«Казалось, всегда будем вместе»

«В седьмом классе мы с Мусанной продолжали сидеть за нашей любимой партой и еще больше привязались друг к другу. Есть выражение: «Созданы друг для друга», что полностью соответствовало нашим отношениям с тот период. Неужели Мажит абый, человек тонкой поэтической натуры, обладал также даром предвидения и, сажая нас с Мусанной за одну парту, сумел разглядеть не только внешнее сходство, но и заглянуть далеко в наши детские души?

Никогда у нас с Мусанной не было мысли о возможном расставании. Казалось, всегда будем вместе, всегда будет как вот сегодня, и только так и никак иначе. Увы, совместная учеба в седьмом классе оказалась последней возможностью непосредственного общения с ней. Окончив школу, мы даже не попрощались, расстались, как обычно. Разве могла мелькнуть хоть капелька мысли о прощании, когда никто и не думал о расставании.

Возможность общения появилась лишь через восемь (?) лет, и то только через письма. Я только что перечитал их, девять писем. Все они написаны после войны. Пять из них в 1946—1947 годах пришли из Уфы, где Мусанна училась в пединституте, и три письма — из совхоза Дальверзин Ташкентской области. Там она работала воспитательницей в детдоме.

Без волнения невозможно читать эти душевные откровения. Здесь и теплые воспоминания о безвозвратном прошлом, и огорчения, и глубокая разочарованность в людях, жизни, друзьях.

Выйдя замуж и прожив с мужем около двух лет, они разошлись, семья распалась, сын умер. Потом умер отец, ушла из жизни мать, которая находилась в постели все десять лет болезни. «Бесконечно благодарна тебе за теплое письмо, — писала Мусанна мне в мае 1947 года. — Наплакалась вдоволь, прижав дорогое письмо к груди. Буду беречь его до конца своих дней». В последнем письме в июле 1948 года она коротко сообщила, что собирается уехать из совхоза к двоюродной сестре в Андижанскую область. С ее выездом из Дальверзина наша связь оборвалась, и, как оказалось, навсегда.

«Хотелось безудержно плакать, рыдать, целовать ступеньки крыльца...»

А жизнь подхватила меня, закрутила и понесла по своей ухабистой дороге с подъемами и спусками, успехами и неудачами, радостями и огорчениями все дальше и дальше. В 1946—1950 годах напряженная учеба в ВЮЗИ, в феврале 1954 года — женитьба, а в декабре рождение дочери Зухры, в 1957 году рождение сына Анвара, 1958—1963 годы — снова учеба без отрыва от работы в Таджикском государственном университете — все эти бурные перемены и события оттеснили на время дорогой образ милой одноклассницы — моего первого незабываемого детско-юношеского влечения.

Но Мусанна не забылась, продолжая занимать прочное место в глубине моей души. Весной 1996 года по делам отца я находился в Уфе. Несколько раз пришлось проходить мимо Башкирского пединститута, где училась Мусанна.

С невыразимым волнением постоял на тротуаре у входа в здание института. Вот по этим ступенькам ходила Мөсәннә, стуча каблучками, она спускалась по этим ступенькам, спеша на почтамт в надежде получить от меня письмо. Хотелось безудержно плакать, рыдать, целовать ступеньки крыльца, сердце готово было разорваться на куски. Было неописуемо грустно и тяжело на душе.

«О, если б, если б я мог забыть,
Что в мире есть воспоминанья!»
(М. Лермонтов)

В глубоком раздумье я медленно шагал дальше.

— Что ты убиваешься? — шептал кто-то у меня внутри. — Думаешь, она все такая же красивая, молоденькая, какой ты ее помнишь? Нет, она уже старуха с морщинистым лицом, сгорбленная, и, увидев ее, навряд бы признал — отвернулся.

— Посмотри на себя! — сердито ответил другой внутренний голос.

— Ее, наверное, в живых-то давно нет, — приставал все тот же нудный голос.

— Она жива! — отпарировал другой. — Жива и будет вечно жить в моем сердце. И уйдет из жизни только вместе со мной.

— Иди, целуй ступеньки, старый дуралей! Говорят, что в дурдоме есть свободное место для таких, как ты, ненормальных, — издевался все тот же противный голос.

— С последним, пожалуй, можно согласиться, — подумал я, вспомнив, как иногда, шутя и мягко улыбаясь, чтобы я не обиделся, говорила Райса апа: «Безнең Ашраф тилерәк» (чудаковат, не без странностей). А ошибиться сестра с ее проницательным умом, наверное, не могла.

Как глубоко, оказывается, врезаются в память и сохраняются отдельные впечатления далекого детства! Может наши отношения с Мусанной были не простым детским увлечением, а неосознанной первой любовью, честной, бескорыстной, чистой?...

Бадиг жизняй и Мажит абый давно мечтали о переезде в Среднюю Азию и, в частности, в город хлебный — Ташкент: «Там тепло, не требуется зимней одежды и обуви, много фруктов, а учителя везде требуются». Какими они были смелыми людьми!

Как только закончился учебный год в 1938 году они, долго не раздумывая, собрали вещи, попрощались с деревней Нигматуллино, сели в поезд и отправились в Ташкент со своими семьями. Мажит абый забрал с собой и меня, ставшего за истекшие три года членом семьи.

Бадиг жизняй и Хадия апа получили в Ташкенте направление в Бекабадский район для работы в школе. Мажит абый решил ехать дальше, в Таджикистан, поближе к Райса апа, которая жила в Сталинабаде. Рафаила и меня оставили в Ташкенте. Мы поступили учиться в Строительно-путейный техникум Ташкентской железной дороги.

Был конец августа 1939 года.

С воспоминаниями — Абый.

Май 2006 года».

Рукопись воспоминаний А.М. Валиуллина хранится в семейном архиве Иштиряковых. Автор благодарит за содействие Ильгизара Ахмедова.