Александр Боратынский: «Я прежде был поэт, Теперь чернорабочий»
Внук русского поэта Евгения Боратынского — Александр Боратынский по окончании учебы служил в Министерстве юстиции, работал в Казанском окружном суде, городским судьей в Чистополе, товарищем прокурора Симбирского окружного суда и почетным мировым судьей Казанского судебного округа. Однако оставил службу, чтобы заняться земскими делами, а вскоре стал предводителем дворянства. В этой должности он помогал не только дворянам, но и людям из низших сословий. Подробнее об этом рассказывает в своем дзен-канале «Записки о провинции» кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела новой истории Института истории им. Ш. Марджани АН РТ Елена Миронова.
Александр Николаевич Боратынский родился 4 июля 1867 года в семье предводителя дворянства Казанского и Царевококшайского уездов Н.Е. Боратынского. Его дедом был известный поэт Евгений Абрамович Боратынский. По всей видимости, именно в семье воспиталось то чувство ответственности за окружающий мир, которое отличало Александра Николаевича, как, впрочем, и весь его род. Так, Евгений Боратынский говорил о назначении поэта: «Дарование есть поручение».
Окончил Александр Николаевич элитарное Императорское Училище правоведения, учиться в котором могли только дети потомственного дворянства, внесенного в шестую часть родословной книги, дети военных чинов не ниже полковника, гражданские — не ниже статского советника. Кроме преподавания общеобразовательных и специальных предметов, в воспитанниках училища развивали стремление к прекрасному: во время рекреаций училище было наполнено музыкой, поощряли посещение театра, а также устраивали свои собственные спектакли. Кроме того, в процессе учебы Боратынский общался в петербургских кругах, училище посещали его бывшие выпускники, среди которых были К.П. Победоносцев, А.Г. Булыгин, И.Г. Щегловитов и др.
Выпускники училища должны были 6 лет отслужить по ведомству Министерства юстиции. И после окончания училища в 1889 году Боратынский поступает на службу в Министерство юстиции, работает в Казанском окружном суде, городским судьей в Чистополе, товарищем прокурора Симбирского окружного суда, почетным мировым судьей Казанского судебного округа. Но работа в суде, по-видимому, не вдохновляла его, так к этому периоду относится его стихотворение:
«Как прежде я любил Чарующие ночи,
Дыхание цветов И яркий блеск луны,
Я прежде был поэт, Теперь чернорабочий,
Теперь мне нужен сон, А не былые сны.
(…)
И хочется мне петь, да что-то не поется,
И ночь к себе зовет, а нужно отдыхать.
Заснуть, заснуть скорей! С зарей заботы снова
Докучливой толпой, тесняся, набегут
(…)
Так тощий плужный конь, из плуга отпряженный,
На бархатном лугу ее вьется на дыбы,
Но гривою тряхнув, ложится, утомленный,
И к плугу вновь идет, сдаваясь без борьбы» (1894).
Здесь молодой Боратынский проявляет не свойственные ему в зрелом возрасте слабость, отчаяние. В этот период его характер еще формировался, он хотел найти свой путь в жизни. Но уже на следующий год его слова становятся тверже:
«Лучше избранье свое укрепить в неустанной работе,
Думы лишить навсегда своенравной свободы,
Бросить искусство свое и отдаться заботе» (1895).
В 1902 году Александр Николаевич все же оставил службу и занялся земскими делами. С его образованием и положением в обществе он мог бы добиться больших успехов на судебном поприще, но этого не произошло. Почему? К 1898 году он становится товарищем прокурора Симбирского окружного суда, но умирает его отец, и он вынужден вернуться в Казанскую губернию, чтобы заниматься имением. Здесь он недолгое время находится в должности почетного мирового судьи, но вскоре оставляет пост для службы в земстве.
На этом примере мы можем увидеть различные сценарии входа во властные органы. Боратынский мог сделать карьеру юриста даже на общероссийском уровне, однако жизненные обстоятельства и отсутствие интереса к этой работе повели его по иному пути. Земские деятели не обладают такими полномочиями как служители Фемиды, но зато они менее зависимы от губернского начальства, их деятельность носит практический характер и направлена на решение нужд населения уезда. Эти факторы, по-видимому, и обусловили выбор Александра Николаевича. Он избрал своим уделом местное служение, и причиной этому стали скорее его личностные качества, чем внешние обстоятельства.
