Вражда и примирение в Вероне

Матрица Шекспира

Мир Шекспира — это внутренний и внешний конфликт идеалистов и маргиналов, которые все еще верят в любовь и справедливость и терпят крах. Именно это и есть «универсальная матрица» его творчества. Как и универсально само понятие первой подростковой любви Ромео и Джульетты — хрупкой, робкой, беззащитной перед враждой, неприязнью и даже ненавистью окружающего социума.

Недаром в современном искусстве появилось целое направление young adult (взрослая молодежь). Поэтому не случайно в афишах проходящего Нуриевского фестиваля заявлены сразу две хореографические версии «самой печальной повести на свете» — классическая (на музыку Сергея Прокофьева и в постановке Бориса Мягкова) и современная (на музыку культовой британской рок-группы Radiohead в постановке Эдварда Клюга).

Поставить свою версию балета «Ромео и Джульетта» Прокофьева — весьма рискованно: очень известный сюжет о веронских влюбленных, очень знакомый музыкальный материал и не менее хорошо знакомые хореографические предтечи-образцы (Л. Лавровского, К. Макмиллана, Р. Нуриева, Ю. Григоровича, Дж. Крэнко и других). Можно по-разному относиться к хореографии Бориса Мягкова в новом режиссерском прочтении Владимира Яковлева (в конце концов, у каждого свое особенное восприятие той или иной постановки), но нельзя отказать ей в последовательности и законченности, в логичности развития сюжетной канвы.

Балетмейстер обратился к изначальному либретто Леонида Лавровского, основные драматургические «узлы» которого стали опорными пунктами в конструкции для многих последующих постановок. И в то же время казанский спектакль — это самостоятельная и новая хореографическая версия, где постановщики стремились увидеть самую «печальную повесть на свете» глазами современника, понимающего бессмысленность вражды и трагической гибели веронских влюбленных. Для них это событие, имеющее надвременный характер.

Любовь — это птица в клетке

Как известно, балет приобретает волнующую глубину и значимость тогда, когда в основе хореографического образа лежит сильная эмоция. Любовь Ромео и Джульетты в новой постановке очень хрупка, трогательна, словно птица, бьющаяся крыльями по железным рамкам-прутьям клетки родовой вражды. Эффект усиливается сценографическим приемом — видео-инсталляцией полета голубей в прологе и кружащими воронами в сцене смерти Тибальда.

Прима-балерина Берлинского балета и муза известного хореографа Начо Дуато — Ксения Овсяник очаровывала мягкой пластикой рук, великолепным апломбом, женственностью, плавностью и протяжностью танцевальных линий, а бисерные pas de bourree словно выражали волнующий трепет ее зарождающихся чувств. Ее драматизм— затаенный и сдержанный. В результате образ воспринимается на первый взгляд не столь экспрессивным, сколько удивительно трогательным.

Рядом с такой партнершей по берлинский сцене Денис Виейра кажется воплощением романтического порыва — трепетного в любовных дуэтах и неистового в смертельном поединке с Тибальдом. В целом все любовные дуэты были наполнены таким восторгом и в то же время целомудренной чистотой, словно герои Овсяник — Виейра открывали для себя новую неизведанную высоту. Физическую — первый поцелуй и легкий обморок героини, провисающей в поддержке любимого, проноски, когда героиня, поддерживаемая Ромео, невесомо «касается» земли. И духовную, позволяющую ей противостоять давлению семьи.

Отметим использование унисона (синхронное исполнение танцевальных комбинаций) в образно-смысловой концепции постановки как выражение единства, братства тройки друзей Монтекки. Именно этот танец по просьбе умирающего Меркуцио в последний раз исполняют Ромео и Бенволио. И чопорный «парадный» Pas de cinq (танец пятерых исполнителей) — сомкнутые руки четы Капулетти, Тибальда, Джульетты и Париса воспринимаются как неразрывные кровные узы, они же и становятся цепью, сковывающей Джульетту.

Весьма зрелищно поставлена развернутая контрапунктическая сцена боя на шпагах, а далее и на мечах между главами почтенных семейств в первом акте (прием «стенка на стенку»). Необыкновенно выпукло портретная характеристика героев представлена и в сцене смертельного противоборства Тибальда с Меркуцио. Олег Ивенко не без артистического шарма создал образ легкомысленного, беззаботного и неутомимого шутника Меркуцио, который живет, сражается и умирает балагуря, до конца не веря (или оттягивая момент) своей смерти. Антон Полодюк создал образ, полный бурлящей агрессии и хищной энергии извечного врага трех друзей — Тибальда.

Среди удач постановки можно отметить эффектную акробатику «Танца шутов», яркие мизансцены комического плана с участием Бенволио — Алессандро Кагеджи, попытку вставить пусть и маленькую сольную вариацию Париса в исполнении Ильнура Гайфуллина в хореографическую «ткань» спектакля в первом акте.

Великолепно в плане сценографии решена кульминационная сцена балета — смерть Тибальда. На фоне языков пламени Шут проносит кровавую дорожку (символико-аллегорическое воплощение насмешки судьбы?), которую пересекает черный саван, накинутый на тело Тибальда, словно отрезая все пути к счастью влюбленных.

Правда, вызывает некоторые вопросы постановка отдельных номеров. К примеру, Патер Лоренцо выглядел фигурой номинальной, он только осенял себя и зрительный зал крестным знамением и с умным видом держал в руках книги, это не прибавляло персонажу особой мудрости и нашего доверия. Также вызывает некоторое недоумение открытие знаменитого «Гавота» на балу Капулетти двумя представителями вражеского клана — Меркуцио и Бенволио.

Все сольные, ансамблевые и кордебалетные моменты прокофьевской партитуры были «сцементированы» оркестром театра под руководством Карена Дургаряна, что тем более ценно, ибо весь балет состоит из отдельных ярких сцен, которые весьма сложно воплотить в единую фреску. Общее впечатление от звучания оркестра подпортило лишь тяжелое и моментами невнятное звучание медных.

В целом в финале авторы постановки словно вопрошают: «Что может быть более хрупким и нежным, чем первая любовь?». Любовь — самое большое чудо, а от искренней любви без расчетов расправляются за спиной крылья, которые помогают преодолеть круги ада и непонимания, позволяют долететь до рая. Души влюбленных на фоне примирения глав семейств устремляются не только вверх (финальные видео-инсталляционные образы Ромео и Джульетты), они открывают врата в будущее, в котором брезжит надежда, что судьба последующих поколений влюбленных из рода Капулетти и Монтекки не будет омрачена ядом ненависти и родовой мести. Ведь для того, чтобы создать мир безмятежного будущего, должен осесть горький пепел прошлого.