Карл Фукс, муж Каменевой, врач, профессор и всеобщий любимец

Семейство Фуксов

Начнем, разумеется, с Александры Андреевны — так будет хронологически правильнее. Ее мать, Анна Петровна Апехтина (1771—1794), урожденная Каменева, приходилась старшей сестрой нашему старому знакомцу Гавриле Петровичу Каменеву, богатейшему казанскому купцу и неисправимому романтику с нездоровой психикой. Как и ее младший брат, Анна Петровна росла романтичной и сентиментальной особой, она могла без видимой на то причины удариться в слезы, впрочем, стихов не писала и не имела дурной привычки просиживать часами на кладбище. В противоположность Гавриле и Анне, их старшая сестра Пелагея отличалась подлинно мужским характером, энергичным и властным — ей и суждено будет в последующем разруливать все дела своих рано ушедших родственников. Такими вот они были разными, что, впрочем, характерно для многих семей.

В пятнадцатилетнем возрасте купеческую дочь Аню выдали замуж за богатого помещика Андрея Ивановича Апехтина, владевшего несколькими имениями в Чебоксарском уезде и усадьбой в самих Чебоксарах — в приходе Введенского собора. Здесь-то, в отцовском доме на Ярилиной горе, и родилась в 1788 году у молодых супругов Апехтиных дочь, нареченная при крещении Александрой. Свое раннее детство маленькая Саша провела в Чебоксарах, о которых впоследствии всегда вспоминала с ностальгией: «…Приближаясь к Чебоксарам, чувствовала стеснение сердца. Воспоминание о молодости моей представилось мне самыми грустными мечтами: я вспомнила своего отца, с которым несколько лет жила в Чебоксарах, вспомнила его любовь ко мне и заботливость о моем счастье. Как трудно мне было удержать слезы!» В этой связи возникает вполне справедливый вопрос: почему это в воспоминаниях упоминается лишь отец Александры Андреевны, но нет ни единого слова о матери, хотя, казалось бы, для девочки мать бывает куда ближе? На самом деле никакой загадки здесь нет — Анна Петровна Апехтина умерла 27 ноября 1794 года (в возрасте 23 лет) после родов сына Николая, когда Сашеньке не исполнилось еще и шести. А теперь судите сами — много ли вы вспомните из того, что с вами происходило в пятилетнем возрасте? Лично я — практически ничего, так, какие-то обрывки…

Несчастье в семье почти совпало по времени с назначением Андрея Ивановича в Казань, на должность городничего. Первое время молодого вдовца с двумя малолетними детьми пустила к себе свояченица Пелагея Петровна, но уже в 1796 году они переехали в новый деревянный дом на спуске Горшечной улицы (современная улица Щапова) к будущей Рыбной площади (тогда Дровяной) — в ту пору это была дальняя окраина города, которая впоследствии сделается буйной Марусовкой. Очень скоро в новом доме появится и новая хозяйка — помещица Анна Николаевна Ниротморцева, носившая в первом своем браке фамилию Елецкая. 22 февраля 1797 года она родит любвеобильному Андрею Ивановичу сына Павла, но матерью Александре Андреевне так и не станет — в том же году девятилетнюю Сашеньку возьмет к себе на воспитание ее родная «тетя Поля», уже не купеческая дочь, а богатая казанская помещица, надворная советница Пелагея Петровна Дедева. Тетка души не чаяла в своей племяннице; благодаря ее стараниям и настойчивости Сашенька получила вполне приличное по тем временам образование — она хорошо владела пером и свободно общалась на французском и немецком языках. Жили они в старой усадьбе под стеной Богородицкого монастыря, доставшейся Пелагее Петровне от ее дяди Александра Алексеевича Чекмарева — той самой (напротив нынешней 39-й школы), состоявшей из двух смежных строений — дорегулярного и регулярного, выходившего фасадом на Поперечно-Казанскую улицу (Япеева, 13). Впоследствии этот участок отойдет дочери П.П. Дедевой Прасковье и ее мужу, подполковнику Ивану Кузьмичу Горталову — если вы еще не забыли, «горталовская» линия подробно расписана в первой части этой книги.

