«Алдаровщина»: как башкиры пытались создать свое ханство под русским протекторатом

Последние попытки организации башкирского ханства

В начале 1738 года Абулхаир-хан получил повеление от полковника А.И. Тевкелева выступить против «воров башкирцов». Двигаясь с войском в Башкирию, он остановился в Оренбурге, где находился в изгнании Алдар. Затем хан приехал в Тамъянскую и Тангаурскую волости. Там он призвал башкир принести повинную. Повстанцы пообещали присягнуть, но только через три месяца, т. к. хотели оттянуть время до весны, когда откормятся лошади. Однако в Башкирии хан буквально преображается. Башкирам, явившимся к нему за помощью, он неожиданно заявляет: «…чтоб оне принесли свою вину к Е.И. В-ву и попрежнему б (т. е. на прежних условиях, — прим. авт.) жили в подданстве. А ежели вам Е.И. В-ву вину не отпустят и в подданство к себе попрежнему не примет, то я вас к себе приму и дам вам от себя салтана».

Неизвестно, что подвигло Абулхаир-хана вмешаться в башкирские дела — уговоры Алдар-батыра или тайное соглашение, заключенное с В.Н. Татищевым, новым начальником Оренбургской экспедиции. По мнению Н.В. Устюгова, хан обещал В.Н. Татищеву помогать в поимке лидеров восстания за определенную награду. По мнению С.У. Таймасова, Абулхаир-хан был объектом давления и шантажа со стороны властей, у которых в аманатах находились два его сына Ирали и Хожахмет. Однако насколько он был искренен в своих обещаниях дать «от себя салтана», сказать затруднительно. Возможно, в силу подозрительности башкир ему просто не удалось выполнить задания властей по захвату главарей восстания, а возможно, он и не стремился к этому.

Многие башкиры помнили, что Абулхаир формально являлся их ханом, провозглашенным более 10 лет назад — в 1712—1714 годах. Теперь он ни много ни мало обещал башкирам дать им в правители одного из своих сыновей, чтобы они могли учредить собственное ханство под протекторатом Российской империи. Такое в принципе было возможно при согласии всего башкирского народа и при наличии подходящего исторического момента. Однако он был безвозвратно упущен, когда началось восстание 1735—1740 годов. Теперь оставалось только два варианта — либо победить, по определению американского историка А. Донелли, в «новой колониальной войне», либо смиренно принять то, что предложат победители. Одержать победу в войне с империей, основанной Петром I, было уже невозможно. Именно поэтому Алдар так упорно избегал новой войны, надеясь, используя выгодную переговорную позицию, сложившуюся после «Алдаровщины», добиться учреждения башкирского ханства под русским протекторатом по образцу Калмыцкого. Самое интересное, что Москва вполне могла пойти на это, учитывая постоянные сетования своих воевод и губернаторов, что башкиры — народ «безглавной, никаких над собою начал, хотя б так как на Дону подобно атаманы, и таких не имеют, принятца не за ково и чтоб особно послать не х кому…». Другой вопрос, насколько полезным было бы для башкир учреждение вассального ханства и помогло бы оно отстаивать народные интересы — ведь именно этим императивом руководствовался Алдар-батыр. Историческая обреченность других вассальных владений (калмыцкого, казахского, кумыкского, аварского и др.) не позволяет однозначно ответить на этот вопрос. Этот социологический диагноз был непонятен Алдар-батыру и его сторонникам. Ханская власть им казалась панацеей от всех проблем.

Поздней осенью 1737 года на Ногайскую дорогу Башкирии прибыл Абулхаир-хан, а с ним и малолетний претендент в башкирские ханы Шигай-султан. Вооруженной силы у Абулхаир-хана не было никакой, но имелась сила иного характера. В нем было заинтересовано правительство и особенно Оренбургская экспедиция. Поэтому власти были готовы терпеть любые причуды степного монарха. Так, хан передал В.Н. Татищеву, новому начальнику Оренбургской экспедиции, «чтоб со оных бунтующих башкирцов штрафных лошадей не требовать, также содержанных башкирцов под караулом — Кильмяка абыза с товарысчи — освободить». Затем Абулхаир стал рассылать письма командирам правительственных войск и «верным» старшинам, в которых призывал их «помириться» с башкирами. Ясно, что авторами этих посланий были вожди повстанцев, которые устами Абулхаира озвучивали собственные требования.

