Повесть о «железном» Минтимере: как поднимать целину, почему «атомная бомба татар не берет» и визит к Улугбеку

Шло бурное освоение целинных земель по всей стране, которое вызвало небывалый в мирное время патриотизм. Такое никак не могло пройти мимо студентов института сельского хозяйства. Студенты третьего, а потом и четвертого курса — без «пяти минут» инженеры-механики сельского хозяйства — умели обращаться с сельскохозяйственной техникой, и на целине в них нуждались особо. Первый сезон в 1957 году работали в Павлодарской области, в совхозе Майский Майского района, а второй в 1958 году — в колхозе имени Ленина Семиярского района Казахстана.

Целина представляла собой огромные территории, на которых выделялись полосы земель, подлежащие освоению. Расстояния между ними приличные — десятки, сотни километров. Делалось так специально, чтобы не превращать все в сплошную пашню и, таким образом, избежать эрозии почвы. Распахивали не все подряд, а только наиболее плодородные участки степи. Но это тоже было немало — сотни тысяч гектаров. Хозяйства были сильно отдалены друг от друга и сами располагали гигантскими территориями. К примеру, от места, где Минтимер и его сокурсники убирали хлеб, до центральной усадьбы совхоза было более 100 километров.

Жили студенты в степи, размещались в палатках или вагончиках. Кишлаки коренных казахов попадались лишь изредка.

Рассказывает Минтимер Шаймиев: «Мы познакомились с некоторыми местными жителями; жизнь у них была очень вольная. Например, есть где-то бахча: весной шли, сажали арбузы, осенью приходили их собирать. А пока там что-то растет — само, — на бахче даже не появлялись. Или, например, верблюды паслись там, где сами желали. Хозяева всегда знали, где искать своих двугорбых кормильцев. Они же — и молоко, и шерсть, и средство передвижения. Казахи жили в саманных домиках. Летом прохладно, да и зимы, как нам рассказывали, здесь суровые.

На вокзале. Студенты перед отправлением на целину. Минтимер Шаймиев — крайний справа. 1957 г.

Меня оба сезона подряд определяли старшим комбайнером уборочного агрегата. Напарником был Анатолий Мамлин, мой однокурсник, большой умница, очень хороший шахматист, кстати. После окончания института он работал в Марий Эл; несколько лет подряд становился чемпионом республики по шахматам! Толковый, знающий, спокойный человек. Руки золотые. Мы с Анатолием прекрасно сочетались в работе, понимали друг друга без слов. О лучшем напарнике не стоило и мечтать.

Еще для работы на копнителе комбайна назначались две девушки — так комплектовали бригаду. В первый целинный год студентки из педагогического института, во второй — из университета. Сейчас пытаюсь вспомнить их имена, лица и не могу. Мы были настолько увлечены работой, что уделять девчонкам какое-то особое внимание просто не получалось. Вечером валились с ног от парализующей все тело и мысли усталости. О каких-то ухаживаниях не было и речи. Наверное, кому-то трудно в это поверить, но все было именно так, хотя мы и день и ночь проводили вместе, предоставленные сами себе, среди степей…

Мы с Анатолием старались класс показать — держали «казанскую марку». Показатели у нас были на уровне лучших в хозяйстве. Хотя и крутиться ради этого приходилось немало. Перед уборкой из-за нехватки запасных частей из двух—трех заброшенных комбайнов мы собирали один — действующий.

Местные жители к татарам относились с особой симпатией. В казахском и татарском языках много общего, мы хорошо понимали друг друга, общались запросто. Так у нас появился замечательный друг, местный житель, его звали Тимор. Практически тезки! Он тоже был комбайнером. У Тимора можно было разжиться и запчастями. Когда требовалось, он выдавал их мне по большой дружбе из своих запасников. Это позволяло нам работать без простоев.

Во время уборки мы спали прямо в поле, под звездным небом. Залезаешь в бункер, укрываешься зерном, и, пока не уснул, минуту-другую смотришь прямо в Вечность. Она тут вся перед тобой, как нараспашку. И зовет, перемигивается! Задумываешься в такие минуты о многом, самом, казалось бы, сокровенном. Только что был комбайнером, и вот, извольте, готовый философ в соломе.

