Новости раздела

«На первый план в музыке выходят внешние данные, а голос — просто бонус»

Культуролог Дарья Журкова — о советской эстраде, феномене Аллы Пугачевой и современном шоу-бизнесе

Что это было за явление — «советская эстрада», по песням которой сегодня многие ностальгируют? Что изменилось в популярной музыке в нашей стране после перестройки? Как эстрада постепенно превратилась в шоу-бизнес? На эти и другие вопросы в интервью «Реальному времени» ответила Дарья Журкова, кандидат культурологии, старший научный сотрудник Государственного института искусствознания.

«Советская эстрада должна была не только развлекать, но и воспитывать своего зрителя»

— Дарья Александровна, когда вообще начался научный разговор о популярной музыке в нашей стране? Насколько я знаю, в советское время это явление рассматривалось только с точки зрения идеологии…

— В России это был сложный процесс. Неидеологизированный научный инструментарий начал формироваться только в конце 1980-х. До этого разговор о популярной музыке происходил в основном с точки зрения критики. Термины «поп-музыка» или «массовая музыка» в советской науке применялась преимущественно в отношении западной, так называемой буржуазной музыки. В нашей же стране поп-музыка именовалась музыкой масс, легкой музыкой или же музыкальной эстрадой. Идеология сильно влияла на то, как рассматривалась массовая музыка и что она должна была в себе нести.

— И что же должна была нести советская эстрада?

— В основе понятия «эстрада» в советское время лежало представление о том, что на сцене стоит профессионал, который умеет работать с эмоциями публики. Эстрада должна была не только развлекать, но и воспитывать, просвещать зрителя. Существовал регламентированный набор эмоций, которые должна была вызывать «легкая музыка», как это представлялось тем, кто принимал участие в формировании культурной политики страны.

Но эстрада — вещь неподатливая. При том что в советское время и СМИ, и музыканты находились под идеологическим давлением, эстрадная музыка не так легко поддавалась прямому управлению. Например, после революции предполагалось, что на смену мещанской музыке, городским романсам, цыганским песням должна была прийти музыка человека новой формации — «советского человека». В поисках этой идентичности композиторы решили обратиться к всевозможным хоровым песням. Композиторские объединения (Российская ассоциация пролетарских музыкантов, Ассоциация современной музыки) старались разработать параметры, по которым должна сочиняться новая пролетарская музыка. Но в 30-е годы изнутри общества стало востребованным нечто совсем другое. Обычному человеку, кроме этого парадного мобилизующего массового начала в музыке, хотелось лирики, отражения своих бытовых личных переживаний. И в интересном исследовании Марины Григорьевны Раку описывается, как эстрада от массовой революционной музыки переходила к темам межличностных отношений, к теме любви. Композиторы начинают вкраплять в «массовую песню» интонации все того же городского романса, дворовой и блатной песни.

Эстрада в советское время должна была не только развлекать, но и воспитывать, просвещать зрителя. Существовал регламентированный набор эмоций, которые должна была вызывать «легкая музыка», как это представлялось тем, кто принимал участие в формировании культурной политики страны

— А что произошло во время перестройки?

— В советские годы существовала установка на то, что в песне должны звучать большие, светлые, искренние чувства. Отчасти вследствие этого, как и во всей советской культуре, эстраде было присуще нивелирование телесности, ведущим было некое духовное стремление, считалось, что прежде всего человеком должен двигать духовный порыв. Поэтому максимальное проявление телесности в песне было на уровне «Она отвела свой взгляд».

В позднесоветскую эпоху, во времена перестройки, произошел переворот. Люди не то чтобы перестали стесняться телесности, но как минимум стали о ней говорить, порой даже публично. И эстрада, которая отвечала на потребности людей, тоже перестала стыдиться своих приземленных порывов, бытовых интересов и начала это описывать, фиксировать, пусть пока и неумело, в видеоклипах, в словах и тексте.

Эстрада конца 80-х — начала 90-х интересна тем, что в ней еще остался пафос влияния на души. Было понимание, что музыка что-то значит в жизни людей, но в то же время ушло представление, что музыка должна быть непременно о чем-то большом, светлом, хорошем, настоящем. Начали петь о повседневных реалиях и заурядных героях. «Три кусочека колбаски», «Бухгалтер», «Американ бой», «Russian girls» — песни группы «Комбинация», которые ярко ухватили эту эпоху, отчего и стали хитами. Конечно, я спрямляю и утрирую.

