от должности главного редактора, — прим. ред.).

— «Счастливая старость»?

— Нет, это когда «Сноб». И что получилось? Пшик. Ну это другое дело. Это же не отменяет, мастерство не пропьешь. Разводить людей на бабло… (смеются оба) Хоп — понимаешь, да? А вот качество этой журналистики… Но в тот момент — это правда — он повернул прессу вообще в другую сторону. Вот это круто. Не я. Сейчас все говорят: «Коммерсантъ» — это вы». А я говорю всем: «Ребят, вы не думайте, что я такой пижон. Я просто делаю, возвращаю вас туда, где начинался «Коммерсантъ». Я делаю по лекалу «яковлевскому». Просто другое дело — лекало потеряно, а я нашел. Но я не сделал ничего великого. Я сделал качественно, я сделал очень клево, но великого я не сделал ничего. А он сделал.

— Я был постоянный читатель «Коммерсанта», я был из тех людей, которые…

— Me too.

— Me too (смеется). Я был из тех, кто реально бегал с утра к газетному киоску, чтобы купить эту газету. Каждый божий день на протяжении долгих лет.

— Да, а еще знаешь, что сделал Яковлев? У него была великая фраза: «Мне проще научить экономиста писать заметки, чем журналиста научить писать про экономику». И там все кругом были не журналисты, кроме меня. Он прочухал — все должно быть, все да, но пусть Васильев будет. И я понял. А тогда же еще была советская власть, там нельзя было без ценника. То есть там была цена — 40 копеек, написано. Ну нельзя. И вот четвертый номер газеты «Коммерсантъ» стали продавать в подземных переходах по рублю. Я просто помню — четвертый номер, потому что там была заметка: «Кашпировский обвиняется в изнасиловании». И он [Яковлев] это понял — да, мне не нужны журналисты, я их ненавижу. Кроме Васильева. Ну нужен, обязательно кусок говна должен быть в газете. Понимаешь, да? Это офигенно.