Русский ислам: от языка полемики с православными и атеистами до госпроектов

Есть ли будущее у русского ислама? Этот вопрос может показаться странным. Как показывает визит президента России в Казань, нет каких-то поводов для особого беспокойства за судьбы ислама в России. Тем не менее, поясню, что я имею в виду. Под русским исламом в этом тексте я понимаю сложившийся в последнее время феномен русскоязычной исламской культуры в нашей стране, результат синтеза национальных исламских культур и русской/советской цивилизации. Какова предыстория этого явления и есть ли у него будущее?

Ислам как часть русской культуры

В современной России мы наблюдаем интересный феномен тесного переплетения русской (в основе своей — христианской) и исламской культуры. Об этом говорит президент: «Без всяких сомнений, традиционный ислам является важнейшей частью российского культурного кода». Близкую мысль я неоднократно высказывал на своих лекциях: ислам сегодня стал по-настоящему частью русской культуры.

Это переплетение является не просто результатом имперского многообразия, пестрого каталога народов, языков и конфессий нашей страны, но и промежуточным итогом длительного процесса по слиянию русской культуры с исламом, и наоборот.

В имперской России границы конфессий были четко определены. Пополнение Православной церкви приветствовалось, а остальным давалось право жить по своим «квартирам», но при этом «не смущать» православных христиан, не заниматься прозелитизмом.

Однако во второй половине XIX века христианские миссионеры первыми нарушили статус-кво: в своих полемических трудах они подробно исследовали исламское вероучение и указали на его «недостатки» по сравнению с православием.

Исламские ученые тоже не остались в долгу. Один из авторов ответных многостраничных трактатов с критикой христианства даже заявил, что написание и распространение антимиссионерских трудов является главнейшим делом для исламских богословов России. Накал страстей в этих текстах был достаточно высок: обе стороны признавали только за собой истину в последней инстанции и не желали идти на компромиссы, ведь речь шла о спасении душ и истинном учении. Многие профессиональные богословы оказались замечены в этой нешуточной борьбе. Это и Хасан-Гата Габаши, и (впоследствии) депутат Госдумы Хабибрахман Масагутов, а также отец журналиста Фатиха Карими — Гыйльман ахунд. Особенно широкий резонанс имели полемические работы Ефимия Малова и ряда других миссионеров.

Группа депутатов Второй Государственной думы, второй слева — Хабибрахман Масагутов. Фото К.К.Булла, фонды РНБ (rbvekpros.livejournal.com)

Ленин и Пушкин в борьбе за таухид

Уже в раннее советское время мусульманам пришлось иметь дело не с христианами, а с атеистами. Если с первыми можно было найти общий язык благодаря длительной истории богословских споров христиан, мусульман и иудеев на Ближнем Востоке, то для построения обороны от атеизма нужна была новая методология. В 1924 году дагестанский ученый Али Каяев написал труд против материалистов, используя доводы философов-идеалистов, совершенно без ссылок на Коран и хадисы. К расцвету брежневской эпохи полемисты вооружились серьезным арсеналом аргументов. По сути, недавно обнаруженный нами объемный трактат Фатхелкадыйра Бабича с критикой атеизма является прекрасным образцом модерного ответа «безбожникам». Бабич в своей книге подробно говорит о том, что ислам не противоречит науке, идеалам прогресса, современным открытиям в космосе и, самое важное, самим основам коммунистического общества. Наряду с традиционным комментарием к Корану и хадисам, этической поэзией на татарском и персидском языках, Бабич постоянно цитирует в положительном ключе Льва Толстого и даже Александра Пушкина, а также разбирает теорию относительности Эйнштейна и работы Ленина. Таково звучание «советского ислама»:

«Бер берсенә капма каршы булган ике фәлсәфи карашның әлбәттә, берсе генә хакыйкать булып, икенчесе батыйлдыр. Бу ике карашның кайсы хак — дөрест, кайсы батыйль икәнен белү өчен галәмә Нәсәфи хәзрәтләре «Гакаид» исемле әсәрендә һәм мәшһур даһи Ленин «Материализм һәм империокритицизм» исемле әсәрендә — реаль дөнья инкяр итүчеләр бармакларын утка тыгып карашлары дөнья һәм кешеләр үзләре яшәми-юкмы икәнен шунда белерләр, дия әлзами кагыйдә тәкъдим итмешләр. Тәҗрибә белән дөньяның барлыгын белеп була, димешләр».

Дело в том, что, несмотря на ожесточенные споры мусульманских авторов сначала с православными богословами, а потом с атеистической пропагандой, между этими лагерями постепенно (на протяжении более века минимум!) складывалась общая идеологическая площадка. На этой площадке был определен круг привычных тем для спора, а также принятый язык дискуссии. Получалось, что оппоненты прекрасно друг друга понимают, читают одни и те же тексты и, вообще, являются зеркальным отражением друг друга.

Так уж вышло, что, поскольку административный ресурс был в руках идеологических оппонентов, сама полемика и ее правила задавались сначала миссионерами, а затем атеистическими обществами.

Получается, что в определенном смысле само формирование этой общей идеологической площадки было (невольным?) результатом государственной политики. В итоге с атеизмом боролся Бабич — коммунист по убеждениям и исламский богослов по образованию.

Русский мусульманин

Перестройка и постсоветская ситуация принесли с собой новую повестку дня для мусульман. Главным вызовом стала интернационализация мусульман в рамках русского языка и культуры наряду с катастрофическим кризисом национальных языков и литератур. Границы стали исчезать еще быстрее. В мечети можно запросто увидеть людей русской культуры, искренних приверженцев ислама, как и представителей народов России, имеющих очень слабые представления о родном языке и категориях исламской культуры, столетиями развивавшихся в классической литературе.