Вернувшись в Казанскую губернию, Александр Николаевич избирается уездным предводителем дворянства, фактически, продолжая дело отца, занимавшего этот пост в 1866—1871 годах и пользовавшегося в уезде большим авторитетом. Уездный предводитель дворянства одновременно являлся председателем уездного земского собрания, уездного училищного комитета, уездного присутствия по воинской повинности. Таким образом он становился одним из субъектов власти в уезде, наряду с председателем земской управы и уездным исправником.
На этом посту Боратынский пробыл вплоть до 1917 года и проявил себя как человек безукоризненной нравственности и честности. К нему обращаются за помощью как дворяне, так и люди из низших сословий, ежедневно он принимал просителей, которые приходили со своими нуждами. Вот, что писала Ксения Николаевна Боратынская про сердобольность своего брата Александра: «За многих студентов вносил плату и оплачивал их обеды в столовой. Пользуясь своим положением, он то и дело брал на поруки политически неблагонадежную… молодежь и этим спасал их от тюрем и преследования полиции». Так, в 1911 году, используя свой авторитет как предводителя дворянства, принял участие в защите нескольких учительниц Казанской губернии, уволенных за проявленную «политическую неблагонадежность». Вот что сообщал Боратынский о данном инциденте в письме к родным: «Вчера я был у Стрижевского и после долгого разговора, результатом коего было то, что я не желаю быть в уезде ничем, заявил ему, что ухожу. Разговор мой был горяч и решителен и по-видимому смутил Стрижевского, так как он немедленно заявил, что восстановит всех этих учительниц в правах».
Но при этом Боратынский был представителем своего сословия, воспитанным в богатой дворянской семье, что наложило отпечаток на его восприятие действительности. В этом плане показательно его отношение к крестьянам. Александр Николаевич часто общался с крестьянами Казанского и ближайших к нему уездов, но совершенно различное социальное положение все же давало о себе знать, что он признавал и сам.
В стихотворении «Ограда» (1896) он описывает, как крестьянская девочка и дочь князя в детстве играли вместе, а когда выросли, стали чужими друг другу:
«Что-то чуждое, новое, видит княжна
В равнодушном Машуткином взоре
И хоть чувствует нежность к Машутке она,
Не знакомы ей жизнь, ни избы, ни гумна,
Не знакомо крестьянское горе».
И хотя заканчивается оно словами: «Развалиться пора бы ограде», и хотя Боратынский относился к крестьянам по-отечески, он все же старался приспособить крестьянский мир под свои представления, отвергая большинство народных обычаев. Так, давая интервью газете «Обновление» в связи с аграрными волнениями во время революции 1905—1907 годов, он признает, что крестьяне хотят землю, но констатирует, что свободной земли нет и предлагает лишь вести «искреннюю, творческую работу по улучшению крестьянского быта». То есть, даже помогая крестьянам в отдельных вопросах, поступаться интересами дворянства и рассматривать вопрос о передаче дворянских земель на каких-либо условиях он не желал.
В этой же статье Боратынский говорит, что слишком много вмешивались в жизнь крестьян, слишком опекали их, давая ошибочные советы. Поэтому они никому не доверяют. При этом сам Александр Николаевич был противником общины, которую считал безответственной и не способной управлять. В качестве альтернативы он предлагает создать мелкую самоуправляющуюся единицу, административно-земского характера. В подробности механизма функционирования этой самоуправляющейся единицы он не входит, но исходя из того, что земства фактически управлялись дворянами, можно предположить, что и здесь они должны были играть главенствующую роль, показывая крестьянам, как надо управлять.
Вообще, Александр Николаевич был убежденным сторонником местного самоуправления, особенно земств. По отношению к верховной власти эта убежденность принимала форму легкой оппозиционности. Он считал, что земство составляет опору передовых людей, которые понимают, что бюрократия, попирая законы и человеческие права, ведет страну к упадку и, может быть, даже гибели. По мысли Боратынского, именно земства соединяют в себе лучшие силы страны. Когда комиссия Казанского губернского собрания дворянства обсуждала вопрос об устройстве будущего представительного органа, он отстаивал мысль, что земства должны составить основу для избрания депутатов. Свою позицию он аргументировал тем, что «идея земского представительства одна только может выразить единство государственного начала, связующего все отдельные территории; кроме того она создает условия для развития каждой составной части государства». Основным преимуществом земств он считал их бессословность, правда, не упомянув, что, благодаря высокому уровню образования, опыту управления и имущественному цензу, главенствующую роль в земствах, как правило, играло дворянское сословие. Так, Боратынский приветствовал демократизацию земства, но управление, по его мнению, должно было сохраниться в руках дворянства.