Литературный тюркский язык Волжской Булгарии

5. Литературный тюркский язык Волжской Булгарии. После распада Тюркских каганатов в Центральной Азии возникло новое тюркское мусульманское государство под властью Караханидов, где главенствовали два карлукских рода — чигиль и ягма, а «чигильский язык, по всей вероятности, был основным официальным языком караханидского государства». Уже указывалось, что название первого явно ассоциируется с названием племени эсегел (эскел /искил/ ишкил), входившего в состав Волжской Булгарии. Учитывая же более поздние развитые товарно-денежные отношения и политико-культурные взаимосвязи между Булгарией и Средней Азией можно предположить, что именно оттуда был заимствован литературно-книжный язык тюркского средневековья.

Караханидский письменно-литературный язык «тюркú» в Поволжье вначале, возможно, не отличался многофункциональностью и употреблялся с целью удовлетворения эстетических потребностей. По мере формирования единой булгарской этнополитической общности в XII веке меняется и сама языковая ситуация. Основная коммуникативная функция в сфере общения сохраняется за территориальными диалектами и обобщенными типами устной речи в виде койне. Исследователями истории литературных языков было отмечено, что донациональный этап развития языков выделяется наличием нескольких письменно-литературных региональных вариантов и это самая важная характерная черта языковой ситуации. Литературный поволжский тюркú, функционально окрашенный рамками своего применения, все же находился не в глухой изоляции, а взаимодействовал с другими региональными формами языка. Народная основа койне начинает оказывать сильное воздействие и на внутриструктурное образование литературного языка, что, естественно, вызывало ответную реакцию. Постепенно начинают появляться и структурные изменения в литературном языке.

Все же не стоит думать, что литературный язык (или языки) этого периода обладал всеми разновидностями варьирования — функционально-стилистическими, жанрово-стилистическими, временными и т. д. Если даже и обладал, то, учитывая определенную взаимосвязанность различных уровней, они не были одинаково развитыми и распространенными. На нынешнем этапе исследования поволжского варианта тюркского литературного языка (т. е. до периода, когда формируется старотатарский литературный язык) пока невозможно выявить специфику и емкость разных типов варьирования. Разумеется, необходимо дать себе отчет и в том, что количество и свойства возможных типов различных литературных языков не тождественны, более того, в различных периодах истории одного литературного языка могут быть различные проявления этих типов.

Исследователи единодушно отмечали, что языком науки в Волжской Булгарии выступал арабский язык. Однако функции его этим не ограничивались: он был и языком религии, и языком текстов таких утилитарных вещей, как изделия прикладного искусства. Это — арабоязычные надписи на замках, зеркалах, браслетах и других изделиях художественного металла. Кроме того, монеты, чеканившиеся и имевшие хождение в Волжской Булгарии, также имели арабоязычные легенды.

Позднее в золотоордынский период, появились также медные монеты, которые употреблялись главным образом в пределах региона и были адресованы местному населению. Надписи на таких монетах уже выполнялись на поволжском тюрки (или старотатарском языке), например, Qotliğbulsun — «В добрый час» (монета чекана 1284 г.). В этой фразе присутствуют фонетико-морфологические признаки, свойственные языку караханидско-уйгурских письменных памятников как конечный -ğ и форма императива на -sun. Еще более примечательна надпись 1220 г. на золотой чаше, языковые особенности которой позволили Л.Ю. Тугушевой отнести ее к поволжско-тюркскому ареалу: «Sänätű häzrät Mäkkädin Mädinägä bargal altı jűr un jetı / «В году: с тех пор, как хазрат [Мухаммед] поехал из Мекки в Медину, шестьсот семнадцать [лет]».

Своеобразная постановка диакритических знаков (троеточие под «син» и ротацирующий вариант слова «сто»), известная по текстам эпиграфических памятников Волжской Булгарии как раз и определяет индивидуальность этой надписи. Показательны и употребления «начинательной» деепричастной формы на -galı. Характерной для литературного языка караханидского государства и взятого из рунического койне, а также форманта, исходного падежа -din. Все это показывает на оформленность особого стиля поволжского литературного языка на базе литературного языка, предшествующего периода.

Как показывают исследования литературных языков средневековой Европы, они, прежде всего, характеризовались узостью своей социальной базы, так как обслуживали господствующие классы феодального общества. Такую же узкую сферу употребления должен был иметь тюркский региональный литературный язык, к тому же его опорная база была чуждой для этого региона.