Роль Алдара в событиях, связанных с игрой Абулхаира в башкирского хана, неясна, как неясна мотивация некоторых поступков самого Абулхаира. В одном только можно не сомневаться: «верный» старшина и тархан, каковым представлял себя правительству батыр, давно находился под подозрением: в июне 1738 года комендант Оренбурга майор Останков подсылал к Алдару людей и «приказывал, чтоб его поймали, и за то обесчал награждение». Известно, что еще в 1737 году к нему на совет приезжали 2 000 башкир-повстанцев. К этому времени большинство повстанцев готовы были принести повинную. Однако теперь уже В.Н. Татищев не хотел принимать их «шерти» без уплаты «штрафных» лошадей. Требуемое количество лошадей казалось башкирам чрезмерным, так как они лишились бы почти всего конского состава, а значит, способности вести боевые действия. Поэтому башкирские старшины Сибирской и Ногайской дорог на тайном собрании в верховьях р. Уфы «советовали, что такого штрафа не давать, а лутче власти российской отложитца и русских людей разорять». Но В.Н. Татищев упорствовал, и восстание продолжалось. В марте 1738 года повстанцы предъявили ему ультиматум: «онаго штрафа на себя не желаем, и, откладываяся [от подданства], оставя свои жилисча, казацким образом отъедем». Они решили, «раззоря верноподданных», бежать в «Конташинскую орду», т. е. Джунгарию.

В январе 1739 года В.Н. Татищев был вызван в Санкт-Петербург, а затем был арестован по обвинению во взяточничестве, самоуправстве и многочисленных злоупотреблениях, о которых донес правительству полковник А.И. Тевкелев. Однако до своего отъезда он успел составить проект по управлению Башкирией, одним из пунктов которого было проведение переписи населения в целях упорядочения фискальной политики. Новым начальником Оренбургской экспедиции был назначен генерал-поручик князь В.А. Урусов, который принялся претворять в жизнь данное постановление. Весть о переписи была воспринята башкирами как попытка ввести подушную подать. «Лучшие» люди Сибирской дороги собрались на совещание в Мурзаларской волости и приняли решение, «чтоб переписывать людей не давать». Кабинет, обеспокоенный вестями о начале нового брожения в Башкирии, 5 мая 1739 года принял решение о прекращении переписи. Однако возвращение правительства к практике взыскания «штрафных» лошадей вновь вызвало волну негодования в Башкирии. Если бы в этот момент правительство не требовало бы у разоренных башкир этого штрафа, то восстание полностью прекратилось бы. Несмотря на череду взаимных набегов башкир и казахов, совершавшихся в течение лета 1739 года, башкирские предводители постановили, «чтоб нынешнее лето бунтовать». Среди них был Алдар-батыр, который говорил: «…и он нынешнее лето к бунту согласен (…), хотя де русские люди и штрафных лошадей берут, а всегда их якобы обманывают». Используя все свое влияние, он решил облегчить тяготы народа.

На сборе башкир Ногайской дороги летом 1739 года «Алдар же де своей команды башкирцам, которые были на воровстве, приказывал, чтоб штрафных лошадей не платить и доколе де жив будет, до того времяни штрафных лошадей брать с них не будут, и тем их обнадеживал». Чем же Алдар обнадеживал башкир? Он предлагал ехать в Петербург, минуя генерал-майора Л.Я. Соймонова, начальника комиссии Башкирских дел, сидевшего в Мензелинске, чтобы напрямую обратиться с ходатайством к правительству за нещадно истребляемый башкирский народ. При этом он говорил дерзкие речи: «При зборе ж Алдар говорил, зачем де к генералу ездить, ибо де он Алдар и сам генерал, да еще и свыше, понеже де как генералу Соймонову, так и Татищеву оклад по 70 рублей, а ему 75 рублей, и каковы де у них генералов указы, таковы и у него Алдара, а капитан Кублицкой (один из командиров карательных войск, — прим. авт.) редовой мужик, и у него де Кублицкого в команде 100 человек, а у них Алдара и Сеит-бая по 1 000». На следствии Алдару ставили в вину, что «те слова башкирцом разглашал, поставляя себя перед генералитетом свыше».

