Шамиль Шайдуллин: «У меня нет ни любви к Малевичу, ни отрицания его»

«Художнику надо упорядочить хаос»

— Шамиль, мы давно не видели ваших работ, и вот вы представили очень фундаментальную выставку, где явно прослеживается философский подтекст. Вы долго к ней шли?

— Я шел к ней долго, но до выставки был еще альбом, он делался четыре года и собирался с огромным трудом. Причина в том, что у нас типографии не привыкли работать с художниками. Типография делает свою продукцию, а художник — свою. В позапрошлом веке, это известно, были мастера, которые сами свои произведения печатали. Это было и в Италии, и в России. Что касается более позднего времени, например, во времена футуристов, такая практика вообще процветала. Книга получилась изначально в сто двадцать страниц, издание, так вышло, само начало наполняться материалом. Выяснилось, что мое творчество можно делить по разделам.

— А выставка? В экспозиции тоже несколько разделов?

— Да, я начал с периода, который определил как «детский», он есть у каждого человека. Это период чистоты и радости, детство всегда такое. Ну и дальше пошли иные периоды.

Я шел к выставке долго, но до нее был еще альбом, он делался четыре года и собирался с огромным трудом

— Своей выставкой вы напомнили нам о «Черном квадрате» Казимира Малевича. Это любовь или нелюбовь? Произведение неоднозначное, есть его откровенные поклонники и ярые хулители.

— Вы, наверное, удивитесь, но у меня нет ни любви, ни отрицания Малевича. А есть то, что есть.

— Что же?

— Есть реальность, а реальность — это дух. Если в зернышке есть сила, оно упадет в землю и даст всходы. Так и любое явление и жизни, и искусства: если в нем есть сила, оно даст всходы. Мы можем назвать Малевича, Кандинского, Татлина, еще ряд художников, они были в поисках, это было время исканий — новых идей, новых форм. И — главное — это было время поиска духовной опоры. Потому что все, что их тогда окружало, все, что творилось, — это был хаос. Самый настоящий хаос. Хаос процветал. И художнику надо было этот хаос собрать, упорядочить и заключить в какую-либо форму. И неважно, какой это цвет квадрата — черный или белый.

«Черный квадрат» — это не плагиат»

— Вы полагаете, что «Черный квадрат» — это упорядоченный хаос?

— Возможно. Сказать конкретно очень сложно. В мире многое строится на игре черного и белого. Кстати, черный квадрат был интересен не только Малевичу, еще в семнадцатом веке нечто подобное нарисовал один из австрийских художников.

— То есть у Малевича был плагиат?

— Нет! Это было просто его личное возвращение к теме.

Черный квадрат был интересен не только Малевичу, еще в семнадцатом веке нечто подобное нарисовал один из австрийских художников

— Но почему у вас в наше время случилось возвращение к работе Малевича? Вы считаете, что у нас хаос?

— Абсолютный! Возможно, я не прав, но сейчас у нас царит хаос духовный. Форма преобладает над содержанием, она становится главенствующей. А главенствующая форма — это предтеча хаоса. Любая материя подвержена разрушению. И наступает хаос.

— Как я понимаю, вы художник, живущий на то, что продажи своих картин. Насколько хорошо они продаются?

— Я вообще ничего не продаю.

— А с чего же вы живете?

— А что Бог пошлет.

— Понятно. Отсюда возникает вопрос: почему в Казани нет нормального арт-рынка? Почему нет института кураторства, галерей, которые бы занимались продвижением художников? В Нижнем Новгороде все это есть, в Самаре и Перми есть, а у нас нет. Почему?

— Я думаю, что первопричина в том, что у нас никого нельзя ни с кем сопоставить.

Сейчас у нас царит хаос духовный. Форма преобладает над содержанием, она становится главенствующей. А главенствующая форма — это предтеча хаоса.

— Художников?

— Именно художников. Умение рисовать — это еще не искусство. Духовное обнищание, для которого есть и было много причин, довело до того, что у художников нет новых форм. Даже для продажи! Потому что идет сплошная тавтология, один сдирает у другого. Попросту идет производство. Хотя у нас много интересных художников, но у них нет организующего начала.

«Куратор бы мне не помешал»

— Странно, ведь Казань — город с крепкими художественными традициями. Почему же так происходит?

— Причины, конечно, есть, но я не хотел бы их называть, я ведь тоже художник.

— Но вы же, конечно, хотели бы, чтобы ваши картины хорошо продавались?

— Конечно, и куратор бы мне не помешал, но…

— А кто вообще занимается вашими делами, кто придумал вашу выставку?

— Я сам придумал. У нас ведь проблема: несколько творческих союзов художников, и они не могут или не хотят объединиться в один. Они, по-моему, разделили все и забыли разделить одно — наше творчество. А именно нормально работающий творческий союз должен быть тем самым организующим началом, о котором я говорил выше. Во всех странах художники объединяются, и не важно, как эти объединения называются. Может быть, их и не нужно называть союзом художников — главное, что они вместе. И вместе решают проблемы. Наша разобщенность — это первая проблема. Вторая — нам в городе не хватает нормальных экспозиционеров. Я, конечно, благодарен, что мне дали выставиться в этой галерее, могли не дать, но дали. Но экспозиция могла бы быть и получше сделана.

Нам в городе не хватает нормальных экспозиционеров. Я, конечно, благодарен, что мне дали выставиться в этой галерее. Но экспозиция могла бы быть и получше сделана

— По-моему, экспозиция как раз удачная.

— Вы полагаете? Но я кое-чем недоволен. Нравится кому-то или нет, но у меня может быть своя концепция выставки, свое начало.

— Если бы продавали работы с этой выставки, какой бы была максимальная цена?

— Оценивать работу — это сложнейшая задача. Иногда оценить вообще невозможно. Но если следовать правилам коммерции, я просто не должен публично называть цены на мои работы. На Западе художники предпочитают этого не делать.

— А вы выставлялись за границей?

— Да, на заре перестройки — в Турции, Германии, Франции. Ободрали нас там, как липки. Работ пятнадцать у меня там ушло за алтушки. Было печально, но пережили.