Естественно, что, как и в советскую эпоху, так и в 90-е происходили разные процессы. Но магистральные различия заключаются в том, что, если в советское время песня выбирала в качестве героев обыкновенных, но очень правильных и привлекательных людей («Я смотрю ей вслед, ничего в ней нет»), то в 90-е герои уже не стесняются быть простоватыми, комичными, неказистыми. Вспомните таких исполнителей, как группа «Дюна», «Кабаре-дуэт Академия». Герой теряет масштабность своего характера и личности. Это слышно и по именам эстрадных певцов. На советской эстраде были, например, Алла Пугачева, Эдита Пьеха, София Ротару, Муслим Магомаев, Лев Лещенко, Эдуард Хиль — это личности, безусловно, большого дарования и каждый — со своей индивидуальностью. Их яркие имена и фамилии сразу рождают в памяти некий образ. А в постсоветское время звезды стремятся выглядеть рядовыми людьми. Катя Семенова, Женя Белоусов, Наташа Королева, Юра Шатунов — при выходе на большую сцену они выбирают уменьшительное, «домашнее» имя. Происходит опрощение образа эстрадной «звезды», которая и по словарному запасу, и по внешнему облику становится как бы нашим соседом, ничем не примечательным человеком.

— Расскажите подробнее о профессионализме современных и советских популярных певцов. Как учились тогда и как учатся сегодня?

— В советское время существовало много, казалось бы, самодеятельных музыкальных направлений: барды, рок-музыканты. Все они в основном не имели официального профессионального образования. ВИА, поначалу базировавшиеся при клубах молодежи, тоже позиционировались как любительские ансамбли, несмотря на то, что музыку для них зачастую писали профессиональные композиторы (например, А. Пахмутова, Д. Тухманов, Н. Богословский). В связи с существовавшей идеологией, чтобы выйти на сцену и провести концерт, нужно было проходить систему худсоветов, прослушиваний и прочего. То есть даже если коллектив или певец изначально не имел базового музыкального образования, такая система «кастинга» постепенно выращивала в нем определенную сценическую закалку, мастерство.

Что происходит сегодня? Очень неоднозначные процессы. Много средних и высших учебных заведений, которые воспитывают эстрадных певцов. Но диплом отнюдь не гарантирует успешную профессиональную карьеру. Гораздо важнее сегодня не столько выучка, профессионализм, сколько попадание в медийное шоу. Существуют бесконечные телепроекты типа «Голоса». На этих шоу очень любят, чтобы объявился какой-нибудь самородок — например, чтобы домохозяйка, только что отошедшая от плиты, вдруг запела оперным голосом. В людях живет тяга к чуду. И подобные шоу-проекты закрывают отчасти стремление к тому, чтобы в нашей обыденной жизни происходило что-то невероятное. Зрители думают: «А может, я тоже так смогу?» Это, по сути, очень американский сценарий, когда какие-либо способности берутся из ниоткуда. В истории успеха упускается момент усилий, напряженной работы. Например, как в фильме «Август Раш», где мальчик до 12 лет не играл ни на одном инструменте, и вдруг как по волшебству, без всяких занятий, блестяще исполняет виртуозную музыку. Схожая история лежит в основе фильма Дж. Торнаторе «Легенда о пианисте».

«На советской эстраде были, например, Алла Пугачева, Эдита Пьеха, София Ротару, Муслим Магомаев, Лев Лещенко, Эдуард Хиль — это личности, безусловно, большого дарования и каждый — со своей индивидуальностью». Фото naitimp3.ru

Эту веру в чудо во многом подогревает наш век колоссальных технических возможностей. И иллюзия того, что петь легко, поддерживается всевозможными техническими средствами. Тот же микрофон, в который сегодня поют все, позволяет с очень скромными вокальными данными выглядеть обладателем мощного голоса. Но это играет и против поп-музыки. Кульминацией-издевкой в этом процессе становится группа под названием «Поющие трусы», которая уже откровенно себя позиционирует как красивые женские тела, издающие неважно какие звуки. Есть еще выражение «мастерицы сценического шепота» — таково саркастическое наименование всевозможных групп, где на первый план выходят внешние данные, а голос — просто бонус.

«Пугачева произвела революцию своей манерой поведения и внешним видом»

— Кстати, интересно, как изменялся сценический облик эстрадного певца в течение прошлого века и до наших дней?