Так вот, холодное время года Дедевы проводили в Казани, в Николо-Тульском приходе, а на лето выезжали в загородное имение Казанбаши, о котором (судя по записям самой Александры Андреевны) у нее сохранились самые теплые воспоминания. Время шло, девица подрастала, а подходящих женихов все не находилось — невеста была хотя и недурна собой, да и не сказать, чтоб глупа, только вот характером получилась вся в покойного дядюшку — сентиментальная, капризная, склонная к неуемной фантазии и даже притворству, да к тому же еще и слишком разборчивая — подобным «тонким» поэтическим натурам ой как трудно найти спутника жизни. Вот как она, по ее же собственным словам, притворялась больной, не щадя, между прочим, ни своей тетушки, ни своего папеньки:

Красавица лежит:
Как бы без чувств она;
Над ней сидит отец
И неутешно плачет,
И так же тетушка в слезах
Покоит голову больной
В своих руках,
Дают ей нюхать спирт
И им же натирают;
Две горничных стоят
И сильно трут ей грудь,
Чтобы возможность дать
Скорее отдохнуть.
И вот больная вдруг
Свой слабый взор открыла,
Как будто бы она
От крепкого проснулась сна…
Проказница схитрила…

А вот как она выбирала себе женихов:

Преравнодушная, она
Ко всем из них всегда ровна:
Ее богатство не прельщает,
И знатный род не занимает.
Ее внимание влечет или мудрец,
Или артист, или певец;
Но кто же не имел таланта никакого,
Она с тем ни полслова.

Комментарии, думаю, излишни — совершенно очевидно, что первопричиной к позднему даже по современным меркам браку Александры Андреевны послужил вовсе не недостаток в ухажерах, а ее запредельные капризность и разборчивость. И оставаться бы ей в старых девах до конца своих дней, кабы не отыскался в Казани человек, принявший ее такой, какая она есть, со всеми капризами и выкрутасами. Этим человеком оказался довольно немолодой полуобрусевший немец, профессор Карл Федорович Фукс, преподававший в университете естественные науки, который, несмотря на свои наметившиеся брюшко и изрядную плешь, продолжал оставаться таким же, как и Александра Андреевна, неисправимым романтиком, и который был, вероятно, совершенно очарован тонкой поэтической натурой своей избранницы. Словом, они нашли друг друга — одна сочиняла стихи (которые нравились исключительно Карлу Федоровичу и никому больше), другой был до полного самозабвения одержим естественными науками — от ботаники и зоологии до энтомологии, и этой своей одержимостью он, между прочим, сильно смахивал на чудаковатых профессоров из книжек Жюля Верна — Жака Паганеля и кузена Бенедикта, таких же «натуралистов» и «ловцов бабочек», совершенно не приспособленных к семейной жизни и бытовым неурядицам.

Он родился 6 (18) сентября 1776 года в Герборне, небольшом городке Нассауского княжества. Его отец Иоганн Фридрих Фукс, происходивший из старинной пасторской семьи, стал впоследствии профессором философии в Герборнской академии, мать Мария Елизавета была дочерью профессора медицины той же академии и основателя Герборнского ботанического сада Иоганна Адама Хофмана. Неудивительно поэтому, что Карл сызмальства увлекался как естественными, так и гуманитарными науками, неясно только, отчего в России он стал Карлом Федоровичем, а не Карлом Ивановичем — разве что в память о дедушке Фридрихе. В 1793 году юный Карл поступил в Герборнскую академию, где в совершенстве овладел французским и английским языками, изучал латынь, греческий язык, глубоко интересовался естествознанием, историей, живописью. Увлекшись медициной, продолжил учебу в Геттингенском университете, а в 1798 году (уже в Марбурге) защитил диссертацию и стал доктором медицины. В 1800 году он неожиданно покинул родные места и уехал в Россию, надеясь, что там продолжит свои научные изыскания. В те времена множество ученых немцев уезжало в Россию в поисках лучшей доли — в Германии было перепроизводство профессоров и прочих интеллектуалов, а ведь общеизвестно, что куда приятнее быть первым парнем на деревне, нежели сто первым в городе. Вот вам и ответ на вопрос, отчего в том же Казанском университете едва ли не половина преподавателей были немцами.