Именно тогда я понял, почему на Востоке так сильно развивалась астрономия — тут же небо все время ясное! Попробуй-ка в наших краях астрономией серьезно заняться — невозможно. А ведь за этим идет и развитие математики, физики, других точных наук. Позже, когда я попал в Самарканд, зашел в обсерваторию Улугбека, которую он построил в 1428 году. И был потрясен уровнем развития точных наук на Востоке в те далекие времена. Чего стоит один только секстант диаметром 36 метров и делением на 180 градусов! С его помощью Улугбек описал 994 звезды и составил каталог звездного неба — знаменитый Зидж-и Султани. А календарь великого ученого, который, кстати, был еще и правителем державы Тимуридов!.. Ведь еще в первой половине XV века Улугбек определил длину астрономического года в 365 дней, 6 часов, 10 минут, 8 секунд. Погрешность от нынешнего — электронного века — всего 58 секунд! Удивительная все-таки точность!

…Ну а мой подсчет звезд доходил до двадцати—тридцати самых крупных, дальше меня окончательно одолевала усталость, я уже словно куда-то проваливался. С первыми лучами солнца — подъем. Я нигде таких восходов не наблюдал, как в той бесконечной целинной степи. Себя представляешь в центре какого-то фантастического полотна. Космические ощущения!»

Семипалатинский полигон. Башня где размещался заряд РДС-1. Фото Музея ядерного оружия РФЯЦ-ВНИИЭФ

То целинное лето оказалось весьма богатым на ощущения. Студенты работали на границе с Семипалатинской областью, где-то рядом была обозначена запретная зона. Однако толком их никто об этом не предупреждал. В те годы, конечно, все знали, что в стране есть и атомная, и водородная бомбы, слышали, что атомная испытывается на Семипалатинском полигоне. Но больше было известно об испытаниях водородной бомбы американцами. А о том, что происходит в казахстанских степях, никто не писал…

Однажды к студентам припылил военный газик, и человек в офицерской форме с группой солдат довольно буднично, будто речь шла о чем-то привычном, объявил: в такой-то день, в 14 часов, произойдет взрыв. И студентам следовало в обозначенный день, в указанное время, отложить все свое мирное дело и внимательно посмотреть на небо. Сначала появятся два самолета, которые очертят два—три круга. Общее оповещение, для всех — сигнал. Комбайнеры должны были заглушить двигатели, сойти со штурвальной площадки комбайна, лечь на землю животом вниз, а головой в указанном военными направлении.

Назначенный день был ослепительно солнечным. Только вспышка, которую увидели ребята-целинники, была несравнимо ярче. Это был ядерный взрыв. Трудно сказать, на каком расстоянии они оказались от эпицентра. Сначала услышали звуки взрыва, затем почувствовали ударные волны. Первая — самая сильная. Вслед за вспышкой они увидели быстро увеличивающийся в размерах немного вытянутый шар, который постепенно стал превращаться в клубящееся грибовидное облако.

Рассказывает Минтимер Шаймиев: «Через несколько лет, уже перед самым выпуском, когда на военных сборах из нас «делали» лейтенантов запаса, мне довелось участвовать в учениях, где имитировался ядерный взрыв. Перед нами взорвали «атомную бомбу». Но то, что я увидел на учениях, весьма отдаленно напоминало реальный ядерный взрыв. Что, впрочем, понятно.

Настоящий «гриб» изначально не темный и не больно-то красный. И только по мере его роста цвета становятся все более насыщенными, агрессивными. А потом долго еще плыли прямо над нашими головами красные томные облака — такие можно увидеть на закате. Однако времени было около 15—16 часов, не позже. Не верилось, что в этих облаках находится самое страшное — радиоактивная пыль, способная погубить сотни тысяч людей. Они величественно красовались над нами и, видимо, на сравнительно безопасной для людей высоте. Будь иначе, мы давно бы все, наверное, уже погибли.

И сразу все успокоилось. Степь больше не гудела, не рокотала. Испуганные суслики, выскочившие из своих нор после взрыва, вернулись обратно в свои жилища. Потревоженные птицы, взметнувшиеся над степью, вскоре тоже пришли в себя. Заверещали неугомонные цикады. Пора было заводить и наш агрегат — жизнь продолжалась...»

«Настоящий «гриб» изначально не темный и не больно-то красный. И только по мере его роста цвета становятся все более насыщенными, агрессивными. А потом долго еще плыли прямо над нашими головами красные томные облака». Фото re-actor.net

За два сезона работы на целине студенты стали свидетелями двух ядерных взрывов. Это были так называемые «наземные испытания». Вскоре их запретили, и бомбы стали взрывать под землей.