Ширится круг тех, кто настаивает на религиозной идентичности, а по языку, культуре и ментальности является просто русским человеком — вне зависимости от происхождения.

В своем исследовании Данис Гараев показывает, как идеи джихада и радикального ислама в постсоветской России вырастали из недр самой русской культуры, подпитываясь не классическими текстами с Ближнего Востока, а творчеством Герцена, Айтматова и даже Льва Гумилева. Это очень важное наблюдение, демонстрирующее обоюдное цивилизационное движение: ислам становится ближе русской культуре, а сама русская культура абсорбирует ислам.

Национальные богословские традиции тоже прошли путь по сближению с русской/советской культурой, как мы видим это в наследии Фатхелкадыйра Бабича, Габделбари Исаева (на фото) и многих других богословов советской эпохи

Есть ли образ будущего ислама?

По-моему, этот феномен нуждается в серьезном историософском осмыслении. Насколько я могу судить, вольно или невольно, но государственная политика в области ислама состоит в поддержке и развитии именно русского ислама. Но в таком случае важно помнить, что такая стратегия может выпестовать не только лояльный «традиционный ислам», но и (гибридные) радикальные взгляды, с которыми бесполезно бороться с оглядкой на брошюры о ваххабитах, потому что сами радикалы их не читают. В свое время некоторые исламские деятели даже били тревогу, напрямую связывая религиозный радикализм с языковой русификацией.

Другая правда состоит в том, что и национальные богословские традиции тоже прошли путь по сближению с русской/советской культурой, как мы видим это в наследии Фатхелкадыйра Бабича, Габделбари Исаева и многих других богословов советской эпохи. Но в этих текстах сохранилось все многообразие ключевых категорий исламской культуры, развивавшейся в России: представления о личных качествах мусульманина, сбалансированном статусе мусульман среди иноверцев, отношение к государству и многое другое. Правда, если темпы лихой кавалерийской атаки на национальное образование в нашей стране не снизятся, все это — живое наследие исламской культуры в России — окончательно и бесповоротно станет лишь музейным артефактом. А поскольку реального желания и воли (а не красивых деклараций) развивать это важное направление ни у кого нет, то этот пессимистичный (для национальных культур, конечно же) сценарий, увы, оказывается наиболее вероятным. Что, в свою очередь, открывает дорогу для дальнейших спекуляций об отсталости исламских культур в нашей стране.

Допустим, что русский ислам через пару десятилетий (а то и лет?) станет абсолютно доминирующей формой бытования ислама в нашей стране (и отчасти за рубежом, если иметь в виду влияние в Казахстане и на Украине). Что ожидать от такого исхода событий?

Первое ожидаемое следствие — это нормализация ислама. В какой-то момент страшилки о террористах всем начнут претить, а русификация ислама сделает свое дело. Хиджабы, мечети и пятничные молитвы неизбежно станут (или уже стали) привычным явлением современной городской жизни. Быть русским мусульманином станет тоже делом обыденным.

Другое следствие требует большого к себе внимания. Дело в том, что так же, как на европейских языках, на русском языке не существует серьезной культурной традиции исламского богословия и всего разнообразия исламского творчества и повседневной практики. До начала XX века мусульмане России почти не писали по-русски. Сейчас русский исламский язык так или иначе формируется стихийно просто потому, что людям без знания «исламских» языков надо как-то говорить на (около) религиозные темы. За пару десятилетий мусульмане сами выбрали, как то или иное явление называть «по-исламски».

Но дело в том, что на таком жидком фундаменте здание русского ислама не построить. Как «приспособить» русский язык, в котором очень многие ключевые категории имеют христианскую семантику, для нужд исламской культуры? Что из богатейшего багажа национальных богословских традиций можно взять с собой в светлое будущее? Как сделать так, чтобы русскоязычное исламское пространство было системой, а не набором случайных слов и значений?

В нашумевшем проекте «Русский ислам» Петра Щедровицкого (на фото) и Сергея Градировского предполагалось создать собственную богословскую школу на русском языке. Фото facebook.com/petr.shchedrovitskiy

Категории русского ислама

Мне кажется, что здесь, помимо стихийного «народного» творчества, не обойтись без серьезного осмысления русского исламского проекта самими мусульманами. Какие-то попытки уже предпринимались, но в основном в отношении русских как нации, а не русскоязычных мусульман в целом (за исключением нашумевшего проекта «Русский ислам» Петра Щедровицкого и Сергея Градировского, где предполагалось создать собственную богословскую школу на русском языке, что сегодня и реализуется).

Системный проект русского ислама предполагает некоторую институционализацию. Наверное, со временем появятся площадки, на которых будут стратегически обсуждаться содержание и философия русскоязычного ислама. Далеко не обязательно такие площадки должны иметь форму дорогостоящих учреждений. Это могут быть горизонтальные виртуальные комьюнити, заточенные под соответствующую программу. Здесь важен именно принцип горизонтальных связей, поскольку казенные концепции и «манифесты», написанные с оглядкой на текущий политический момент, чаще всего не стоят бумаги, на которой они отпечатаны.

Но самое главное все-таки — это не институты, а идеи. С этим пока туго. Беда в том, что многие талантливые и хорошо образованные «по-исламски» люди заняты больше хозяйственной работой в муфтиятах (в лучшем случае), а не созданием глубоких философских трактатов. Поэтому и образы будущего не находятся в руках самих мусульман.