Любовь как часть мрака

За гуманизм в искусстве

Как говорил Казакбаев в интервью для театра, в начале работы над спектаклем они искали причины, которые породили ненависть между двумя кланами, но потом решили, что причина для ненависти всегда найдется. А вот для любви конкретных двух людей, мол, она не всегда обнаруживается.

На татарский Шекспира перевел актер Камаловского, мастер художественного слова Ильдус Ахметзянов — его вариант можно было увидеть в 1991 году, когда 29-летний Фарид Бикчантаев поставил пьесу в родном театре, с Ильдусом Габдрахмановым и Люцией Хамитовой в главных ролях (им было тогда по 24 года). Также Ахметзянов переводил «Короля Лир», «Антония и Клеопатру» и «Тартюфа» Мольера. Говорят, в Камаловском спектакль показали 4—5 раз, он шел на фоне стены во всю сцену и явно намекал на разборки казанских группировок. В Альметьевске «Ромео и Джульетту» в 2017-м поставил Искандер Сакаев, причем отвечал он за «режиссуру, пластическую и звуковую партитуру».

Казакбаев в прошлом сезоне ставил в Кариевском «Долгое-долгое детство» по Мустаю Кариму, мечтательное и светлое произведение. В нем, как и в этом спектакле, с ним работали уфимцы, композитор Магуля Мезинова и хореограф Ольга Даукаева. А вот художником стал Сергей Кретенчук, петербуржец, как и ответственный за свет Евгений Ганзбург.

Действие переносится в склеп

Кретенчук выстроил на сцене колумбарий из планшетов и фотографий. На первых возникают видео новых жертв конфликта, на фото, видимо, те, кто погибли ранее. Когда кто-то еще умирает, его изображение возникает на новом экране. Кажется, что все действие спектакля происходит на кладбище. Основной цвет — черный, с небольшими вкраплениями золотого (или жёлтого), так что сцена, в некотором смысле, погружена во тьму. Кроме Ахметзянова над текстом работала Резеда Губаева. Материал Шекспира, как водится, изрядно сокращен, а значительная часть реплик и персонажей сосредоточилась на Мэб, королеве фей, которую играет Алсу Шакирова. У нее есть важная функция — говорить «Еще одна жертва», словно это сводки. И выть, как волчица на волчонком.

У Шекспира такого персонажа нет, о нем говорит Меркуцио (Рамиль Вафин): «То повитуха фей. Она не больше Агата, что у олдермена в перстне. Она в упряжке из мельчайших мошек
Катается у спящих по носам. В ее повозке спицы у колес из длинных сделаны паучьих лапок». Словом, Мэб помогает рождать мечты. После монолога о Мэб Меркуцио изображает припадок.

Он и Бенволио (Муса Камалов) вызывают в постановке больше всего вопросов, поскольку выглядят как персонажи, которые должны тормошить публику и Ромео. Бенволио, которого обычно характеризуют как наиболее уравновешенного из всех — и Монтекки, и Капулетти, здесь поет серенады и кривляется. Между делом теряется и смысл текста. Характерно, что когда в конце первой части умирают Меркуцио и Тибальд, а на сцене остаются более спокойные или старшие персонажи, речь героев начинает воспринимать четче, особенно хорошо у Лоренцо — (Фернат Насибуллин). При этом представители клана не то чтобы торопятся высказаться, а больше молчат и наблюдают.

Но при этом нет и средств, которые бы эту речь дополнили. Спектакль начинён контемпорари, но это больше отвлекает, добавляет эстетики, но не смысла. Ромео (Булат Гатауллин) как был тихим мечтателем, так им и остался, единственное, что замечаешь — к концу действия его кожа бледнеет, он словно превращается в труп. Но это вопрос не к актеру, а к режиссеру, насколько для него образ двух влюбленных был важен.

Мира не будет

В постановке должно было быть два состава, с двумя Ромео и Джульеттами, но остались только две женские главные роли. На нашем показе играла 19-летняя студентка Алия Файзиева, сначала попавшая в образ невинной юной жительницы Верона, но такой же оставшейся и с кинжалом в руках. Более опытная Рузанна Хабибуллина, вероятно, добавляет образу своих красок, однако, опять же, это вопрос к таланту актера. Любовь Ромео и Джульетты у Казакбаева — часть мрака.

Главное изменение, которое Казакбаев вносит в текст, показывающее его главный интерес — это то, что действие заканчивается смертью Джульетты. Монтекки и Капулетти не мирятся (к слову, и жена Монтекки не скончалась от горя по сыну). Так что фразы: «О, брат Монтекки! Дай руку мне, — то вдовья часть Джульетты, А большего я не могу просить», не будет. Дети умирают, будущее умирает, выводы не делаются.

За основную музыку (не считая нагнетания мрака от Мезиновой) отвечает группа Gauga, которая играет на сцене почти в полном составе — лишь вокалист Оскар Юнусов совмещает пение с игрой на басу. Иногда это саундскейпы, но в основном давно записанные песни, они то подчеркивают происходящее (в начальных разборках звучит трек со словами «Они воют, потому что мы воюем»), то создают новые смыслы (Ромео пьет яд, а играется песня «Я отправляюсь в путешествие»). Иногда Юнусов выходит в центр сцены, как символ рока, судьбы.

Рок-вакханалией заканчивается и сам спектакль. После того, как стало понятно, что примирения не будет, танцы под гитары с барабанами выглядят как пир во время чумы. У кого происходит вечеринка? Что празднуем?