Впрочем, первоначально Карл Федорович (так он теперь назывался) попал вовсе не в Казань, а в Санкт-Петербург, где он служил лекарем в артиллерийском полку и откуда совершил в 1801 году путешествие в Восточную Россию с естественно-научными целями. В апреле 1804 года его зачислили медиком в состав российской посольской миссии графа Г.И. Головкина, отправлявшейся в Китай, путь которой лежал через нашу Казань. После знакомства с городом (где как раз в это время открылся университет) Карл Федорович пришел в такой восторг, что решил остаться здесь навсегда. Вскоре по рекомендации товарища министра народного просвещения М.Н. Муравьева он был принят на работу в Казанский университет и уже в декабре 1805 года в качестве ординарного профессора естественной истории и ботаники приступил к занятиям со студентами.

Сказать, что К.Ф. Фукса любили — это все равно что не сказать ничего: по свидетельствам современников, его лекции буквально покоряли слушателей, на них сбегались как на театральное представление, причем студенты, обычно охочие до острот и любившие порой подшутить над преподавателями, на его занятиях всегда вели себя смирно. По воспоминаниям будущего писателя Сергея Аксакова, особой популярностью среди учащихся пользовались практические занятия на природе, когда они во главе с любимым своим профессором отправлялись летом «на экскурсии за растениями, бабочками и букашками», пополняя в окрестностях Казани университетские коллекции флоры и фауны. Зимой 1806 года Карл Федорович увлек своих питомцев идеей создания первого в Казани ботанического сада, вознамерившись приспособить под него старый дворянский (а теперь университетский) сад, примыкавший со двора к бывшему особняку Дмитрия Тенишева. Университетское начальство дало добро, и в апреле того же года силами студентов ботанический сад был заложен — разумеется, под чутким руководством самого Карла Федоровича. Множество семян растений и саженцев было выписано им из-за границы на его личные (и в ту пору еще весьма скромные) средства. С этого небольшого сада, переведенного в тридцатые годы ХIХ века (в связи с дальнейшей реконструкцией университетского комплекса) на берег озера Кабан, ведет отсчет своей истории современный зоологический и ботанический сад Казани.

Помимо преподавания в университете и врачебной практики, Карл Федорович успевал еще и заниматься наукой, и даже ездить в научные командировки. Когда, скажем, в мае 1806 года членам университетского Совета было предложено подготовить описание Казанской губернии, К.Ф. Фукс тут же с воодушевлением взялся описывать зоологию, ботанику и экономическое состояние. После посещения в 1808 году серного источника в Оренбургской губернии он написал краткое руководство, в котором настаивал на организации там курорта. С 1812 года он начинает печатать у Д.Н. Зиновьева в «Казанских известиях» краткие заметки о показаниях барометра и термометра, о направлении и свойствах ветров, о болезнях, распространенных в Казани. Там же он публикует свои наблюдения о прилете птиц, о появлении бабочек и состоянии растительности. В 1813 году в соавторстве с тремя своими земляками — деканом медицинского факультета Ф.Х. Эрдманом и преподавателями И.Ф. Брауном и И.Х. Ренардом — им написано «Наставление по предохранению учебных заведений от заразных болезней».

Между прочим, в этой работе высказана вполне здравая мысль, что «причина заразы — в собственном нашем организме и состоит в способности его быть зараженным. Причины, оную производящие, суть: недостаток хорошей пищи и питья, как в качестве, так и в количестве, нечистый воздух и душевное уныние».