Обо всем этом узнал генерал Соймонов, который написал генерал-поручику В.А. Урусову, новому начальнику Оренбургской комиссии (до апреля 1737 года — экспедиции), что у него имеются доказательства об «измене» Алдара Исекеева. 9 марта 1740 года 14 башкирских старшин по пути в Петербург заехали в Самару для получения подорожной от Урусова. Однако последний приказал схватить башкир и доставить к Соймонову. Началось следствие. В Мензелинск и другие крепости свозились многочисленные свидетели для дачи показаний и очных ставок. Один из них, башкир Меркитской волости Каныкай Беккулов, под страхом смерти дал ложное свидетельство о том, что Алдар готовит новое восстание. Другие показывали, что Алдар укрывал у себя в вотчинах повстанцев, «называя верными, которым штрафных лошадей платить не велит». Башкир Юрматынской волости Муса Бепенин рассказывал: «Помянутой де Алдар, хотя сам в бунте не был, токмо потенно к бунту действие ево было, родственники ево и дети в бунте были, а он де ныне себя поставляет верным, не токмо сам не платит, но и другим башкирцам шрафных лошадей платить воспрещает; да и в прежние бунты зачинательми отец ево и он Алдар были главными».

Однако батыр отказывался признавать эти обвинения: «Они ж Алдар и Сеит-бай по злому своему и замерзелому вымыслу не точию от других таковых же подобных их ворах объявляли, но и о своих действительных поступках, видя уже от многих себе изобличение, долговремянно и не винились; и тако видя тот их злой поступок ни для чего и держать и казенной корм тратить, которые напрасно пропасть может…». 16 мая 1740 года после мучительных пыток Алдару и восьмерым его товарищам были отрублены головы.

Выезжая в Самару, Алдар, Сеит-бай и Еммет-тархан «приказывали детям своим (…), чтоб до приезду их жить смирно; ежели ж де удержат, то б неотменно паки им бунтовать». В 1740 году в Башкирии вспыхнуло восстание Карасакала, т. е. «Черной бороды». Он некоторое время жил в Юрматынской волости под именем Миндигула Юлаева. На самом же деле это был Кучумович Байбулат Хасанов, отец которого царевич Асан (Хасан) выдвигался в ханы Башкирии во время Сеитовского бунта (1681—1684 годы). В начале 1740 года Байбулат Хасанов был провозглашен ханом под именем Султан-Гирея. Он прямо заявлял башкирам: «Я де приехал для взятья здешней себе старинной земли, ибо де русские люди исстари плачивали ясак нашим дедам и прадедам, и вы для чего платите ясак и штраф, что де вам великое отягощение». Сыновья казненных Соймоновым предводителей, выполняя наказ своих отцов, приняли участие в этом восстании. Л.Я. Соймонов писал: «А преднаписанных же воров Алдара и Сеит-бая дети — Алдаров Мысыр, Сеитбаев Амин находятся в нынешнем новом бунте во общем собрании с появившимся вором и возмутителем Карасакалом…»

Послесловие

Башкирское восстание 1735—1740 годов было потоплено в крови. В.Н. Татищев, имевший непосредственное отношение к массовому уничтожению башкирского населения, констатировал более чем двукратное сокращение его численности за пять лет восстания: «Их могло годных к войне собраться до 60 000, но, в 1735 году взбунтовав, чрез пять лет от войск русских разорились, а в 1740 году совершенно усмирены, ныне их едва 25 000 собраться может ли». Такова была цена, которую заплатил башкирский народ за Оренбургский проект. Была в этом доля вины Алдар-батыра, активно содействовавшего политическим планам Абулхаир-хана, которые в конечном итоге привели к организации экспедиции? Безусловно, была, как у любого человека, сталкивающегося в процессе принятия важных решений с многовариантностью исторического процесса. Он действовал в эмпирической реальности, предлагавшей ему те или иные действия, последствия которых ни он, ни кто-либо иной не мог предвидеть. Вопрос соответствия целей и результатов экспедиции первым взволновал историка П.И. Рычкова, ведь она задумывалась как поход в страны Средней Азии и в Индию, а на практике превратилась в борьбу Российской империи с башкирским народом.