— Всем в ответе на этот вопрос будет понятна ориентация на Аллу Пугачеву. Потому что она произвела революцию на советской эстраде. Даже во внешнем облике. Вспомним Валентину Толкунову, Эдиту Пьеху, Майю Кристалинскую — это длинные, красиво уложенные волосы, ни в коем случае не распущенные, или же модная стрижка, но все очень в сдержанных, благовидных параметрах. А Пугачева — это вздыбленная прическа, манера поведения, которая всех шокировала. Например, можно посмотреть передачу «Музыкальный ринг», где Пугачева представляла группу «Браво» с Жанной Агузаровой. На взгляд обывателя той поры, она вела себя там совершенно по-хамски. Публика сразу поняла, кто тут главный герой, задавала вопросы не Жанне Агузаровой, а Пугачевой. Один из них был: «Вы не боитесь, что Жанна Агузарова станет второй Аллой Пугачевой?» На что та отвечала: «Как она может стать второй, если я одна-единственная?» Пугачева вела дискуссию крайне резко, вызывающе. И люди тогда воспринимали все происходящее всерьез, и на тот же «Музыкальный ринг» после этого эфира шли пачки писем — кто-то негодовал, кто-то оправдывал манеру поведения первой певицы Союза. Сразу началась дискуссия, которая вылилась на страницы центральной прессы.

Сейчас же устрой нам кто-то из звезд такое зрелище, мы не отнесемся к этому всерьез. Мы отвыкли искренне сопереживать артистам шоу-бизнеса. Мы уверены, что все это делается ради эпатажа и, соответственно, пиара.

Как я уже заметила, во всей любовной лирике сегодня, в сравнении с той же советской эстрадой, сильно актуализировалась тема телесности. В советской песне акцентировались на глазах, максимум, на родинках («Я встретил девушку, полумесяцем бровь / На щечке родинка, а в глазах — любовь…»). В современной песне все чаще мелькают губы, руки, ноги («Ай-яй-яй, девчонка, где взяла такие ножки» — песня из репертуара группы «Руки вверх») — то есть все части тела, вплоть до ягодиц. А отношения лирических героев часто сводятся к тактильным ощущениям («Твое тело сводит меня с ума» — фраза из песни «Щечки» Константина Битеева). Раньше преобладала духовная связь между героями, сейчас важна связь тактильно-телесная. И тут возникает интересная связь между клиповым монтажом и текстами современных песен. Подобно клипу, тексты современных поп-песен выхватывают отдельные части тела. Герой предстает не цельной личностью, а неким «набором» различных частей тела, которые становятся объектом повышенного внимания и подаются «крупным планом». Должны быть визуальные образы, которые бы «цепляли», будили воображение и запоминались.

«Алла Пугачева произвела революцию на советской эстраде. Даже во внешнем облике». Фото fan-club-alla.ru

— Раньше поп-музыку и слушали по-другому — доставали пластинки, магнитофонные ленты. А как в наш век изменилась культура восприятия музыки?

— У моего отца была огромная, с большими круглыми бобинами магнитола. Гости собирались и слушали все вместе разную музыку. Это было самоценно. Не только танцевали и общались под музыку, но и слушали ее целенаправленно. Сегодня же все в основном слушают музыку по дороге на работу, сидя в кафе, во время приготовления еды. Чтобы человек сел в кресло, включил музыкальный центр и начал слушать музыку, не отвлекаясь ни на что другое… Это применимо разве что в отношении классической музыки или классики рок-музыки. Но это сложно представить в отношении группы «Ласковый май» или Кати Лель.

— То есть музыка стала чем-то утилитарным?

— Да, но в этом контексте она становится и неким «наркотиком». Доступ к ней не ограничен, и в том же общественном транспорте или в автомобиле редко встретишь людей без наушников или без включенной магнитолы. Об этом много пишут, и авторы сходятся в том, что в основном человек пытается заполнить духовную пустоту, некий вакуум. Наполнить пустое время какими-то эмоциями и переживаниями. У меня профессиональная деформация — я не могу работать под музыку, а многие включают музыку, создавая «слуховой пузырь» (auditory bubble — термин Майкла Булла), снижая шум, который окружает их, например, при работе в опенспейс. То есть музыка, с одной стороны, теряет самоценность, мы не воспринимаем ее как нечто важное, но и обойтись без нее мы не можем. Мне очень нравится выражение Джона Сибрука (американский культуролог, автор книг «Nobrow» и «Машина песен: внутри фабрики хитов», — прим. ред.) — «конфета для ушей». Мы постоянно хотим, чтобы нам было приятно, комфортно, и устраиваем себе по крайней мере звуковые оазисы.

«Музыка становится товаром и уже не отражает большие духовные ценности»

— А чем можно объяснить то, что популярные песни и исполнители так быстро сменяют друг друга?

