Рафаэль Хакимов: «Кому-то не нравилось, что мы с Москвой хотели договариваться, а не просто подчиняться»

«Легитимность надо было подтвердить»

— Рафаэль Сибгатович, ровно 24 года назад, 21 марта 1992 года в Татарстане проводился референдум о суверенитете республики. Чего добивался Минтимер Шаймиев, организовав этот референдум?

— Во-первых, нужно было убедиться, что это все легитимно. В Москве говорили, что, мол, в Казани засела коммунистическая номенклатура, которая выступает против демократии, народ не поддерживает и т.д. Там думали, что русские выступят против этого. Эту легитимность надо было подтвердить. Мы свой статус в декларации объявили, хотели закрепить в Конституции и договоре. Это нужно было подтвердить мнением всего населения, что давало нам возможность на переговорном процессе включать в договор те позиции, которые нам были нужны.

Было две основные проблемы. Первая — вопрос двух равноправных государственных языков. Вторая — с Москвой должны быть отношения на основе договора, это мы зафиксировали в декларации.

— И все же треть населения выступила против. Чего они хотели таким решением?

— Кто-то боялся, что идет речь о полной независимости. Ведь тогда и СНГ возникло. Кому-то не нравилось, что мы с Москвой хотели договариваться, а не просто подчиняться. Либералы либералами, но демократы стояли на том, как скажет Москва, так и надо делать. Были и просто не определившиеся.

«Накаты» из центра

— Рафаэль Сибгатович, почему тогда договор о разграничении полномочий между Татарстаном и федеральным центром был подписан только через два года после референдума? Что мешало сделать это раньше?

— Были разные причины. Возникли проблемы внутрироссийских элит. Пошли различные «накаты» на Бурбулиса, ему припомнили и Татарстан. Про референдум сказали, что это своего рода социологический опрос, неполное доказательство того, что народ за это голосует. В общем, как всегда это в политике бывает: не хочется признавать, что ты не смог провести свою точку зрения. В 1992 году был страшный «накат»: и по линии прокуратуры, и военных ведомств, был прессинг и на законодательном уровне, и просто со стороны прессы. Об этом, наверное, уже не обязательно рассказывать.

— Как Татарстану удалось избежать чеченского сценария?

— Когда декларация разрабатывалась, была комиссия. Мы искали общие согласованные подходы. Там не навязывалась какая-то одна точка зрения, были учтены разные мнения. Кроме того, шла большая разъяснительная работа. Мы делали все открыто. Мы вели переговоры с Москвой на разных политических уровнях: двух правительств, министерств. Поэтому у нас возникло много союзников в Москве, которые понимали, что мы договариваемся жить вместе, а не воевать. Поэтому методика и технология подхода переговорного процесса здесь хорошо сработали.

— Это единственный в России был подобный референдум среди регионов?

— Да, единственный. Все остальные только играли в суверенитет.

— Почему в других республиках, например, в соседней Башкирии, не пошли тем же путем? Чего не хватило?

— У них были свои проблемы. В Башкортостане была слишком сильная конъюнктурность. Якутия была более продвинутой в этой части. А на Кавказе пошли совсем другим путем.

«Во-первых, мы получили то, что составляет основу нашей стабильности и спокойствия — признание двух равных языков. Это символизирует в целом признание культуры татар в России. Во-вторых, мы получили право самостоятельно определять нашу экономическую политику». Фото Максима Платонова

Профит референдума

— Какие сегодня Татарстан получил (и получает) преимущества от того референдума и договора о разграничении полномочий?

— Во-первых, мы получили то, что составляет основу нашей стабильности и спокойствия — признание двух равных языков. Это символизирует в целом признание культуры татар в России. Во-вторых, мы получили право самостоятельно определять нашу экономическую политику, что дало результат сегодня. Мы тогда вкладывали деньги туда, куда хотели, и так, как считали нужным. Мы развивали инфраструктуру, провели по-другому приватизацию, занимались газификацией, ликвидировали легкое жилье за счет введения собственного налога. Была договоренность о послаблении выплат налогов в федеральный бюджет. Тогда этот налог составлял 22-25%. А сегодня официально — 73%, неофициально больше, но остановимся на официальных цифрах. Эту разницу мы вкладывали в очистку нефтяной зоны от того, что нефть попортила природу, в дороги, телефон, интернет — то, что нам дало отклик сегодня, без чего рынок не работает. Нынешние достижения — это результат тех дней.

— Возможно ли в условиях современной России провести подобный референдум?

— Нет, невозможно. Потом приняли такие законы. Демократия демократией, но она такова, как скажет Москва.