Американский исследователь А. Донелли писал: «Грандиозный план Кирилова не был претворен в жизнь из-за колониальной войны; однако возведя Оренбургскую оборонительную линию, русские обеспечили установление в Башкирии своего господства, а также заложили основание для позднейшего проникновения русских в Среднюю Азию». Одним словом, И.К. Кирилов получил совсем не то, чего ожидал. Аналогичным образом башкирские сторонники сближения с казахами — Алдар-батыр и его сторонники — получили совсем не тот результат, на который рассчитывали. В ходе подавления восстания 1735—1740 годов были попраны владельческие права башкир на землю, утвержденные актами прежних царей, а также разрушена вековая традиция взаимоотношений между Башкирией и Москвой.

Так или иначе, любой исследователь должен честно признавать трагические факты, сопровождавшие экспедицию, и не описывать историю Оренбуржья, как будто Оренбургская губерния возникла на пустом месте. Д.А. Сафонов справедливо отмечает: «Все, писавшие об экспедиции с упомянутых позиций, неизбежно натыкались на «неудобный» вопрос — о башкирах и их борьбе. В самом деле, если строго следовать версии о мирном, сугубо научном характере экспедиции, то в нее с трудом можно ввести объяснение ожесточенного башкирского сопротивления. Одним из способов обойти этот вопрос было умолчание — прямо не говорилось, но по сути изложения подразумевалось, что «новая Россия» создавалась на пустующих, никому не нужных землях. Другой способ заключался в перекладывании ответственности на самих башкир. Выступления их были заклеймены как реакционные. В итоге башкиры стали восприниматься как досаднейшая помеха важному делу».

Как бы ни относиться к описанным выше событиям, Алдар Исекеев является одним из выдающихся деятелей башкирской истории и одним из героев башкирского народа. Несмотря на неоднозначные, а потому непонятые многими современниками политические решения, принимавшиеся им в последний период жизни, в памяти народа сохранился положительный образ батыра, в отличие, например, от Таймаса Шаимова. Мишарский мулла Абдулла Алиев по прозвищу Батырша, осужденный за подстрекательство башкир к мятежу в 1755 году, написал письмо императрице Елизавете Петровне, в котором была отражена современная ему поэтическая характеристика героя: «…славен был Алдар, который метал стрелу без промаха и чья лошадь на землю не падывала». А в башкирском сказании «Муйтен-бий» есть такие строки:

Родился Алдар и управление взял в свои руки.
Факелом он служит, когда мы заблуждаемся.

Русский писатель Д.Н. Мамин-Сибиряк в ряде своих произведений через образ нищего сказителя-байгуша воспроизводил, возможно, реальные сцены, увиденные им во время своего уральского детства на Висимо-Шайтанском заводе и в последующие годы жизни, проведенные в Екатеринбурге. Если это всего лишь художественный вымысел, то и в этом случае писатель точно передал атмосферу, царившую в башкирском обществе после завершения эпохи восстаний. И угадал политическую направленность этих восстаний: «Башкиры сидели, склонив бритые головы. Плачущий речитатив невольно захватил всех. Что-то было особенное в этой картине, точно в самом воздухе веяли незримые тени посаженных на кол башкирских старшин, повешенных и изувеченных. Народная песня, как любящая мать, вспоминала погибших своих детей, а байгуш Надыр долго лежал, припав к земле (...). Потом байгуш Надыр пел о Кучумовичах, о старом Сеите, об Алдарбае и Салавате. Он сам увлекался пением и входил в экстаз. Закончилось это пением о каком-то молодом хане Кучумовиче, который скрывается в степи, но со временем соберет всех башкир в одно царство. «О, молодой хан отомстит за всех (…). Тогда будет счастье на земле… Много терпели башкиры, а молодой Кучумович отдаст им все — и горы, и степи, и реки. Пойте молодого Кучумовича и плачьте от радости…».