Такая ситуация обычно вызывает появление нескольких, письменно-литературных вариантов в одной и той же языковой среде.

Одним из таких вариантов, на наш взгляд, является язык, который нашел отражение в «Кыйсса-и Йусуф» Кул Гали (XIII в.). Если опираться лишь на внутриструктурные особенности поэмы, то действительно можно обнаружить больше огузских признаков и на этой основе объявить произведение огузоязычным, искать место написания среди обитания огузов и т. д. В поэме направительный и винительный падежи имеют огузскую окраску в виде форм на -а //-ä и -ï//-i, причастия прошедшего времени оформлены аффиксами -an /-än и mïš / -miš, в начальной позиции встречается звонкий -d (dőbe «дно его», dőš «сон», dag «гора», därän «глубокий», diz «колено» и т.д.) и щелевой v-(var- «идти», vir-«давать»), присутствует ряд слов, свойственных огузскому ареалу (čok «много», ol-«быть, становиться». Äjlä-«делать», ağlа «плакать», jarïn «завтра» и др.) При этом нельзя забывать о том, что огузские элементы являются неотъемлемой частью поволжского (старотатарского) литературного языка. Например: корт 'волк', чук 'много',ол-'быть', вар-'идти', звонкий ряд анлаута (деш, датлы), аффикс дательного падежа на -а/-ä, винительного падежа на -ы/-е, причастные формы на -мыш, -алы, -ан и др. Огузские формы имеют свои исторические корни, которые связаны не только письменными традициями, но и разговорным влиянием огузских племен, пришедших из южных степей и появившихся в Поволжье уже в X—XI вв. Огузские племена значительно влиявшие на общее состояние литературного языка и диалектов (наречий), находились на территории самого Булгарского государства и в соседних с ним областях, о чем свидетельствует целый ряд источников, включая Ибн Фадлана.

По своему лексическому составу, грамматическому строю и стилистическим традициям в произведении Кул Гали отражается тюркский письменный литературный язык Поволжья, характеризующийся своими специфическими чертами и сформировавшийся в этом крае до монгольского завоевания. Начало становления локальных лексических, фонетических, грамматических особенностей татарского письменно-литературного языка, происходит в период существования Булгарского эмирата в X—ХIII вв. и формирования булгарской этнополитической общности.

Следует подчеркнуть, что в раннефеодальном периоде развития общества большую роль играет степень устойчивости и престижности более ранних литературных языков, точнее, сохранения литературных традиций. Чужой письменный язык из-за своей престижности, употребляясь в Поволжье и Приуралье, стал функционировать в языковой системе региона. То есть появился, вариант регионального тюркского литературного языка. Именно литературно-эстетическая традиция предопределила выбор языка поэмы и используемых художественных средств. В таких случаях обращение к дифференциальным признакам внутриязыковой структуры мало что дает, и язык приходится рассматривать как совокупность функциональных стилей (форм существования и т. д.), тем более этот вариант литературного языка поступил «в готовом виде».

Таким образом, в рассматриваемом периоде развития общества не было одного единого или нормированного булгарского литературного языка, а функционировало несколько письменных форм (вариантов) литературного языка.

Другим возможным, хотя и специфичным, литературным языком являлся, видимо, собственно булгарский язык. К сожалению, о его лингвистических особенностях и функционировании в качестве литературного языка в X — начале XIII в. нет никаких достоверных данных. Все сведения о нем получены из анализа эпитафийных памятников более позднего периода — конца XIII — первой половины XIV в. Есть все основания полагать, что уже в XI в. этот архаичный р-язык стал наддиалектной формой специфичного языка булгарской знати, позднее воплотившись в виде сакрального, ритуального языка в эпитафиях XIII—XIV вв.

Таким образом, существует объективная сложность выявления языковой принадлежности того или иного средневекового населения, а тем более локальных общностей. Кроме объективных сложностей — недостаточности материалов для полноценной характеристики языковых особенностей древнего населения, существует трудность правильного определения статуса того или иного лингвистического материала — язык локалитета, общегородское койне, нормативный литературный язык и т. д. В этой связи попытки преодолеть эти сложности путем «анализа» этнонимов или приемов «лингвистической эквилибристики» с топонимами или отдельными словами представляется некорректным и ненаучным. Особо следует указать, что язык сам по себе не может служить единственным и тем более самым важнейшим свидетельством об этнической принадлежности своих древних и средневековых носителей. Для этого необходимы более сложные и комплексные научные процедуры.