— Это все очень хорошо встраивается в парадигму потребительской культуры. Музыка становится товаром, она уже не отражает какие-то большие духовные ценности. И, как мы знаем, по закону современного рынка нет необходимости делать качественную вещь на века, иначе рынок через какое-то время просто переполнится и перестанет развиваться. А требуется, чтобы постоянно был спрос, потребность в чем-то новом, маховик моды должен крутиться быстрее, чтобы рынок мог работать и наращивать обороты. Музыкальный бизнес в этом плане не отличается от любого другого. Это очень сильно влияет в том числе и на параметры песни.

Сравним с советской эпохой. Какой интонационный и мелодический склад был тогда? Мелодика была очень грамотно и четко прописана, в ней преобладали выразительные интонации, с широкими скачками и опеваниями. Чтобы правильно исполнить такую музыку, нередко требовалась профессиональная выучка, широкое дыхание, умение чисто интонировать. Интонационный словарь современной эстрады делится на два типа: коротенькие попевки узкого диапазона и зацикленные, повторяющиеся мотивы, которые могут грамотно воспроизвести люди без специального образования, с самыми средними вокальными данными. Генетически такие попевки связаны с обрядовой народной музыкой, допустим, с колядками, и строятся на двух-трех повторяющихся нотах (Например, «У нас на районе не звонят, а звонят» — песня из репертуара дуэта «Потап и Настя»). Есть и другие песни, обычно они посвящены большим, «зашкаливающим» любовным порывам. Например, последний хит Максима Фадеева и Наргиз «Вдвоем». Интонации в подобных песнях — очень размашистые, в высоком диапазоне, переходящие на крик, — должны передать экстатичность чувств, привлечь слушателя накалом эмоций.

«В некоторых песнях интонации — очень размашистые, в высоком диапазоне, переходящие на крик, — должны передать экстатичность чувств, привлечь слушателя накалом эмоций». Фото ladysterritory.ru

А что происходит со словами? В советское время было правило, что и музыка, и слова должны быть гармоничны как вместе, так и по отдельности. Слова для песен писали поэты-песенники, стремясь создать законченное литературное произведение. Этому же принципу подчинялась и музыка — ее можно было сыграть в инструментальном исполнении, и она несла самостоятельную ценность.

Сегодня синтез музыки и слов такой, что по отдельности воспринимать эти параметры весьма сложно. Очень много обзоров посвящено абсурдности современных поп-песен. И действительно, количество примеров зашкаливает и придраться к словам не стоит труда. Но на что рассчитывают создатели таких песен? Они знают, что в слова не будут особо вслушиваться. Главное, чтобы был «хук» — притягательная мелодия с запоминающимися словами, которая цепляет, «садится на уши» и отказывается «уходить» из головы. На это рассчитана современная поп-индустрия, и это очень сильно влияет на то, как пишутся современные поп-песни. У того же Джона Сибрука в книге «Машина песен: внутри фабрики хитов» говорится о том, что современные западные песни пишут продюсеры, а не музыканты. При этом они могут не иметь никакого музыкального образования. И он приводит множество примеров знаменитых групп, продюсеры которых не имели образования и не знали нотной грамоты, но при этом писали хиты. Опять же здесь важна роль компьютерной техники, когда ты берешь и составляешь музыку из неких уже готовых звуковых решений. И современная музыкальная индустрия на Западе работает так: один человек пишет ритмическую основу, другой накладывает гармонии, третий — мелодические фигурации, четвертый придумывает слова, пятый сводит все воедино, и есть продюсер, который все это «упаковывает».

— А где же здесь искусство?

— Это бизнес. Очень четко просчитанный. Почему все эти хиты и чарты похожи? К вопросу о том, почему они так быстро уходят и никаких откровений собой не представляют и не стремятся к этому. Потому что главное — попасть в тренд. В песне должно быть 20% нового материала и 80% того, что уже знакомо. Иначе рядовой слушатель не примет эту музыку, она для него будет слишком инновационной. Они буквально «с линейкой» подходят к вопросу создания того или иного хита. Просчитывают, насколько цепляет, насколько это приемлемо для рядовых слушателей, для фанатов и т. д.

Вторая часть интервью о об истории музыкальных клипов в России, сатире Шнурова и возвращении группы «Руки вверх»

Третья часть интервью о «Лебедином озере» во время августовского путча, оркестре в рекламе люксовых авто и связи криминального мира и оперы

Наталия Федорова
ОбществоКультура

Новости партнеров