Позже выяснились кое-какие детали.

Взрывы проводились только в солнечную погоду, когда не ожидалось дождя. Видимо, и направление ветра учитывалось, чтобы на землю выпадало как можно меньше радиоактивных веществ. Но что-то, конечно, доставалось и ребятам. Сами испытатели во время взрывов находились в специальных бункерах и окопах, потом они претендовали на особые пенсии, льготы. Но у местных жителей и студентов окопов не было, открытая, голая степь и расстояние до места взрыва, видимо, вовсе не безопасное.

Рассказывает Минтимер Шаймиев: «Единственно, на что мы в то время обратили внимание и связали с тем, чему оказались невольными свидетелями: правительство Индии вдруг выступило с протестом. Суть такова: поставляемая СССР казахстанская пшеница имеет повышенный уровень радиации. Мы между собой с пониманием обсудили этот момент, хотя и особо на эту тему не распространялись. Беда в том, что нам ни до ядерных взрывов, ни после не объяснили всю опасность происходящего и про возможное облучение.

Я об этом заговорил впервые несколько лет назад, когда прожито уже немало годов. Не скажу, чтобы радиация оказала какое-то сильное влияние на мое здоровье. А может быть, я просто не чувствую ее до сих пор. Некоторые ребята-целинники, знаю, жаловались на ухудшение самочувствия после пережитых ядерных испытаний.

Четыре года назад меня пригласили на Сабантуй в город Семей, так теперь называется Семипалатинск. Там на встрече с представителями татарской общественности я рассказал о целинной юности и о тех удивительных событиях, произошедших в этих краях. Тут же один из соплеменников воскликнул: «Значит, татар даже атомная бомба не берет!»

Что касается самой работы, то я и сегодня считаю, что подъем целинных земель в то время был абсолютно правильным шагом правительства страны. Хлеба ведь не хватало, и чем дальше, тем сильнее росла в нем потребность. Тогда, во время нашей учебы в институте, мы впервые в своей жизни попробовали кукурузный хлеб. Страна дошла до того, чтобы завозить кукурузу и, смешивая ее с пшеницей, делать хлеб. Так было.

Но и сейчас Казахстан не мог бы выращивать столько зерна, если бы в свое время не освоили эти земли. По этому поводу высказываются разные суждения. Но если исходить из возможностей страны, степени изоляции, в которой находился СССР, то все становится на свои места — за нас никто бы не стал решать проблему продовольственной безопасности.

Рассуждать можно много, но нельзя забывать и еще об одном: тогда в стране не было минеральных удобрений. С ними можно было бы и на прежних землях выращивать достойные урожаи. Тут надо объективно смотреть: если бы Никита Сергеевич Хрущев не поднял на партийном уровне, на уровне государства вопрос о начале строительства заводов по производству минеральных удобрений, то дело бы не продвинулось вперед до сих пор. Конечно, до конца решить эту проблему тогда так и не смогли, но если бы не его решительные шаги, не его энергия, трудно сказать, как бы мы пережили годы холодной войны.

«Я и сегодня считаю, что подъем целинных земель в то время был абсолютно правильным шагом правительства страны. Хлеба ведь не хватало, и чем дальше, тем сильнее росла в нем потребность». Фото photochronograph.ru

Ну а для нас, студентов, один из самых приятных моментов заключался в том, что на целине мы зарабатывали неплохие деньги. Старались растянуть их на весь год, потратив в основном на одежду и на еду. Деньги считались заслуженной платой за труд. В первый год на целине у нас ни разу не было возможности помыться в бане, мы все завшивели. Если туда нас везли в телячьих вагонах и только на остановках кормили в солдатской столовой, то обратно мы возвращались в купе, при деньгах, и колбасу ели, пиво и более крепкие напитки пили. Веселились, песни пели, а сами-то вшивые, и это совсем не метафора. Поэтому с поезда нас первым делом направляли на санобработку. Только после нее тело переставало чесаться — уж извините за такие подробности. И наступали минуты истинного блаженства. Много ли надо иной раз человеку? Вот так мы и осваивали целину».

Книга «Минтимер Шаймиев» из серии «ЖЗЛ: Биография продолжается..."