Максим Мамлыга: «Важная часть автофикшна — возвращение себе голоса»
На лекции в Казани Максим Мамлыга рассказал, что такое автофикшн и почему не было русскоязычных писательниц в XIX веке
С 20 по 28 февраля в Казани проходил фестиваль автофикшна «Мой MON». В первую очередь он затрагивал тему автофикшна в театре, но в рамках фестиваля прошла одна лекция по литературе. Ее прочитал книжный обозреватель журнала «Правила жизни» и магазина «Подписные издания», главный редактор литературного медиа «Билли» Максим Мамлыга. Он рассказал, что такое автофикшн, чем он отличается от автобиографии и почему это литературное направление сейчас так популярно.
Трудности дефиниций
Весь фестиваль автофикшна проходил на театральной площадке MON, которая находится на территории Национальной библиотеки РТ. Но лекция Максима Мамлыги прошла в лектории Центра современной культуры «Смена». Зал был почти полный. Это неудивительно, потому что автофикшн — популярное литературное направление. Новое и далеко не всем понятное. Поэтому свою лекцию Мамлыга начал с небольшого экскурса в терминологию базовых понятий — фикшна и нон-фикшна.
О том, что такое автофикшн, читайте здесь.
«На протяжении XX века, когда разные ученые, в том числе русские формалисты и французские структуралисты, пытались понять, что такое художественность внутри литературы и как можно ее проверить, отличить литературу от не литературы. В какой-то момент стало очевидно, что сделать это внутри литературных методов практически невозможно. Исследователи все время натыкались на какие-то субъективные критерии. В итоге хоть какое-то различие принесла не литература, не литературоведение, а философия и логика» — начал свою лекцию Максим Мамлыга.
Все утверждения можно делить на ложные и истинные. Но в XX веке определили еще один класс утверждений, которые невозможно проверить ни на ложность, ни на истинность. Их называют фикциональными, отсюда и слово фикшн, которым сейчас обозначают художественную литературу. По этому критерию и разграничивают литературу на фикшн и нон-фикшн. Но с автофикшном все гораздо сложнее. Потому что он состоит из двух частей: авто как производная от автобиографии и непосредственно фикшн. Только автобиография — это жанр, который подразумевает правдивость, а фикшн — это вымысел. Кажется, что соединить это невозможно. Здесь и заложен базовый конфликт этого направления в литературе. То есть автофикшн — это произведение, в котором что-то правдиво и происходило в жизни автора (как в автобиографии), а что-то — вымысел (как, например, в романе).
«Это важная этическая история»
В условиях частичной правдивости и частичного вымысла, причем неизвестно, где одно, а где другое, трудно разобраться бывает не только читателям, но и критикам. Часто на литературных мероприятиях или на презентации автофикшн-книги автору задают вопрос, а что было на самом деле, что из вашей биографии, а что придумано? И вот здесь кроется ключевой момент. Автор автофикшн-литературы имеет полное право не отвечать на вопрос и как бы дистанцироваться от этой дискуссии.
«То есть автор может написать даже полную автобиографию, но, назвав ее автофикшном, он как бы ограждает себя. Он может сказать: «Было или не было — какая разница. Вот вы, как читатели, и подумайте об этом, а я отвечать не буду». На самом деле, это очень важная этическая история» — сказал Максим Мамлыга.
Видео с Максимом Мамлыгой о русскоязычных комиксах смотрите на нашем YouTube-канале в рубрике «Книжная полка».
Этическая история проявляется в остросоциальных темах, которые поднимают авторы автофикшн-книг. Это физическое и сексуализированное насилие, травма, сложные отношения в семье, психическое здоровье. В качестве примера Максим привел книгу Натальи Мещаниновой «Рассказы», которая вызвала много дискуссий и поставила на уши все литературное сообщество в 2017 году. Детали биографии автора и ее имя совпадают с именем главной героини и описанными событиями. Мещанинова только спустя время подтвердила, что книга основана на ее биографии. Внутри «Рассказов» — история девушки, которая в детстве пережила страшное сексуализированное насилие со стороны отчима. При этом Мещанинова описывала все это сухим языком и очень натуралистично. Она говорила прямо и называла вещи своими именами, что создавало у читателя эффект присутствия. Но в финале героиня приходит к тому, что возвращает власть над собой, собственной жизнью и телом при помощи письма.
«Вот эта грань фикционального названия и реальных событий, а также литературных приемов, обеспечивала колоссальное внимание к этой книге» — отметил Мамлыга.
Кстати, здесь всплывает еще один важный момент, связанный с автофикшном. Часто автор, который пишет такие произведения, хочет внимания не к себе и своей биографии, а к социальным проблемам. «То есть «я» не только мое, но и часть какой-то социальной группы, с которой происходит что-то нехорошее, страшное, неприятное. И еще одна важная часть автофикшна — обретение собственного голоса или возвращение его себе», — отметил Максим. Та же Наталья Мещанинова после публикации книги стала соосновательницей фонда помощи детям, которые пережили насилие. И когда писательницу приглашают на различные мероприятия, она подчеркивает, что выступает для того, чтобы эта тема не была табуированной.
Автофикшн — это книги, написанные женщинами
Максим Мамлыга подчеркнул, что русскоязычный автофикшн — это книги, написанные женщинами. И часто именно проблемы женщин выходят в них на первый план. Лектор связывает это с нарастающим общемировым трендом на так называемую возвращенную литературу или литературу угнетенных, когда переиздается целый ряд произведений, не вошедших в большую историю литературы. Поскольку писатели, которые производили такие тексты, не находились внутри тех привилегированных групп, которые могли попасть в историю литературы.
В этом контексте часто задают вопрос: как много русскоязычных писательниц XIX века вы можете назвать? Тут обычно повисает долгая пауза. Лекция в «Смене» не исключение. Максим задал этот вопрос аудитории не как доказательство того, что писательниц не было, а в подтверждение теории об исключении женщин из привилегированного класса литераторов.
«Все помнят Некрасова, Добролюбова. А о том, что, например, Авдотья Панаева писала замечательные романы, забываем. Ее романы не читают в школьной программе. Но читают стихи того же Некрасова или статьи Добролюбова. А сейчас происходит перенастройка зрения, пересборка нашего восприятия через движение возвращенной литературы», — сказал Максим Мамлыга.
При этом незамеченные писательницы прошлого создавали в основном не художественные произведения в том смысле, как мы их понимаем, а именно автобиографические. Мамлыга связывает это с ответственностью за ведение домашнего хозяйства, которое забирало практически все свободное время, и отсутствием доступа к образованию, такого же, какой предоставлялся мужчинам. Поэтому единственный литературный формат, который могла оставить женщина после себя, были произведения в жанре автобиографии.
В качестве примера такой книги Максим Мамлыга привел эмигрантский роман Екатерины Бакуниной «Тело». Когда писательница покинула Россию, она была достаточно молода, чтобы приобрести славу на родине, но при этом не стала частью французского литературного сообщества. В этой книге Бакунина рассказывает о трансформации своего тела на фоне эмигрантской жизни. И хотя роман написан практически сто лет назад, читается он как современное произведение в первую очередь из-за того, как он сделан и на какие детали писательница обращает внимание.
Екатерина Петрова — литературный обозреватель интернет-газеты «Реальное время», автор telegram-канала«Булочки с маком» и основательница первого книжного онлайн-клуба по подписке «Макулатура».